Мы были высоки, русоволосы… - Николай Майоров

1940

Рассказы,

которые могут быть приняты за стихи

У него, как у глобуса, одна нога,И женщины, которые встречают его,Напоминают об этом ему глазами, —Ни одна из них не хочет принадлежать ему,Спать с ним в одной постелиИ греть ему единственную ногу.Это получается так потому,Что рядом ходятВеселые штабные мальчики,У них томные глаза,А усы напоминаютВскинутые в небо оглоблиБрошенной каким-то незадачливым беженцем телеги.У них руки и ноги на месте,А что еще необходимо женщинам,Которые третий год не видели мужей,Забыли цвет их глаз,И не помнят их больше, как живых?Он теперь на все озлоблен,Он видит, как страдают солдатки,От которых деревянным костылемОн отгоняет по вечерам назойливых штабных.И как плохо, что он помнит себя молодым, —Девушки с завистью смотрели вслед ему,Когда он не спеша,Докуривая отцовскую трубку,Шел за село, на мельницу,Где светловолосая, невозможная русалкаНазывала его:«Ты — мой».Он знает: теперь не будет больше этого.Вот почему он очень рано сегодняОтправился на свой сеновал, —Эта ночь, как и завтра, и послезавтра, не для него,И как обидно, что костыль вечно будет стучатьв сухую землю.

Я выхожу на улицу,И первый попавшийся мне на глаза круглый фонарьНапоминает розовую плешь нашего управдома,С которым я поругался сегодняИз-за несчастного лифта,Позволяющего себе двигаться только в одном,Да и то ненужном направлении — к земле.Я часто думаю, что было бы с нами,Если бы мы не изобрели паровоза, радио,Аэроплана, сложнейших машинИ прочих весьма интересных вещей,Которые позволяют нам думать,Что мы все-таки умные.Вчера один знакомый счетоводУверял меня, что мир до сих порБлуждал бы в хаосе цифр,Если бы кто-то случайно не придумал деньги.А я сказал ему, что это не так.Тогда он ушел в свою каморку,Обозвав меня предварительно шепотом.Затем я услышал неприятное щелканье —Он снова работал на счетах.Когда я об этом рассказал одной женщине,Она долго хохотала, не подозревая,Что в эту ночь ей приснитсяМой клетчатый шарф.

Он считал, что единственная профессия,Которую позволительно иметь всякой женщине,Это — стенография. Он был убежден,Что все великие пианисты, каких мы знаем,Начинали со стенографии. Он в это верил,И с ним нельзя было спорить,Потому что если б он узнал, что это — не так,Он бросил бы свою жену,Женщину положительную и, кажется, умную,Владеющую в совершенстве искусством стенографии.

1939

Монолог старого актера

Я представлял Отелло в провинциальном театре,И местные жители, которым было все в диковинку,Вплоть до желтой рампы, сходили с умаот моей игры.Возможно, это было искренно.Но мне больше нравилсяБюст той женщины, котораяот имени местных театраловПринесла мне на сцену цветы.Я уже тогда знал, что умею нравитьсяполным женщинам,И вел себя вызывающе, а женщины любят грубость.Жизнь всегда опасна, и особеннодля людей с темпераментом.И лучшие годы моей славы, когда меняУже приглашали в одну столичную труппу,Я влюбился в актрису, которая играла Эмилию,Верную служанку Дездемоны.Из-за нее я отказался от приглашенияв столичную труппу,И шел, кажется, сотый спектакль,Когда проклятый мавр, оставив Дездемону,Погнался за Эмилией,и пальцы его крепкой рукиЛегли на горло неверной жены Яго.Здесь зрители вмешались в пьесуИ унесли Эмилию мою… Она жива еще,Лишь горло чуть помято даГолос хриплый выдает ее.После этого я не видел больше сцены,И моими новыми зрителями,Правда, не всегда внимательными,Стали мои сотоварищипо больнице душевнобольных.Да простит мне старик Шекспир,Что я нарушил действие великойПравдивейшей трагедии земли!

1940

Тебе

Тебе, конечно, вспомнится несмелыйи мешковатый юноша,когдаты надорвешь конверт армейский белыйс «осьмушкой» похоронного листа…Он был хороший парень и товарищ,такой наивный, с родинкой у рта.Но в нем тебе не нравиласьодна лишьдля женщины обидная черта:он был поэт, хотя и малой силы,но был,любили за строкой спешил.И как бы ты ни жглаи ни любила, —так, как стихи, тебя он не любил.И в самый крайний миг перед атакой,самим собою жертвуя, любя,он за четыре строчки Пастернакав полубреду, но мог отдать тебя!Земля не обернется мавзолеем…Прости ему: бывают чудаки,которые умрут, не пожалея,за правоту прихлынувшей строки.

1940–1941

«Я не знаю, у какой заставы…»

Я не знаю, у какой заставыВдруг умолкну в завтрашнем бою,Не коснувшись опоздавшей славы,Для которой песни я пою.Ширь России, дали Украины,Умирая, вспомню… и опять —Женщину, которую у тынаТак и не посмел поцеловать.

1940

«Как жил, кого любил…»

Как жил, кого любил,Кому руки не подал,С кем дружбу вел и должен был кому —Узнают все,Раскроют все комоды,Разложат дни твои по одному.

1939

В августе

Берег цвел репейником и илом,За репей цеплялась лебеда,И как будто намертво застылаВ черно-синей заводи вода.

Бочаги пугали глубиною,Синей топью угрожала зыбь.Бурлаками с звонкой бечевоюШли отлогим берегом вязы.

А навстречу — выжженные далиВ неумолчном грохоте войны…Серебром рассыпанным упалиБубенцы серебряной луны.

Дымом потянуло из ложбины,Ветер дол тревожил горячо.Кисти окровавленной рябиныТяжело свисали на плечо.

1941

«Пусть помнят те, которых мы не знаем…»

Пусть помнят те, которых мы не знаем:нам страх и подлостьбыли не к лицу.Мы пили жизнь до днаи умирализа эту жизнь,не кланяясь свинцу.

1941

«Ни наших лиц, ни наших комнат…»

Ни наших лиц, ни наших комнат…Но пусть одно они запомнят:вокруг московского Кремлявращалась в эти дни Земля.

30 апреля 1941

«Когда к ногам подходит стужа…»

Когда к ногам подходит стужапыткой —в глазах блеснетморозное стекло,как будтовместе с посланной открыткойты отослал последнее тепло.

А между тем всё жизненнои просто,и в память входит славой на векатяжелых танковкаменная поступьи острый блеск холодного штыка.

1941

«Нам не дано спокойно сгнить в могиле…»

Нам не дано спокойно сгнить в могиле —Лежать навытяжку и, приоткрыв гробы, —мы слышим гром предутренней пальбы,призыв охрипшей полковой трубыс больших дорог, которыми ходили.Мы все уставы знаем наизусть.Что гибель нам? Мы даже смерти выше.В могилах мы построились в отряди ждем приказа нового. И пустьне думают, что мертвые не слышат,когда о них потомки говорят.

1941

«О нашем времени расскажут…»

О нашем времени расскажут.Когда пройдем, на нас укажути скажут сыну: — Будь прямей!Возьми шинель — покроешь плечи,Когда мороз невмоготу.А тем — прости: им было нечемПрикрыть бессмертья наготу.

1941

Компьютерный набор Л. Логвинова