Дом в Мансуровском - Мария Метлицкая

дополнение к круглоглазой Монро имелись белые кружевные колготки, синий трикотажный пиджачок на золотых пуговицах и бордовые лаковые туфельки. Не туфли – игрушка!

Маруся от растерянности хлопала глазами, а на Юлькином лице застыла странная полуулыбка. Кажется, девочка не знала, как на это реагировать.

Да что девочка – растеряны были все. Клара поняла, что совершила оплошность.

Ася переводила тревожный взгляд с профессора на Марусю.

Побледневшая Галина Николаевна приобняла Юльку: «Ничего, деточка, скоро и у тебя день рождения!» У Юльки дрожали губы, но она держалась.

– Марусенька, – вдруг подала голос Ася, – мне кажется, тебе надо поделиться с сестрой. Клара Арнольдовна не обидится, правда?

Все с удивлением посмотрели на Асю, потом перевели взгляд на Марусю. Та поспешно сказала:

– Конечно, Юль, бери, что хочешь!

Юлька, не теряя времени даром, мигом подскочила к дивану, на котором лежали подарки, быстро схватила колготки и туфельки, прижала все это к груди и громко объявила, что выбрала это. Маруся, с глазами, полными слез, чуть слышно пролепетала «пожалуйста».

Ася принялась рассаживать гостей. Кажется, инцидент был исчерпан, но всем еще было неловко.

Клара вышла на балкон и закурила. Следом вышел профессор. Он видел, что Клара расстроена, и почувствовал себя виноватым: не предупредил, что на празднике будет и старшая дочь.

Он извинялся, утешал Клару, шутил, что Юлька осталась не внакладе – такие никогда не остаются внакладе, – а Маруська успокоится: с такой-то куклой! Клара молчала, было видно, как ей неловко.

– Дура я, Саша, – наконец сказала она, – промахнулась. А я не люблю промахиваться.

После первого тоста за именинницу обстановка немного разрядилась. Все с удовольствием ели и пироги, и жареного гуся с хрустящей корочкой, пили шампанское и желали, желали Марусе всего самого-самого, как и положено в день рождения.

Девочки ушли в детскую. Оттуда был слышен властный и требовательный голос старшей.

«А может, и хорошо, что Юля живет у тещи, – подумал профессор. – Иначе бы съела бесхребетную Марусю. Юлька лидер, заводила, все должно быть по ее. А Маруся возражать не умеет. А уж тем более – настаивать. Словом, вылитая Катенька».

После чая теща засобиралась домой, Юлька капризничала, хотела остаться, но все промолчали. Наконец дверь за ними закрылась, и все почувствовали облегчение.

Уложили усталую, возбужденную Марусю, Ася убирала на кухне, а Клара с профессором курили на балконе.

– А знаешь что, Александр Евгеньевич, – вдруг сказала Клара, – женись-ка ты на этой девчонке!

– На какой? – не понял профессор.

– На домработнице твоей, на какой! – усмехнулась Клара. – Ты что, перебрал?

Ниточкин уставился на подругу:

– Клара, что ты, прошу прощения, несешь? Что значит «женись»? На какой домработнице? Прости, но это ты, мой друг, перебрала!

– Женись, – упрямо повторила Клара, гася окурок в хрустальной пепельнице. – Лучшей жены не найдешь. И молодая, и симпатичная. И хозяйка прекрасная, я таких пирогов сроду не ела. И с Марусей как нежная мать, я давно наблюдаю. Но самое главное, Саша, – умненькая она, эта девочка! Умненькая и хорошая!

Александр Евгеньевич с раздражением повторил:

– Это ты, дорогая, перебрала! Такой бред лезет в голову! Все, Кларуся, я вызываю такси!

Через полтора года он женился на Асие Агабековне Акишевой, ставшей Асией Агабековной Ниточкиной.

– Правда, звучит смешно? – спрашивала Ася.

Александр Евгеньевич обижался:

– И что же тут смешного? Лично я ничего смешного не вижу!

Александр Евгеньевич стеснялся самого себя – как это так, как это произошло? Как спустя четыре года он снова женился? Как позволил себе устроить личную жизнь? Он снова улыбается и даже смеется, получает удовольствие от еды, крепко и сладко спит, а главное – ласкает другую женщину, ласкает с удовольствием, нежностью, нетерпением. Вечерами у телевизора, который с удовольствием смотрит его молодая жена, он украдкой посматривает на часы – когда наконец Ася насмотрится всей этой чуши, зевнет и отправится в ванную. А он, чертов сластолюбец, будет ждать ее в семейной спальне. Где когда-то ждала его Катенька.

«Что это, – мучился профессор, – я влюбился? Да нет же, нет! Как это возможно? Нет, Ася замечательная, тонкая, нежная, искренняя. В ней нет ни грана фальши, ни грана наигранности, все, что она делает, идет от чистого, доброго сердца. А как она любит Марусю! Как дрожит над ней, как тревожится! Не всякая мать так трясется за родное дитя!» Нет, это не похоть. Он искал мать своему ребенку и прежде всего думал о дочке. Это ради нее, ради Маруськи!

«Ох, не ври себе, Саша, не ври! – укорял он себя. – Ты влюбился. Ну в конце концов, что здесь такого? Ты еще не старый, здоровый мужик. Тоже мне, преступление! Правильно говорит умница Клара: это не предательство, это жизнь. Просто жизнь, в которой бывает и не такое». И все же на душе частенько было противно.

Закончилась летняя сессия, и Ниточкины подумывали об отпуске. Хорошо бы на море. О море мечтали и Маруся, и Ася. Оставалось одно – вырвать старшую дочку из крепких объятий Галины Николаевны. Разумеется, женитьбу бывшего зятя она посчитала предательством, а его самого назвала старым и похотливым козлом. Сначала ее голубка Катенька, теперь эта татарочка. Нет, девица вроде ответственная, дом держит, к Маруське хорошо относится. Но не верит Галина Николаевна этим девицам! Прикидывается, точно прикидывается. Еще бы, все заполучила – и квартиру, и деньги. Выходит, очередная зубастая штучка, окрутившая старого дурака. Хотя он не старый, ее зятек. И вполне симпатичный. Разве это возраст для мужика?

С тяжелым сердцем Александр Евгеньевич ехал в поселок и, честно говоря, не надеялся на успех – теперь, после его женитьбы, теща своего презрения не скрывала.

Но получилось все неожиданно. Галина Николаевна отдала Юльку легко, даже, кажется, с облегчением. Причиной тому было ее самочувствие.

После ухода дочери Галину Николаевну стало мучить давление, за двести подскакивало, а это не шутки, искры из глаз. С годами все ухудшалось: бесконечные «скорые», капельницы и уколы. А сколько раз ей предлагали больницу! Но Галина Николаевна отказывалась – дед, ее муж, тоже не молодел, а уж какой стал беспомощный, ничего сам не может: ни суп разогреть, ни чаю налить, совсем, старый, чокнулся!

Внучку она собрала быстро и немного небрежно, что было ей не свойственно: покидала что попало в хозяйственную сумку. Голова разрывалась, Галина Николаевна думала об одном – как бы лечь в постель. Выпить таблетку и лечь, а там они разберутся. Не маленькие, да и не чужому дяде отдает внучку – родному отцу. Настругал – отвечай. А то ишь, женился! Тьфу, старый козел.

Юлька была растеряна – нет, ей очень нравилась та большая квартира, в которой она когда-то жила. И к младшей