Намеренное зло - Ольга Смирнова

Лера пожала плечами — он может полагать все, что ему вздумается, но последнее умозаключение — из ряда вон. Это она выходит замуж, чтобы остаться в живых. Это он берет на себя обязательство сохранять ее жизнь. И это у него волшебство через уши лезет, а она отпор дать только человеку и сумеет. Ну и другие мелочи, о которых думать не хотелось. И вообще… Да, церемония и все прилагающееся, да, свяжет, да навеки, но… совесть-то надо иметь! Кто мужчина в доме?

— Я принадлежу к тем волшебницам, которые не чураются мужской помощи, — не покривила душой Лера. — Я не умею забивать гвозди и вызывать демонов. И не собираюсь этому учиться. Так что, если под равноправием вы подразумеваете именно это, забудьте. Оно мне без надобности.

— Это не мои мысли, не моя воля, — ответил Александр. Он заложил руки за спину, прошелся по комнате, раздумывая о чем-то, и продолжил: — Так задумано богами, и не тебе искать недочеты в их законах. В любом случае, для меня это скорее некая страховка, нежели строгие требования. И я надеюсь…

На что именно он надеялся, так и осталось загадкой. Лера не стала лезть с расспросами, ей своих проблем хватало, чтобы ещё разбираться с чужими недомолвками. Оставив в стороне скользкую тему о равноправии, она набралась смелости и озвучила свои требования:

— Церемонии не достаточно. Я хочу клятву. Перед богами.

— На крови, разумеется.

— Разумеется.

— Еще пожелания? — учтиво осведомился Александр. — Мира во всем мире? Полнейшего равноправия?

— Я за весь мир не радею — только за себя. Звучит мелочно, зато правда. Мне нужна клятва.

— Значит, будет, — легко согласился волшебник. Подозрительно легко, на взгляд Леры, но придираться было бы глупо.

— Когда мне надо быть готовой? — спросила она.

— Подожди. Мне нужно знать, есть ли у тебя всё необходимое для проведения церемонии.

— Типа ритуального кинжала? — съязвила Лера, знавшая только, что невесте в этом случае требуется простое белое платье и кольцо. — Нет, конечно. Откуда? Я в первый раз замуж выхожу.

— Тогда приготовление на себя возьму я. Возражения?

И вновь возражений не последовало.

Матвей сидел за столом и читал книгу. Что-то по альтернативной теории волшебства и признакам его разложения на энергетические составляющие. Была глубокая ночь, но ему не спалось. Проворочавшись час с боку на бок, он встал и, не придумав ничего лучше, открыл книгу. Поначалу ему даже было интересно. Автор книги утверждал, что волшебство имеет в своей структуре некие энергетические волны, и чудеса совершаются благодаря взаимодействию этих волн между собой. Очередное измышление, не имеющее, по мнению Матвея, под собой никакой научной основы, однако ж первые полчаса пролетели незаметно.

А потом началось странное. Матвей все так же сидел за столом и читал, уже без интереса, по инерции, но отчего-то ему стало казаться, что рядом с ним кто-то есть. Как недавно в кухне. Волшебник прислушался, присмотрелся, призадумался и осознал, что этот кто-то даже не рядом, смотрит в затылок через оптический прицел, а внутри него, тихонько скребется и о чем-то просит, что-то говорит; что-то несусветное, несуразное и никакой смысловой нагрузки не несущее. Матвей попытался разобраться, что именно, вычленить слова, но не вышло. Голос стал тише, как будто не хотел, чтобы его слышали, а потом и вовсе стих.

Матвей еще некоторое время прислушивался, ждал, но так ничего и не дождался. Тогда он отложил книгу, встал и принялся ощупывать себя с ног до головы со смутной целью выявить незамеченные ранее странности. Все было как будто на месте — руки-ноги-голова. Тогда что это было — сейчас и тогда, в кухне? Игра воображения? Обман слуха? Или у него что-то с головой не в порядке? Или от общей усталости и неустроенности? Или кто-то специально его преследует, хочет использовать для своих тайных целей? Кому может быть интересна жизнь Матвея, когда ему самому она в последнее время стала безразлична?

Надо бы узнать, что это может быть. Только с кем посоветоваться? Довериться маме очень хотелось, равно как и спросить совета, но язык не поворачивался рассказать правду. Как наяву, Матвей видел перед собой ее приподнятые брови-ниточки и недоверчиво искривленные губы. Ни к чему хорошему это не приведёт. Но если не мама, то кто?..

Матвей всерьез размышлял над этой проблемой еще минут пять, а потом ощущение подзабылось, расползлось на отрывочные воспоминания и перестало казаться чем-то важным. Ему вдруг захотелось спать. Он прилег на кровать, повернулся на бок, свернулся калачиком и почти сразу заснул. И приснился ему странный сон.

Будто бы он карабкается изо всех сил куда-то вверх — то ли на гору, то ли по лестнице. Сдирает в кровь пальцы, оступается, срывается, но упорно продолжает лезть. Вокруг плотная завеса тумана и ничего не видно, и капли дождя — мелкие-мелкие, будто их сквозь сито пропускают — попадают в глаза, нос, рот, и скользко так делается, что Матвею страшно, что не долезет, что упадет и разобьется насмерть. О камни, или об пол, а может, о чье-то равнодушие. Он замирает на мгновение, переводит дыхание, до рези в глазах всматривается вверх — в небо или в потолок, но видит лишь густой туман. И когда он опускает голову, но на него сверху обрушивается нечто тяжелое. Срывает с лестницы-горы и бросает вниз, прижимает к земле — еще живого, трепыхающегося, испуганного. И давит, давит что есть сил, совсем как взгляд на кухне. Давит так, что Матвей ощущает, как крошатся внутри него кости, как лопаются внутренности, и сам он трескается по швам, и становится нечем дышать. Он пытается оттолкнуть нечто, но под руками лишь воздух. Он хрипит, дергается, трепыхается, как наколотая на булавку, но еще живая бабочка… и просыпается. В холодном поту, дрожа от ужаса, задыхаясь…

«Бред», — едва успевает подумать он, прежде чем ощущение давления возникает с новой силой, и вжимает Матвея в толстый матрас на кровати. Волшебник кричит, но из груди вырывается лишь слабый хрип; он бьет ногами, руками, совсем как во сне, только это уже не сон, это жуткая реальность, и в этой реальности он, кажется, сейчас умрет…

И тут Матвей просыпается снова… Вскрикивает что есть сил, дергается всем телом и падает с кровати. На какой-то миг лишается чувств, ударившись виском об пол, но затем его подкидывает с места, как мяч. Он вскакивает на ноги, шарахается вправо-влево, заполошно машет руками и что-то бессвязно бормочет…

— Ничего этого нет, — шепчет он, сидя на кровати, полностью обессилев. — Ничего этого нет. Мне все приснилось. Очередной кошмар. Мама…

Он хватается за голову руками и раскачивается из стороны в сторону, дрожа от напряжения и сипло, тяжело дыша. А в голове его уже кто-то копошится, копается в мыслях, перебирает их, оценивает, отбрасывает ненужные, и добавляет свои, необходимые. И все это сливается в один поток; хаотичный, наполовину свой, наполовину чужой, он то набирает ход и на всех парах, будто паровоз, устремляется вперед; то резко меняет направление и замедляется, то разделяется на параллельные потоки, то вновь сливается в один. И все это длится, и длится, и длится, и нет никакой возможности взять себя в руки…