Моление улиток - Вячеслав Сорокин

уповайте на милость Небес.

До свидания там, где не будет скорбей и разлуки

И исполнены дни бесконечные Божьих чудес.

* * *

На могиле свежей замерзают розы,

Проживают слёзы свой короткий век,

И звучит насмешкой «никогда не поздно»,

Потому что время прекратило бег.

Сквозь сырые ветви дождь осенний каплет,

Небо сжало веки скомканным холстом,

Траурные клёны черноногой цаплей

Обступили насыпь с новеньким крестом.

На могиле свежей замерзают розы,

Нежные бутоны, вам не расцвести!

Для того однажды наступает «поздно»,

Чтоб душа сказала: «Господи, прости!»

* * *

Как вспышки сиреневых молний виденья

Осветят бесплодную душу мою.

Залитые грязью дороги мышленья

Влачат по низинам свою колею.

Невспахана степь безпризорного сердца,

Пейзаж удручает – безвиден и пуст

Умчавшимся прочь табуном иноверцев

Растоптан ещё зеленеющий куст.

* * *

Миражи, миражи, миражи… – никакая пустыня

Не сравнится с объятым страстями ослепшим умом.

От нахлынувших призраков сердце беспечное стынет,

Укрываясь, как дымкой, забвения тягостным сном.

* * *

Безлистых крон немые привиденья

Скользят печально в чердаках ума

Травы зеленой сон – как заблужденье:

Да будет ли? Да есть вообще зима?

Зима придет. – Холодной и суровой

Покроет душу плотной пеленой…

Дай Бог тогда нам быть к тому готовым,

Мой милый друг, попутчик добрый мой!

* * *

Раскинув руки и ноги

Лежу и гляжу на звёзды

И нет никакого "рано"

И нет никакого"поздно"

И нет никакого тела

И нет никакого дела

Куда и зачем одиноко

Душа моя полетела…

* * *

Я – город, населённый чужеземцами,

Разнузданными, пьяными смутьянами;

Их жёны простынями-полотенцами

Увешали зубцы на башне каменной.

Их дети от грехов отцов сутулятся –

Их вопли, будто крики птиц встревоженных;

Злой ветер гонит мусор вдоль по улицам –

Испачканным, тоскливым, неухоженным.

Я до краёв наполнен безобразием,

Страстями, нищетой, простолюдинами;

Их вера – одичалая фантазия,

Оставившая Бога Триединого;

Исполненные безрассудной дерзости,

Дешевою отравой оглушённые

Они творят бесчисленные мерзости,

Чтоб замереть вконец опустошёнными.

И в сонной темноте с тяжёлым воздухом,

С тенями для прохожего опасными

Нет умиротворения, нет отдыха –

Горят их окна отсветами красными.

Но в тишине, пресыщенной объятьями,

Доступными простыми утешеньями

Я слышу голос, называющий их братьями,

Просящий отпустить им прегрешения.

Моя судьба висит на крае волоса,

Но замер грозный ангел у околицы,

Прислушиваясь, как в ночи вполголоса

В закрытом храме сторож старый молится.

Любовь и боль перемешались в голосе.

Я слушаю, помочь ему в бессилии,

А херувим сжимает меч на поясе

И слёзы наполняют очи синие…

* * *

Он говорил о глупости любви,

Тряся солонкой над тарелкой с супом;

Был у него предельно важный вид,

Но сам при этом был по-детски глупым.

Сказала в сердце «время расточать…

И время собирать… душа, что скажешь?…»

«Пришла твоя пора благоухать!…»

Захочет сердце… сердцу не прикажешь.

Так мы и жили: город… суета….

Круговорот… Откуда брались силы?…

И мне достались рифмы и цвета…

Ну и любовь… ведь я его любила!

Порой с утра, колючий, словно ёж,

Он размышлял о разуме Вселенной -

Он мыслил её, как большой чертёж,

А я – как свет огня Любви нетленной.

Он прав. У каждого из нас особый путь,

Не все его проходят в этой жизни.

Я никогда его не смела упрекнуть,

И даже не глядела с укоризной.

Стеснялся чувств, и страсти презирал,

Желая подчинить себя рассудку…

Но вечером рассудок засыпал…

А утром всё легко сводилось в шутку.

Он заводился иногда, кричал:

«Здесь норовит тебя обставить каждый!»

Дрожали руки… я пролИла чай…

Подумала: «Бог даст, поймёт однажды…»

Я знаю. Знаю… за свои грехи

Я заслужила жизнь и ту… и эту…

Тайком на кухне пишутся стихи,

Накрытые вчерашнею газетой.

Мы были не расписаны – семья…

Ответственность… забота, – что вы! – дети…

Он был большим ребёнком для меня,

Я ж всем старалась стать ему на свете.

…

Нам повезло: мы умерли вдвоём…

Машина… 150… нетрезвый встречный…

Я – с заднего сиденья, он – с рулём,

И каждый – с тем, как думал… взмыли в вечность.

Наш Бог – Любовь! Врата… Стоим вдвоём…

Его как-будто что-то не пускает…

Я говорю ему «не бойся…» и «идём…

Отмоем землю с душ… невиданным дождём!»

Стоит. Молчит. Руки моей не отпускает…

Цикл «Бесконечность возможных начал»

* * *

Настанут времена, когда мы дострадаем,

Просохнет на щеке слезы последней путь,

И птица запоёт о дне, что ожидаем,

И светом неземным проступит жизни суть.

Ну а пока глаза твои полны слезами,

И не настал тот день победного конца,

Взгляни на небеса, плывущие над нами

И ждущие любви, исполнившей сердца.

Сиянье звёзд, как боль, пронзает мирозданье,

Забытым языком беседуя с тобой,

Взгляни на небеса, небесное созданье

И заново пойми пути любви земной.

Коротких вечеров солёная прохлада

Не достигает душ, горящих в глубине.

Взгляни на небеса, любви моей отрада,

И не печалься зря об уходящем дне.

* * *

О, дней моих немыслимый дневник!

Чтоб жизнь зазря не растерять в нигде,

Пишу слова на медленной воде, -

Обрыв – мой храм, река – мой духовник, -

Текущей вдаль серебряной воде…

Травинки доброты несёт поток,

Перо заботы не коснётся дна,

И лепестки любви – таков наш Бог –

Не оборвёт надломленный цветок,

Курящегося не угасит льна…

А все, рождённые из гордости земной

Обидные и горькие слова,

Камнями опускаются на дно,

Корягами цепляют острова,

Таков наш чёрт – ему не всё равно…

Естественных законов оборот

Нагляден и понятен, хоть и строг,

А в небе улыбнётся и кивнёт

Людей свободой наделивший Бог,

Глядящий сверху на души росток…

* * *

Окутывает сладкозвучьем многоголосый хор сверчков,

От шерстяной угрюмой тучи осталось несколько клочков,

Земля гудит неявной дрожью на первобытной частоте,

На горизонте осторожно прижались башни к темноте.

Прохладные сгустились звуки, молитву полумрак творит,

Дома подняли к небу руки, держа лампады-фонари,

Дрожь проникает в поры тела, её почти что не унять…

И этот миг окаменелый мне ни запомнить, ни понять.

* * *

Стихи, как дыханье: похожи, но неодинаковы,

Один за другим из невидимых сердца рождаются,

Ложатся под ноги, как сон патриарха Иакова,

А