Хромые кони - Мик Геррон

внешность. Как бы там ни было со Споллом, но этот живот, эти небритые брыли, эти волосы (грязно-русые, зачесанные от темечка на затылок, и там, при встрече с воротником, загибающиеся вверх) делали его идеальным кандидатом на роль Джека Фальстафа. Тимоти Споллу следует взять это на заметку.

— Очень верно подмечено, — сказал Ривер, — и точно сформулировано.

— Мне как будто послышалась нотка неодобрения, — сказал Джексон Лэм.

— И в голову бы не пришло.

— Ага. Так-так. А делать грязную работенку на Сидовой половине — это, значит, пришло.

— Содержимое мусорного мешка, — сказал Ривер, — сложно удерживать на ограниченном пространстве. Специалистам этот феномен известен как «помойный ползун».

— Сид тебе не особо нравится, так?

Он не ответил.

— Ладно, Сид тоже не спешит стать председателем твоего фан-клуба, — сказал Лэм. — Да и не то чтобы эту должность с руками рвали. Нашел что-нибудь любопытное?

— Зависит от того, что вы называете любопытным.

— Давай-ка на минуточку притворимся, будто я твой босс.

— Любопытностей там примерно столько, сколько их бывает в мусорном мешке. Сэр.

— Поподробнее, если не затруднит.

— Он вытряхивает пепельницу на газетный лист. Заворачивает, будто какой подарок.

— Похоже на психа.

— Зато мусорка не воняет.

— Мусоркам полагается вонять. Иначе как бы мы знали, что это мусорки?

— Какой во всем этом смысл?

— Тебе же хотелось пойти на задание. Не ты ли говорил, что хочешь на задание? Причем говорил по три раза на дню в течение нескольких месяцев, нет?

— Разумеется. На службе ее величества и тэ дэ и тэ пэ. Рыться в помойках, как бомж. Хотя бы объясните, что именно я пытаюсь обнаружить?

— Кто тебе сказал, что ты вообще пытаешься что-то обнаружить?

Ривер осмыслил услышанное.

— То есть мы просто хотим дать ему понять, что он под наблюдением?

— Кто тут тебе «мы», бледнолицый? Не мы, а ты. И сам ты ничего хотеть не можешь. Ты хочешь ровно то, что я приказываю тебе хотеть. Записки? Порванные письма?

— Кусок блокнота. На пружинке. Без листков. Одна обложка.

— Следы употребления наркотиков?

— Упаковка из-под парацетамола.

— Презервативы?

— Наверное, смывает в унитаз, — сказал Ривер. — Когда подфартит.

— Они упакованы в фольгу.

— Да, я припоминаю. Но — нет. Ничего такого.

— Бутылки из-под бухла?

— Видимо, в баке для утилизации.

— Пивные банки?

— Ditto[2].

— Господи, — вздохнул Джексон Лэм, — мне одному кажется, что веселые времена и вправду закончились где-то в конце семидесятых?

Ривер не собирался делать вид, будто его это интересует.

— Я думал, наша задача — стоять на страже демократии, — сказал он. — Как это согласуется с преследованием журналистов?

— Ты шутишь, что ли? Это же один из наших основных производственных показателей.

Лэм произнес это так, словно совсем недавно вычитал оборот в служебном циркуляре, выброшенном им в помойку.

— Хорошо, но в данном конкретном случае?

— Постарайся думать о нем не как о журналисте, а как о потенциальной угрозе существующему строю.

— Так он угроза?

— Не знаю. Что-нибудь среди его мусора указывает на такую возможность?

— Ну, он курит, например. Но насколько я знаю, это пока не расценивается как угроза безопасности.

— Верно, — сказал Лэм, время от времени дымивший на рабочем месте, и, немного подумав, изрек: — Ладушки. Иди и распиши мне все это.

— Распиши, — повторил Ривер, стараясь смягчить вопросительную интонацию.

— Что-то непонятно, Картрайт?

— Мне сейчас кажется, что я работаю в редакции таблоида.

— Размечтался. Знаешь, сколько зашибают эти говнюки?

— Прикажете взять его под наблюдение?

Лэм зашелся хохотом.

Ривер терпеливо ждал, пока он отсмеется. Смех Лэма выглядел не столько чистосердечной данью безудержному веселью, сколько временным помешательством. Смех не того рода, что приятно слышать от начальства.

Наконец смех резко оборвался, будто и не начинался вовсе.

— Думаешь, если бы я хотел организовать за ним наблюдение, я бы выбрал тебя?

— Я могу.

— Да ладно.

— Я могу вести наблюдение, — повторил Ривер.

— Давай-ка я перефразирую, — сказал Джексон Лэм. — Предположим, я хотел бы провернуть такое дело, избежав при этом десятков невинных жертв. Думаешь, ты на это способен?

Ривер молчал.

— Картрайт?

Хотелось ответить «иди ты в жопу», но вместо этого он снова выбрал «я могу вести наблюдение». Хотя очередное повторение придавало фразе пораженческий оттенок. Но он ведь действительно мог. Мог ли?

— Никто не пострадает, — добавил Ривер.

— Спасибо за ценный совет, — сказал Лэм, — однако в прошлый раз у тебя вышло несколько иначе.

* * *

Следующим на работу прибыл Мин Харпер, а за ним по пятам — Луиза Гай. Они перебросились парой фраз на кухне, оба старательно изображая непринужденность. Неделю назад у них случился разговор по душам в заведении напротив — гадюшнике без окон, исключительно для потребителей пива и текилы. Но они все равно отправились туда: обоим нужно было выпить в течение шестидесяти секунд после выхода из Слау-башни — слишком сжатый срок, чтобы добраться до заведения поприличнее.

Поначалу их беседа была предметной (Джексон Лэм — скотина), затем приобрела более отвлеченно-спекулятивный характер (почему Джексон Лэм такая скотина?), прежде чем естественным образом перейти в разряд мечтательно-сентиментальных (правда, было бы здорово, если бы Джексона Лэма затянуло в молотилку?). Затем последовала неловкость на пути к метро. Как их вообще угораздило? Ну, допустим, коллеги зашли выпить после работы. Да вот только никто в Слау-башне никогда не ходил выпить с коллегами после работы. Они кое-как расстались, каждый делая вид, что ничего не произошло. Не обменявшись ни словом, разошлись по своим платформам. Но с тех пор на работе они перестали старательно избегать друг друга, что было довольно необычным. В Слау-башне практически никогда не случалось, чтобы два человека оказывались на кухне одновременно.

Ополоснули кружки. Чайник закипал.

— Мне кажется или откуда-то действительно странно попахивает?

Наверху хлопнула дверь. Внизу открылась другая.

— Если я скажу «кажется», ты обидишься?

Они обменялись взглядами и улыбками и тут же синхронно прервали бартер.

* * *

Ривер хорошо помнил свой самый серьезный разговор с Джексоном Лэмом. Это было восемь месяцев назад, и началось с того, что Ривер спросил, когда ему будет поручена какая-нибудь настоящая работа.

— Когда пылища осядет.

— И как скоро она осядет?

Не в восторге от необходимости отвечать на дурацкие вопросы, Лэм сокрушенно вздохнул:

— Видишь ли, Картрайт, этой пылищей мы обязаны исключительно твоим связям. Если бы не твой дедуля, то мы бы сейчас говорили с тобой не о пылище, а о ледниках. Не о том, когда пыль осядет, а о том, когда растает Антарктика, понимаешь? И даже об этом мы с тобой сейчас не говорили бы, потому что ты давно стал бы отдаленным воспоминанием. Курьезным воспоминанием, отвлекающим порой Моди от размышлений