Напоминание - Энна Аленник

Пока дедушка освежает рот глотком чая, приходит догадка. Вот почему именно в этом месте он зовет на помощь Атамурада: в поучениях муллы много фраз из Корана — дедушка боится передать их по-русски неправильно.

Атамурад тоже делает глоток. Рассказ в два голоса продолжается.

— Мулла учил: «Молите бога — он пошлет вам здоровье. Но идете ли вы в мечеть молить бога, когда вы больны? Нам известно, куда вы идете. Вы идете к Хирурику! А вы знаете, зачем он приехал в Самарканд? О правоверные, он приехал выпустить из вас кровь. Этот Хирурик — шайтан!»

Дедушка останавливает:

— «Шайтан» — не на русский. Повтори на русский.

Атамурад повторяет:

— «Этот Хирурик — дьявол!»

Дедушка доволен. Его пожелтелые глаза оживляются хитростью, веселым предвкушением чего-то из ряда вон. Он наклоняется над столом к сидящему на топчане Атамураду и начинает шептать ему в ухо.

Атамурад медленнее, чем прежде, переводит:

— Потом мулла каждому правоверному велел, как написано в Коране:

«Скажи:я ищу убежища у владыки людей,царя людей,бога людей,против того, кто вдувает зло в сердца людей».

Тут, по-видимому, дедушка и за ним внук пропускают одну строку из завершающей Коран шестистрочной главы и переходят к последней:

«Я ищу убежища от дурных людей», — но и ее не заканчивают. А жаль. Целиком, в полном ее смысле, последнюю строку Корана на русский язык переводят так:

«Я ищу у бога убежища от дурных людей и вредных гениев».

Вероятно, дедушка забыл про вредных гениев, а внук мало интересуется священной книгой.

Процедура рассказа продолжается. В ней просвечивает гордость старика за своего потомка, и какое почитающее, чутко терпеливое общение молодости со старостью. Слушаешь, смотришь и думаешь: неплохо бы нашему Западу поучиться этому у Востока…

Но перед глазами уже знакомые ядовитые улыбки.

Уже слышится басок юного бородача:

— Не умиляйтесь, прохлопаете нужные потомкам слова почитаемого дедушки. Умиление — расслабляет.

— Но и дает кое-что… — хочу возразить и спохватываюсь: начало новой фразы Атамурада пролетело. Записываю с середины.

— …Кончил последнюю суру Корана. (Кто кончил?

Мулла, конечно). И он прокричал приказ:

«Правоверные, не ходите к шайтану Хирурику! Бог это запрещает. Помните: бог страшен в карах своих!»

Дедушка с облегчением вздыхает. Похоже, что с Кораном покончено.

— Й-яй, как я боялся страшной кары аллаха. Я болел. Я пошел в мечеть его молить. День молю — не помогает. Пять дней молю — не помогает. Двадцать дней молю — совсем больно в моем животе. Тогда, в такой час, когда не только белую нитку от черной — ишака нельзя отличить от верблюда, я пошел к Хирурику.

Прихожу. Во дворе — большой дом. Над дверью горит большой фонарь. Останавливаюсь там, где темно.

Меня нельзя увидеть. А я вижу под фонарем богатого бухарского еврея с мешком орехов. И вижу еще кого-то…

Не может быть, что я его вижу! Но пусть лопнут мои глаза, если это не наш мулла!

У него завязана шея. Хорошо завязана — до самого носа, чтоб его не узнали. Но у него такой нос, что я его узнаю.

Мулла стоит. Рядом стоит его рахмат Хирурику — самый дорогой курдючный баран. Работник муллы скорей привязывает барана к дереву и убегает со двора, а мулла скорей входит в дом. За муллой идет в дом бухарский еврей со своим мешком.

Я думаю: Как же аллах позволил мулле войти к Хирурику?..

Потом, с другой стороны, думаю: Если аллах мулле позволил, мне аллах посоветует войти.

Тихо-тихо подхожу к дому. Подошел. Постоял. И еще немножко думаю: Разве может один Хирурик лечить три человека сразу?.. Нет, не может. Пусть о нем по секрету говорят узбеки то, что они говорят, — у него все равно есть не больше чем одна голова. Пусть он сперва вылечит муллу.

И пусть мулла выйдет обратно. Я — подожду.

Отступаю за угол. Там много окон. Они все открыты, и они закрыты. На них густые железные сетки. Такие густые — малярийный комар не пролезет. За сетками — занавески из полотна. Я хочу что-нибудь заметить в окне… Слишком толстое полотно, ничего нельзя заметить.

Я жду за кустом, на углу. Меня опять никто не может увидеть. Зато я хорошо увижу муллу, когда он выйдет обратно. Хочу посмотреть, как он будет отдавать своего барана шайтану. А когда я это увижу, я очень захочу сказать нашему мулле: «Салям алеикум!»

Я сижу, держу веточку, чтобы она не загораживала дверь. Совсем скоро дверь открывается. Выходит бухарский еврей. Он несет обратно такой полный мешок орехов, какой был, идет к калитке и ругает Хирурика самым плохим словом.

Сейчас выйдет мулла, так я думаю. И что такое?!

Я слышу выстрел. Много выстрелов!..

Нет, это не у Хирурика стреляют. Стреляют далеко.

Наверно, это главный басмач, курбаши, опять со своим отрядом нападает на пост красноармейцев. Курбаши не хочет, чтоб была советская власть. А я не хочу, чтоб был курбаши, и прошу аллаха: пусть ему в сердце попадет пуля.

Стрелять стали еще дальше. Это хорошо. Значит, курбаши с его басмачами испугались, отступают. Так я думаю на углу. И начинаю слышать из окна голос. Его это голос, нашего муллы…

Он надрывается. Он просит:

«Пилюльку!»

Другой голос отвечает:

«Карбункул!»

Он опять просит:

«Микстурку!»

А другой опять отвечает:

«Карбункул».

Кого у нас в Самарканде зовут Карбункул?.. Похожее имя знаю. А кто такой Карбункул — не вспомнил, потому что за окном что-то такое делается, двигается.

И аи как мулла начинает кричать: вай-ва-ай!

Я скорей иду в дом узнать, почему он кричит, что с ним делают. В коридоре много дверей, много стульев и нет у кого спросить. Я слышу, за какой дверью кричит мулла, но немножко боюсь подойти. А когда за дверью начали бороться, когда мулла совсем страшно закричал, — я забыл, что боюсь. Подбегаю к двери…

Ай-яй, что в щелочку видно! Я тяну дверь к себе, чтоб щелочка стала больше, чтоб я лучше увидел, как мулла без халата, с развязанной шеей лежит на белом топчане животом вниз, один человек навалился ему на ноги, Хирурик в очках, в белом халате, белой шапке сидит на мулле, как на ишаке, говорит: «Какой красавец карбункул!» — и начинает резать мулле шею.

— Объясняй, где шею! — войдя в раж, требует дедушка по-русски. — Режет здесь, подзатыльник! Ой, шайтан, кого звать на помощь?.. Переводи дальше.

Атамурад переводит:

— Не успел я подумать, кого звать, — Хирурик уже бросает свой ножик. И мулла молчит, как мертвый. Совсем мертвый…

А Хирурик смотрит на него и говорит ему, как живому:

«Вы, конечно, услышали голос Магомета, который велел вам прийти ко мне сегодня?»

«Да, да-а», — соглашается мулла. Его лица не видно.

Голос слабый. Но он соглашается — значит, он живой.

«Вам легче стало?» — спрашивает Хирурик.

«Ой, рахмат! Ой, спасибо! Совсем перестает давить», — отвечает мулла.

«Ваш Магомет поразительно догадлив. Если бы он велел вам прийти не сегодня, а завтра — вы были бы к утру покойным муллой».

Наверно, я хотел засмеяться и больше сделал щелочку, потому что Хирурик повернулся сказать:

«Закройте, пожалуйста, дверь, подождите в коридоре».

Пришлось совсем закрыть дверь. Я закрыл. Сел на стул и замечаю: в одной стороне коридора сидит мужчина, узбек. Согнулся, руки на лицо положил, чтоб его не узнали. В другой стороне, в уголке, сидит женщина, узбечка. Кутается в паранджу, на лице чачван.

Из какого дома этот мужчина, я уже догадываюсь.

А из какого дома женщина посмела сюда прийти — не могу догадаться. У кого такая непокорная жена, такая смелая бесстыдница?..

Опять смотрю на женщину. Опять немножко думаю: не боится мужа, не боится муллы — на чью голову такой позор?

Зато она и дрожит. Вся дрожит. На ней трясется паранджа от пяток до головы. Знает: мало ее бить не будут.

Здесь дедушке почему-то стало смешно. Смех не дает ему продолжать рассказ. Смех раскачивает его в кресле от подлокотника к подлокотнику.

У Майсары вырывается:

— Женщину будут бить — тебе смешно?!

Дедушка еще немножко смеется, затем просит:

— Атамурад, переводи каждое слово, как скажу.

Атамурад переводит:

— Смешно не над женщиной. Мне смешно, что я тогда не понял, а сейчас, в девяносто лет, понял, зачем люди от страха дрожат, зачем трясутся.

В девяносто лет, если человек не совсем глупеет, он совсем умнеет. И я вам скажу зачем. Когда сидят спокойно — можно разглядеть. Когда трясутся нельзя разглядеть. Вот почему я не разглядел, что в коридоре сидит не женщина замужняя, сидит молодая девушка, родная сестра моей третьей жены. Вот почему не догадался, что жена ее переодела, прислала посмотреть, что со мной сделает Хирурик. Я узнал это, когда умерла третья жена и та девушка стала моей четвертой женой.