Севастопольская страда - Евгений Александрович Белогорский

Слова маршала Шапошникова нашли полное понимание со стороны Сталина, который уже стал неплохо разбираться в тонкостях военного искусства. Поэтому в разговоре с Рокоссовским, вождя интересовал успех дела, а не его покорное исполнение.

Всего этого комфронтом знать естественно не мог, но уловив тональность заданного Сталиным вопроса, постарался извлечь из него выгоду.

— Войска фронта готовы к наступлению на восемьдесят процентов, товарищ Сталин — честно признался генерал и вместо открытого недовольства услышал мягкий вопрос.

— Скажите, товарищ Рокоссовский, а что входит в эти двадцать недостающих войскам фронта процентов?

— В основном, в эти двадцать процентов входит авиация, товарищ Сталин — честно признался комфронта, чем вызвал бурную мимику на лице заместителя наркома, присутствующего при этом разговоре. — Но в этом нет никакой вины генерала Николаенко. Главная проблема заключается в аэродромах, на которых нужно разместить самолеты подчиненные фронту, для сокращения времени вылета.

— Все понятно, меняете длинную руку на короткую, что в ваших условиях крайне важно. Хотите как можно сильнее стукнуть немцев?

— Не столько стукнуть, сколько прикрыть войска от самолетов противника — произнес Рокоссовский и сразу вспомнил тот хаос, что творился в небе над его войсками в сорок первом году. Сталин видимо вспомнил то же самое, потому что, чуть кашлянув в трубку, он произнес: — Давайте вернемся к вопросу о наступлении, когда ваши войска будут готовы если не на все сто процентов, то хотя бы на девяносто пять.

Рокоссовский моментально согласился и к сильному разочарованию Мехлиса, операция была отложена на несколько дней, по инициативе Ставки. Мысль о третьем удачном контрнаступлении по-прежнему владела умом и сердцем заместителя наркома.

Когда Зинькович закончил свой доклад, первое что спросил Лев Захарович майора, верит ли он сам в полученную информацию и не является все это хитрой провокацией.

— Нет, товарищ армейский комиссар первого ранга. Если бы немцы хотели бы подсунуть нам дезинформацию, то на роль информатора они бы направили к нам перебежчика заслуживающего большего доверия, чем этот хорват. Например, сочувствующего нам антифашиста или мобилизованного в армию коммуниста. Мы уже сталкивались с подобными случаями.

— А если это хитрая провокация, немцы мастера на такие хитрости? — не унимался Мехлис, но Зинькович твердо стоял на своем.

— В таком случае, перебежчик предоставил бы нам вместо подслушанной болтовни документальное подтверждение своих слов. Например, секретный приказ или карту с нанесенной на ней дислокацией войск, или на худой конец назвал бы точный час и место начала наступления.

— И это все что вы можете сказать — язвительно уточнил посланник Сталина, но его тон, он которого бывшего комфронта Козлова бросало в дрожь, не оказало должного воздействия на майора.

Гордо отдернув гимнастерку и сверкнув рубиновым ромбом, он четко и ясно заявил Мехлису.

— Те данные, которыми я располагаю на данный момент, позволяют мне предположить, что немцы готовят скорое наступление, товарищ заместитель наркома. Что касается возможности провокации со стороны врага, то у меня нет убедительных данных, так считать — услышав эти слова, Мехлис вперил в Зиньковича пронзительный взгляд, но майор с честью выдержал это нелегкое испытание.

— Ну а вы, что считаете товарищ командующий фронтом? Какова ваша оценка фактов изложенных в докладе майора Зиньковича? — спросил у Рокоссовского несколько обескураженный Мехлис.

— Я полностью согласен с выводами Александра Аверьяновича. Все это очень похоже на правду. Для прорыва фронта немцы всегда применяли свои «штуки», это их излюбленный прием — можете мне поверить, — с грустью заверил заместителя наркома Рокоссовский. — И если они появились на нашем фронте в большом количестве, значит, нам следует ждать наступления противника со дня на день.

— И что вы намерены делать? Упредить наступление противника, не так ли? На мой взгляд, это единственно верное решение — утверждающе произнес Мехлис, но как бы, не был грозен его вид, в его голосе отчетливо звучали нотки боявшегося получить отказ человека. Уж слишком долго он ждал момента воплощения своих надежд и ожиданий, однако ответ комфронта разнес их вдребезги.

— В сложившейся обстановке, я не уверен в правильности подобного решения — честно признал генерал, чем поверг заместителя наркома в шок.

— Как это так — вы не уверены!!? Это значит, что вы снова намерены отложить наступление? А как же ваше обещание товарищу Сталину разгромить немцев в самое ближайшее время? Или вы намерены разгромить врага сидя в обороне? — принялся метать молнии в Рокоссовского гром и молнии Мехлис, но тот его не испугался.

— Начинать наступление, зная, что в любой момент можно получить контрудар — это слишком большой риск. Если бы мы точно знали, где и когда немцы намерены нанести удар, упреждающий удар имел бы смысл, но бить наугад — непозволительная роскошь в нашем положении, товарищ заместитель наркома.

— Даже если мы прорвем оборону противника и выйдем в тыл его группировки!? — взгляд Мехлиса пылал благородным негодованием, обманувшегося в своих надеждах человека.

— Нет твердой гарантии того, что мы сможем быстро прорвать оборонительные позиции немцев. Они ждут нашего наступления на севере и наверняка приготовились к затяжной обороне. Увязнув в её преодолении, мы можем получить удар во фланг и на этом все и закончится. Гораздо разумнее дать врагу ударить врагу первому, выяснить направление его главного удара и только тогда отдавать приказ о наступлении.

— Я вас хорошо понял товарищ Рокоссовский, — по слогам произнес Мехлис, — о вашей вредоносной позиции направленной на срыв наступления, будет сегодня же доложено в Москву, товарищу Сталину. Можете не сомневаться! И о вашем в ней участии товарищ майор тоже — грозно пообещал Зиньковичу Мехлис.

Будь на месте Рокоссовского Козлов, после этих слов он бы наверняка попытался отговорить Мехлиса от подобных действий, но «литвин» был сделан из иного теста.

— Это ваше законное право, товарищ заместитель наркома. Но прежде чем вы это сделаете, я хотел бы просить вас присутствовать при моем разговоре со Ставкой. Я считаю, что полученные сведения нужно довести до сведения товарища Сталина и мне бы не хотелось, чтобы у него сложилось мнение, что в штабе Крымфронта нет единого мнения.

Слова генерала несколько озадачили Мехлиса, ибо не укладывались в его привычную линейную логику. Рокоссовский не юлил, не уговаривал и не