Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 2 - Сборник статей

– Это же пацифистский памфлет! О чем вы думали, когда это писали? Наши мужья отдают свои жизни на полях войны, а вы печатаете возмутительные гадости! Вы недостойны называться немецкой женщиной!

Она молча выслушивала патетические отповеди, забирала свои статьи и уходила, понимая, что бьется в закрытую дверь. Ее никто не слышал.

Клара обращалась к ученым, бывшим коллегам Фрица, просила о помощи, говорила, что целью науки является мировой прогресс и помощь народам. Ее выслушивали, но помочь ничем не могли.

– Я не знаю, что мне делать! – говорила Клара Хабер. – Скажите, как мне быть?

– Ну что же тут можно сказать. Мы живем в тяжелые времена. Ступайте домой и молитесь, чтобы всё поскорее закончилось.

Двенадцатилетний Герман стал гордо носить мундир, подаренный отцом. Когда Клара велела ему переодеться в штатское, мальчик обиженно бросил: «Я тебя ненавижу!»

Так она оказалась в полной изоляции.

5. Ядовитые зеленые облака

22 апреля 1915 года началось сражение у Ипра, целью которого для был эксперимент со смертельно опасным оружием. Для тех, кто это организовал, – игра, не более. А то, что на кону сотни и тысячи жизней, так ведь это… Хабер так и говорил: «Люди – расходный материал. Они всё равно когда-нибудь умрут».

Над траншеями внезапно поплыли зеленоватые облака. Они плыли в сторону и накрывали окопы, будто одеялом, потом поднимались вверх и, подгоняемые ветром, превращались в бело-голубой туман, похожий на тот естественный туман, который можно видеть над полем поутру. За этим туманом наступали германские войска. В двух километрах к западу от станции Ипр ощутили запах газа, а затем у людей начало жечь глаза, отекла слизистая оболочка носа и горла, началось удушье. Французские войска состояли в основном из алжирцев, и они первые испытали на себе действие газов. Алжирцы бежали и падали, они сильно кашляли и задыхались, некоторые покрывались гнойными язвами. Войска были деморализованы и рассыпаны, лазареты переполнены.

Однако германцы кое в чем просчитались. Войска кайзера были остановлены, многие немецкие солдаты бежали от собственного газа. Пленные, которых захватили в течение ближайших дней, объясняли, что их не снабдили защитными масками, а многие противогазы оказались попросту неисправны, поэтому они сами пострадали: газ причинил острую боль их глазам и повредил легкие».

В общей сложности из-за газа, произведенного в лаборатории Хабера, пострадали 100 000 человек. Многие неучтенные скончались позже, поэтому не попали в число потерь.

2 мая 1915 года Хабер праздновал победу. Кайзер наградил его и сделал почетным капитаном германской армии. В их доме танцевали и веселились чиновники и генералы. Вино лилось рекой. Фриц поднимал один тост за другим – за победу, за альянс войны и науки, за здоровье кайзера. Поздно ночью, когда гости уже разошлись, он услышал выстрел. Клара вышла в сад и на ступеньках дома пустила себе пулю в грудь.

В своем прощальном письме мужу Клара Иммервар писала:

«Дорогой Фриц! Когда мы встретились, мне казалось, что мы оба станем служить науке, ее благородным деяниям. Это был наш союз, и он давал мне силы.

Мне жаль, что я не оправдала твоих ожиданий. Я хотела быть хорошей матерью, но едва ли я нужна своему сыну. Возможно, я могла быть хорошей женой, но этого не случилось, потому что я ошибалась, думая, что идея науки нас объединяет. Я оказалась никем не услышана и не понята. Что ж. Возможно, кто-то услышит мое молчание».

6. Нобелевский лауреат

Хабер после смерти жены горевал недолго: отечество требовало от него новых свершений. Он давно уже приметил себе замену прежней жене – свою секретаршу Шарлотту. В конце войны они поженились, и у них родились еще два сына. В 1919 году химик получил Нобелевскую премию за каталитическое образование аммиака из водорода и атмосферного азота в условиях высокой температуры и давления. Хлеб, о котором говорила Клара, уже не был нужен, главной ценностью стало золото, и Хабер хотел добыть драгоценный металл из воды.

Но Фриц в своем рвении и азарте забыл о своем происхождении, и оно вскоре напомнило ему о себе само. В стране пришел к власти нацизм. Для Хабера было сделано исключение: он мог спокойно трудиться в своей лаборатории. Однако ему предписывалось уволить всех сотрудников-евреев. Ученый возмутился: «Для меня имеют значения знания и талант, а не национальность». Тогда ему указали его собственное место.

Супруга Хабера, более дальновидная, чем он, уже развелась с ним и увезла детей в Англию. Хабер тоже поспешил уехать в Швейцарию. В этот момент о нем вспомнили его сородичи – пригласили возглавить институт в Палестине. Но в «землю обетованную» Хабер так и не уехал: он умер в Швейцарии в 1934 году от сердечного приступа.

Но даже после смерти ученого зловещая тень его научных открытий расползалась по земле. Все родственники Хабера, все его братья и сестры погибли в концлагере Дахау от того самого газа, который он создал в своей лаборатории.

Сын Фрица и Клары Герман оказался в 1941 году во Франции, но гражданства ему не дали, и он перебрался в США с женой Маргарет, которая скончалась в самом конце войны. Все пережитое и ужас от деяний собственного отца сломили волю Германа Хабера, и в 1946 году он покончил с собой.

Так закончилась история этой семьи. Можно, конечно, сказать, что их всех убила война: и Хабера, и его родственников, и Клару, и Отто Закура, и сына Хаберов, и тех безымянных солдат, задохнувшихся в окопах. Но это будет размыто, безадресно. Виновных нужно называть поименно, как и тех, кто пытался этому противостоять.

Конечно, Клара ничего не могла сделать. Никакие усилия, никакие доводы уже не могли остановить запущенную машину смерти. И последний поступок Клары – это честный выбор профессионала, осознавшего свое бессилие.

Первая супруга Фрица так никогда и не стала Кларой Хабер. Она осталась Кларой Иммервар.

Марианна Сорвина

ОБРЕЧЕННЫЙ НАРОД

Эти заметки я посвящаю моей ученице Шушан, которая хочет стать актрисой. Так же звали двенадцатилетнюю девочку, жестоко замученную сто лет назад по дороге в Тигранакерт. Истощенные беженцы, женщины и дети, и без того страдали от голода и жажды, от непосильно тяжелого пути, но и тогда их не оставляли в покое – издевались, грабили, насиловали. Шушан увели ночью. Только потому, что губернатору и его чиновникам хотелось позабавиться, и понадобилась красивая рабыня. Вернули покалеченную, уже умирающую.

Невольно задумываешься о том, что лучше уж убить собственных детей, чем отдать их на поругание и унижение. Именно так поступила еще в начале XVIII века кроткая Сатеник, жена легендарного армянского полководца Мхитара Спарапета, когда их дом окружили османские захватчики – убила своих сыновей. Ужасное деяние, но возможно ли иначе, когда степень зверства не поддается никакому нормальному объяснению.

У девочки, убитой в 1915 году, даже не было настоящей могилы, только надпись на стене, под которой ее зарыли: «Здесь похоронена Шушан». Да и надписи той уже не осталось, как и самой стены – сто лет прошло. Время, ветра и дожди уносят всё, даже человеческую жизнь. Только память остается.

Их у меня много было – в каждой группе обязательно один, два или три: Эгине, Мари, Ануш, Гоар, Альберт, Мануэль. Многие хорошо учатся, но не проявляют при этом нескромности, самодовольства. Ни одного наглого слова, косого взгляда. Они по большей части сообразительны, красивы и хорошо воспитаны. Это менталитет нации. Невозможно представить себе, чтобы даже это могло вдруг стать объектом зависти, ненависти, испепеляющего желания уничтожить, стереть без следа. Но такое случилось сто лет назад.

Бывают в истории моменты, когда общее становится частным, а частное – общим. Речь идет о военных потерях, но не о тех, которые неизбежны, и даже не о тех, которые чрезмерны в силу непредвиденных обстоятельств или нерадивости военачальников. Речь о гражданском населении – том самом, которое ни сном, ни духом не чаяло этой войны, и порой даже не подозревало об опасности, продолжая каждый день открывать свою лавочку, печь хлеб, пасти овец, просто жить. И так – пока не кончится эта жизнь.

Жизнь кончилась к весне 1915 года. Политики и военачальники к тому моменту уже настолько перестали испытывать болевые ощущения, что не сразу заметили – происходит нечто ужасное, уже не контролируемое, необратимое. Дипломаты сновали по Европе и Востоку, плетя паутину и занимаясь закулисными интригами. Полководцы напоминали детей в песочнице, заигравшихся в какую-то увлекательную игрушечную баталию и забывших о реальности. Каждый из них выстраивал пирамиды своей шахматной стратегии, планировал геополитическую последовательность событий: кто кому и чем должен помочь, кого надо повысить в цене и поднять в собственных глазах, дабы получить в ответ союзническую преданность и готовность крушить все на своем пути. Все – ради победы! Масштабы этих игр затрагивали страны, народы, континенты. До людей ли? В таких ситуациях начинают вспыхивать, как точки на географической карте, очаги локальных интересов и переплетений: сербы нравятся русским, поляки – австрийцам, турки – германцам. И все это – временно: пока отвечает интересам крупных империй. Тогда и начинают умело подогревать в каждом народе или этнической общности агрессивные настроения, национальные амбиции, чтобы получить в ответ крепкую армию идеальных солдат, которым ничего не нужно, кроме ненависти и возможности излить ее на главного врага – того самого соседа, который давно мешал. И чаще всего выбирают того, кто беззащитен.