Непобедимая и легендарная - Александр Харников

Северная Атлантика в это время – большая холодная братская могила, в которой места хватит для десятков тысяч человек. В ней уже нашли свой конец шестнадцать тысяч американцев. У них практически не было шансов уцелеть. Они были приговорены к ужасной гибели еще в тот момент, когда герр Алекс, беспощадный, как средневековый викинг, произносил роковые слова: «Боевая тревога, торпедная атака».

При этом я не заметил ни в ком из русских колебаний или сожалений. Мы, немцы, несмотря на то что пресса Антанты изображает нас свирепым воинством Аттилы, на самом деле – народ сентиментальный. И поэтому мне даже стало немного жалко тех американских парней, которых хитросплетения мировой политики и божий промысел обрекли на безвременную страшную смерть в морской пучине.

Но я тут же вспоминаю про наших солдат, сидящих сейчас в заливаемых жидкой грязью окопах Западного и Итальянского фронтов. И вся моя жалость к погубленным нами американцам сразу исчезает. К тому же я не забыл о том, что до того, как наш любимый гросс-адмирал Тирпиц заключил с русскими мир, Алекс и его кригскамрады с такой же свирепой жестокостью топили немецкие корабли и убивали немецких солдат.

Однажды после вахты, когда мы сидели в его каюте и развлекались тем, что русские называют «задушевным разговором», Алекс сказал мне.

– Понимаешь, Арно, там, у Моонзунда, вы воевали с нами. Нельзя было просто сказать вам: «остановитесь и уходите». Нас бы просто никто не услышал. Для того чтобы потом заключить почетный мир с вашей страной, нам нужна была убедительная победа, и мы ее добились. Теперь же нам с немцами почти нечего делить… Потому-то вы на моей субмарине, а мы топим ваших врагов…

– Алекс, – неосторожно спросил я, – а если бы нам, русским и немцам, было бы что делить на этой войне?

– Тогда, – жестко ответил мне фрегаттен-капитан Павленко, – эта война окончилась бы подписанием капитуляции в разрушенном и заваленном трупами Берлине. Вся эта дурь с разложением армии, солдатскими комитетами, братаниями и прочей ерундой стала возможна только потому, что русский солдат не видел в солдате немецком своего смертельного врага. Когда мы, русские, начинаем драться всерьез, то тогда пощады не жди…

Он немного помолчал, а потом спросил:

– Арно, ты ведь знаешь, что фельдмаршал Гинденбург планировал с цеппелинов бомбардировать Петроград бомбами с хлором и ипритом? Ты можешь представить – сколько мирных обывателей, женщин, детей и стариков могло погибнуть из-за этого маньяка. Среди них могло быть и немало немцев. Ведь нет такого крупного города в России, за исключением, пожалуй, Риги, где бы жило столько немцев, сколько в Петербурге. И если бы это произошло, Арно, вы бы узнали – что есть такое настоящая война по-русски. По счастью, наша разведка и наше командование оказались на высоте, а наша авиация разбомбила базы цеппелинов и склады с химическим оружием. И не случилось того, после чего почетный мир между нами оказался бы невозможен. А потом под бомбами пришел конец и самому Гинденбургу. И вот, Арно, сейчас мы с тобой больше не враги, а соратники и почти союзники.

– Да, – сказал я, – понимаю. Вы, русские, уже прислали в Германию хлеб, и голод в наших городах сменился недоеданием. Это, конечно, тоже плохо, но нашим людям уже не грозит голодная смерть. Когда я из Австрии ехал в Гамбург, то своими глазами видел то, что я бы назвал новым «Великим переселением народов». Эшелоны… эшелоны… эшелоны… Пехота, кавалерия, артиллерия. И все – с востока на запад, один за другим. Думаю, что британцы и французы должны быть уже запаниковать. Но вот ведь вопрос, как долго продлится наша дружба?

– Арно, – сказал мне Алекс, – хоть среди вас, немцев, порой и попадаются откровенные мерзавцы и садисты, но в основном на вас можно положиться. Пока вы разобрались со своими противниками на Западном фронте, никаких пакостей мы от вас не ждем. Потом, возможно, кого-то из немецких политиков может одолеть жадность, и он захочет украинских черноземов и кавказской нефти. Но это может случиться, а может, и нет…

С англосаксами все значительно хуже. Они даже во время войны так и норовят подставить своего союзника, заставить нести ненужные потери или терпеть поражение, чтобы увеличить за его счет свою долю добычи. Вот где у нас сидят все эти англичане и американцы, которые так гордятся своей свободой и демократией, а на самом деле являются не более чем жуликами и ворами. Это вторая причина, по которой наше командование так поспешно вывело Россию из войны. Союз с теми, кто не знает таких понятий, как честность и совесть, смертельно опасен. Запомни это, Арно, у вас в Германии среди политиков тоже хватает англофилов. Ты, дружище, весьма уважаемый в Германии человек. Когда закончится война, подумай, не стоит ли тебе заняться политикой, собрав вокруг себя всех честных людей. А иначе политика займется вами…

Я понял, что этот разговор Алекс завел неспроста, что он хотел им дать мне пищу для размышлений. Ведь мой собеседник – непростой человек. Если честные люди не будут стремиться во власть, то их место займут негодяи.

На следующий день, когда субмарина уже была в Северном море на подходе к Гельголанду, мы вдруг обнаружили, что вокруг нас полно минных банок, противолодочных сетей, британских миноносцев, корветов и вооруженных траулеров. Некоторое время спустя был обнаружен и центр, вокруг которого клубился весь этот британский «зверинец». Им оказался линейный крейсер типа «Лайон», патрулировавший Северное море и, скорее всего, являвшийся флагманом и защитником всей этой мелюзги. Что же, он зря оказался прямо на нашем пути к базе, не в том месте и не в то время. Какой же настоящий подводник сможет спокойно пройти мимо такой роскошной добычи?

Фрегаттен-капитан Павленко приказал перейти на батареи, убрать РДП и продолжать подкрадываться к цели в самом малошумном режиме. Вы спросите, что такое РДП? Это гениальное русское изобретение, позволяющее использовать дизеля и вентилировать отсеки, находясь на перископной глубине. По-немецки это устройство называется «шнорхель», и теперь им будут оснащаться все немецкие подводные лодки, на горе и ужас британцев.

Хотя здесь и было все значительно сложнее, чем при охоте на «Мавританию», но малошумный режим для этой лодки – нечто невозможное в наши дни.

Мы подкрались на дистанцию торпедного выстрела, не поднимая перископ и ориентируясь только с помощью акустики. Таким образом, нам удалось до самого последнего момента оставаться незамеченными для многочисленной свиты британского линейного крейсера.

Двухторпедный залп, тиканье секундомера… Сначала мы услышали сдвоенный взрыв, а потом грохнуло так, что вздрогнула вся лодка. На британском корабле, похоже, взорвались то ли артпогреба, то ли котлы, то ли и то и другое одновременно… И нам стало ясно, что у британского короля стало на один линейный крейсер меньше. Нас при этом даже не заметили.

Тут дело было в еще одной хитрости русских. В наших торпедных аппаратах торпеда выбрасывается наружу сжатым воздухом, и местоположение подводной лодки выдает лопающийся на поверхности воздушный пузырь. У русских все хитрее. У них сжатый воздух толкает поршень, который вытесняет воду, в свою очередь выбрасывающую торпеду из аппарата. Никакого пузыря воздуха нет, и лодка не демаскируется.

Пока британцы суетились, искали того, кто потопил их флагмана, и занимались спасательными работами, мы тихо-тихо проскочили прямо к базе, всплыв чуть ли не у самых боновых заграждений.

– Алекс, – сказал я фрегаттен-капитану Павленко, когда все закончилось и мы были в безопасности, – думаю, что британского льва кто-то хорошенько растревожил, раз уж прямо возле наших баз они проявили такую активность.

– Арно, – ответил он мне, – скорее всего, они так торжественно хотели встретить нас с тобой. Очевидно, что британцы уже догадались, чьих рук дело – потопление «Олимпика» с «Мавританией», и теперь они желают отчитаться перед своими американскими союзниками об уничтожении нашей подлодки. Ведь обычная германская субмарина была бы весьма уязвима для такой облавы, возвращаясь в базу на дизелях и в надводном положении… Но, как говорят у нас, лимонники пошли по шерсть, а вернулись стрижеными. В следующий раз они будут уже осторожнее.

– Да, – сказал я, подумав, что следующий раз буду один перед лицом проблемы, – они точно будут еще осторожнее.

А на пирсе нас торжественно встречал сам гросс-адмирал Тирпиц с оркестром, цветами и двумя жареными молочными поросятами. Оказывается, есть у русских подводников такой вкусный обычай, по поросенку на потопленный корабль. Я намекнул, что неплохо бы прибавить еще одного поросенка, ведь на нашем счету был потопленный нами корабль, причем не менее ценный, чем два трансатлантических лайнера.

Прямо же тут, на пирсе, я получил из рук моего любимого адмирала погоны корветтен-капитана, большой крест ордена Красного орла с дубовыми листьями и мечами и приказ о назначении командиром большой подлодки U-157, которая должна стать флагманом целого отряда из шести однотипных кораблей.