Мутанты (СИ) - Злотников Семен Исаакович

Американец легко ее поднимает, смеется.

Как там, в Америке, Джонни! Ай эм глад ту си ю!.. Уноси поскорей меня, Джонни!.. Как хорошо, что вернулся! Ох, как же я рада!..

Скрываются. Тишина. Доносится Лизин счастливый смех. И опять — тихо. Моше на цыпочках крадется к двери, прислушивается. Отходит, недоуменно стоит. Тяжело вздыхает.

Моше. Мамой клянусь, слушай, дорогой… Разве так хорошо: при мне, понимаешь, при тебе… Ты — даже муж, понимаешь… Слушай, совесть, по-моему, окончательно нет: как будто так нужно… (Внимательно разглядывает потолок.) Небо не падал… Земля не треснул… (Молчат.) Я сколько живу, слушай, столько удивляюсь: какой наш Бог терпеливый… Мамой клянусь, у меня восемь детей — я не такой терпеливый. Могу их немножко бить, слово могу нехорошо говорить… А Он, слушай, все терпит… (Глядит наверх и вздыхает.)

Как это будет по-русски — забывал… Бира, бира… Вот: пиво хочешь? Ох, у нас, слушай, в Израиль самый хороший пиво! Один человек мне говорил: немцы хорошо делают пиво. Я тебе говорю: евреи делают тоже очень хорошо! Честный слово!.. (Молчат.) Слушай, забывал: ты — русский, да? Ты, может быть, водка хочешь? В Израиле есть водка — сколько душа просит! Даже китайский!.. Есть даже грузинский чача. Самый лучший на свете! Чача хочешь? Чача не везде бывает. А, слушай, я знаю, где чача. Пойдем со мной, дорогой, хочешь?.. (Наум сидит, не пошелохнется.) Знаешь, дорогой, одну я порядочный женщина встретил за целый жизнь — моя жена! И то благодаря потому, что я ей каждый день ребенок делал! Понимаешь? Если один день пропускал — уже ничего, как надо, не понимал! И уже — мамой клянусь — думал про нее не хорошо, убивать хотел. Господи-Господи, не давай мне так сделать…

Как всякий верующий еврей, обращается лицом в направлении к Стене Плача и молится.

«Господи-Господи, блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на путях грешных, и не сидит на собрании развратителей; но в законе Господа воля Его и о законе Его размышляет он день и ночь!

И будет он, как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет.

Не так — нечестивые; но они — как прах, возметаемый ветром. Потому не устоят нечестивые на суде, и грешники — в собрании праведных.

Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет».

Моше оборачивается, на глазах у него слезы.

Очень прошу тебя, дорогой: на Бога не обижайся. Бог никогда плохо не делает. Это — самый главный, что надо понимать. Смотри: Бог тебя хорошо сделал. И меня — как хорошо!.. Ее, такой террорист, — тоже хорошо!.. Смотри еще: какой мы красивый, умный, сильный! Мамой клянусь, если ты, или я, или она нехорошо сделаем — Бог не виноват. Он не хотел, чтобы нам было нехорошо! (Решительно утирает слезы, достает пистолет, протягивает Науму.)

Наум внимательно разглядывает оружие. Берет не сразу. Но берет. Решительно встает и направляется туда, где Лиза.

Дорогой! Дорогой!

Наум останавливается.

Я тебе хочу говорить: все человек, кто немножко человек, будут говорить: молодец! Правильно делал!

Наум делает шаг — его опять останавливает окрик Моше.

Брат! Брат!.. Если я тебя буду попросить — делай, пожалуйста: судья потом будет говорить: где брал застрелять? Кто давал? Я тебя очень прошу, ты говори: воровал у Моше. Хорошо? Что я тебе сам давал — не говори. Хорошо? А я буду говорить: а он у меня воровал, я ничего не смотрел, не знаю… Хорошо?

Наум задумчиво разглядывает пистолет.

Брат, скоро девять детей будет, жалко… Тебя жалко, детей жалко, всех жалко… Ты меня понимаешь?

Наум кладет пистолет на стол, возвращается на свое место. Сидит молча, задумчиво.

Почему, слушай… Хочешь прощать?.. Стрелять за такое нужно, я тебе говорю! Мамой клянусь, если ты не будешь делать — я буду делать. Я не могу смотреть, когда женщина такой!..

Наум (морщится). Да оставьте…

Моше. А почему ты боишься, слушай? Если мужчина — надо быть, как мужчина, мамой клянусь!..

Наум. Все надоело. Ничего не хочу — говорить, делать. Пустая затея — жить, пустое — искать в этом смысл. Себе самому и кому-то доказывать, что ты еще жив и чего-то можешь. Да скучно, поймите. Любить, ненавидеть, мстить — да зачем?.. Смешно обижаться, требовать, надеяться — когда все равно никто никому ничем не обязан. И значит, все — зря!.. Что вам от меня надо? Отстаньте вы все от меня! Что вы тут делаете? Кто вы такой? Зачем?..

Моше. Помогать хочу, брат…

Наум. Да как?.. Родишь меня заново? Отсидишь мои лучшие годы по психушкам и лагерям? Или научишь меня, наконец, как жить? Да поздно, хороший человек, поздно!..

Моше. Почему, слушай? Кто тебе так говорил? Никому не верь! Слушай меня немножко, я немножко знаю, смотри: Ною было пятьсот лет — очень много! — когда он рожал Сима, Хама и Иафета!.. Авраам, наш отец, было сто лет, когда он рожал Ицхак, любимый сын его, тоже наш отец!.. Царь Моше было восемьдесят лет, когда он спасал наш народ из Египет!.. Смотри: наши отцы всегда говорили: будет хорошо — и делали дети! Молодцы, да? Ты тоже должен так говорить и так делать!

Наум. Чего ты от меня хочешь?

Моше. Чего хочет, Бог, брат, — я тоже так хочу: чтобы тебе было хорошо!

Наум. Не будет уже хорошо.

Моше. Ты не знаешь еще, как Бог умеет!

Наум. Он умеет!.. Только я Его не понимаю!.. И все для меня бессмысленно, если — не понимаю!.. Когда-то я думал: вот, я родился и я — уникальный. И все началось с меня и на мне все закончится. Как было представить мир без себя?.. Но приехал сюда и понял: я был всегда. И моя дурацкая жизнь начиналась давно. И мучаюсь я давно, и мучиться буду долго. Потому что так хочет Бог! Бог!!.

Моше (отзывается эхом). Бог!..

Наум. Потому что Он так решил: любить народ — и казнить народ! Прогнать народ — возвратить народ!..

Моше. Мамой клянусь, правильно говоришь: Бог все может!..

Наум. Но я не могу возвратиться, Господи!.. Приехал сюда, оставшись там!.. Все болит, все — чужое!.. Чужие мои братья и сестры!.. Чужая родная речь, родная земля!.. Моя не моя земля — моя…

Распахивается дверь, является Джонни-Американец. В майке и без штанов. Мгновение стоит и лениво щурится на свету. Наконец, с отсутствующим видом проходит и скрывается в туалете.

Моше (кивает). Эй! Господин!.. Джонни! Эй!.. (Науму.) Слушай, какой нехороший атмосфера, да? Мешают разговаривать, да?.. (Зачем-то торопится к Лизе, впрочем, у двери останавливается, оглядывается; снимает головной убор, почесывает затылок.) Надо сказать ему по-английскому, что так нехорошо!.. Если человек не понимает, надо человек говорить… (Направляется к туалету, приникает ухом к двери, прислушивается, оглядывается.) Очень нехорошо, да?..

Слышно, громко спускается вода из унитаза. Моше пугается. Наум, кажется, не раздумывая, быстро берет со стола пистолет, подносит к груди и стреляется. Выбегает Лиза — опять обнажена. Является невозмутимый американский гость.