Королева четырёх частей света - Александра Лапьер

отныне Альваро де Менданья становился генералом, представителем короля Филиппа II — правнука королевы Изабеллы Католички, — наместником Бога на земле и на море.

Тогда Менданья повёл своих людей на корабли. Среди орифламм были видны бурые капюшоны четырёх францисканских монахов, которые отслужили мессу на берегу, а теперь отправлялись в море для спасения душ человеческих.

Длинной чередой шлюпок, с трудом одолевавших океанский прибой, они прошли через бухту к рейду, где стояли на якоре два корабля. Кресты, алебарды, аркебузы и каски покачивались на волнах, поблёскивали на белом солнце южного лета. Впереди, рядом с генералом, видна была статуя святой Изабеллы — покровительницы экспедиции, — которая также качалась в шлюпке.

Мать всегда рассказывала мне, что сыновья, особенно старший, Херонимо, не сводили глаз с большого красного султана, кровавым пятном видневшегося на шляпе Менданьи, и с золотой короны святой Изабеллы. Матушка шёпотом объясняла мне: это не Мадонна, хотя и в короне — и рассказывала на ухо историю этой принцессы, которая должна была стать королевой, но предпочла славе мира сего служение Господу.

Когда статую водрузили на борт «Капитаны», когда укрепили её под фок-мачтой, барабаны и флейты смолкли.

Всё стихло и на земле, и на море.

Долго ещё слышен был только ветер, хлопающий парусами, да медленный лязг цепей поднимаемых якорей.

И вот все увидели, как корабли генерала Альваро де Менданьи направились в открытое море — тяжёлые, будто две вращающиеся башни. Увидели, как они проходят между двух чёрных островков, замыкающих бухту Кальяо. Увидели, как они пошли прямо вперёд и растаяли в дымке у горизонта. От волненья, от шума, от пыли, от тяжёлого дня произошло неожиданное: в тот же вечер матушка родила.

К несчастью, не сына. Но к счастью, имя для девочки было готово заранее: Исабель.

Такими словами донья Петронилья заключила свой рассказ. Ответив на вопросы настоятельницы — объяснив, что значит этот султан, эти камни, обломок короны, — она замолкла, как и обычно молчала.

— Продолжай.

— Что вы хотите услышать?

— «Исабель». Ну и что? Рассказывай.

— Она росла самым обыкновенным ребёнком. Всемогущий Господь дал моему отцу многочисленное потомство. Прежде Исабель родились сначала два мальчика, первый из которых умер четырёх лет от роду. Потом две девочки: Беатрис, моя старшая сестра, на которую отец никогда не обращал внимания, и я. После Исабель — ещё один мальчик, которого назвали Лоренсо в честь старшего, покойного. Потом Диего и Луис. Потом четвёртая дочь, Леонора. Затем Грегорио, Антонио и, наконец, одиннадцатый ребёнок — дочка, которую назвали Мариана, как нашу мать. За всякого новорождённого отец благодарил Бога, но радовался, мне кажется, только одному. До того, что каждую ночь напивался в тавернах, говорила мне матушка. Это был не первый сын и не последний: наследство, продолжение фамилии тут было ни при чём. Только одна дочь! Почему именно эта? Загадка! Я даже посмею сказать: он вообще больше никого не любил. Но он ненавидел всякую чувствительность — всё это ему вообще казалось недостойным. И это чувство он оправдывал тем, что его предмет якобы достоин предпочтения. Она самая красивая, самая умная, самая храбрая — даже храбрее его сыновей. И он позволил себе роскошь или причуду воспитывать Исабель по образу своему.

— По образу?

— Да как мужчину — и даже лучше, чем мужчину. — Петронилья выдержала паузу. — Ну вот, теперь вы всё знаете, донья Хустина. А я слышу благовест: сёстры ждут меня на хорах, чтобы увенчать цветами Божью Матерь и приготовить трапезу Господню.

Не теряя ни минуты, она отвесила реверанс и оставила настоятельницу в глубокой задумчивости.

* * *

Должность vicaria del coro[6], которую занимала донья Петронилья, требовала величайшей аккуратности. Именно ей принадлежала честь следить за благолепием богослужения: роскошью риз, белизной алтарных покровов, сиянием всех священных предметов. Это не считая наблюдения за органом и выбора музыки. Эта была тяжёлая, но завидная должность, и Петронилья с ней справлялась блестяще. Странно: ведь для того, чтобы сохранить такой пост, надо было иметь серьёзное честолюбие, обладать музыкальным слухом и ценить внешнюю красоту. А у доньи Петронильи всех этих качеств как раз не было.

Её достоинства — как и её недостатки — были поразительны. Даже покойный супруг, много страдавший от того, что в ней совсем не было кокетства, так и называл её: «поразительная Петронилья».

Товарки заметили: донья Петронилья сегодня сама не своя. Она много суетилась, но совсем не обращала внимания на то, что делает.

Суть в том, что разговор с аббатисой возбудил в ней такие чувства, что она уже не могла остановить нахлынувший поток слов. И Петронилья продолжала твердить в уме историю любимой сестры, оклеветанной и преданной. Говорила, говорила, говорила сама с собой... Слова, цвета, звуки наплывали огромной волной; воспоминания детства возникали из забвения и катились лавиной.

Относя подсвечники на алтарь, украшая святые статуи, ставя на место дароносицу, открывая и закрывая шкафы ризницы, Петронилья продолжала рассказывать повесть «Исабель». Себе самой, настоятельнице. Богу.

Молиться она теперь могла только об одном: просить у Господа дозволения говорить.

Она воображала, будто вокруг неё сидят дочери, и она обращается к ним:

«Дети, я позвала вас, чтобы вы больше никогда не повторяли тех слов, что я слышала вчера от вас про тётю Исабель. Даже ты, Марикита — и даже особенно ты...»

На этих словах Петронилья осеклась. Как объяснить маленькой Мариките жизнь такого противоречивого человека, как Исабель? Как рассказать про детство в доме их отца? Как высказать всё, что сделает понятным теперешний выбор Исабель?

Петронилья возобновила внутренний монолог, оттягивая решительный момент:

«Я расскажу вам о ваших дедушке и бабушке: вы меня столько о них расспрашивали, а мне всё недосуг было ответить.

Вы должны знать, что моя матушка, донья Марианна де Кастро, как и ваша тётя Исабель, была замужем дважды. И мой отец, Нуньо Родригес Баррето, страдал болезненной ревностью к своему предшественнику...