Большой секс в маленьком городе - Чарльз Дэвис

Подглядывание пользуется на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес популярностью, обычно в качестве прелюдии к более тесному общению, при котором подглядываемая преследует подглядывающего и колотит его по голове кудахчущей курицей. Кинозрители были в восторге. Фильм обещал веселую сцену. Но вместо того, чтобы взять ноги в руки и мужественно сбежать, подглядывавший покорно выполз из шкафа и распростерся на столе. Мы насторожились, когда медсестра сняла юбку, но потом с ужасом увидели, что она стянула с мужчины штаны и стала пороть его по мягкому месту стетоскопом. Пленка зашипела и прервалась в ошеломленном молчании.

Когда экран снова ожил, перед нами на крупном плане предстали внушительные ягодицы медсестры, на грязной простыне похожие на две луны в облаках. Раздался коллективный вздох, а потом все засвистели. Вот это уже кое-что интересное! Подходящее кино для Санта-Маргариты-и-Лос-Монхес. Но в следующем эпизоде нас снова постигло разочарование, так как камера отъехала назад и показала, что подглядывавший мужчина привязан к столу, и на голове у него надета какая-то странная штука из черного пластика. Для нас это было слишком. Несмотря на стимулирующее воспоминание о голых ягодицах медсестры, мы все скорчились от смеха. Только Мальчики не увидели в ситуации ничего комедийного. Их слишком глубоко тронуло пережитое, чтобы смеяться. Они замерли, как пара лизунцов в документальном фильме о природе, неподвижные, в то время как мимо них маршировал парад жизненного разнообразия. Потом, пока все остальные беспомощно валялись в проходах, умирая от смеха, а медсестра начала валять дурака (я вполне буквально использую этот термин) с затычкой и клизмой, Мальчики совсем утратили и без того непрочное чувство реальности. Не в силах больше сдерживаться, они бросились к простыне. Они не могли оставаться зрителями. Они должны были стать участниками.

Неожиданно кино превратилось в фильм о непривычной процедуре личной гигиены с применением большого кабачка и доброго куска мыла. Видя перед собой пенящийся портал несравненной чистоты и подгоняемые ликующими выкриками зрителей, Мальчики вскарабкались наверх и прыгнули на свою альма-матер. В эту секунду камера перешла на штуку в футляре, набухшую и пульсирующую. Ослепленные лучом проектора, лицом к пульсирующим венам колоссального пениса, Мальчики сцепились с ужасающим органом. Раскачиваясь взад-вперед, по всей видимости, они колотили его, борясь за собственную жизнь, словно ловцы жемчуга с каким-то жутким одноглазым чудовищем из морских глубин. Борьба шла титаническая, но налитый кровью орган явно одерживал победу. Если бы они сжали его еще сильнее, он просто плюнул бы им в лицо.

— Задайте ему, задайте ему! — выла аудитория, и тут на экране возник крупный план (очень крупный) медсестры, мельком показав розовую вечность.

Для Мальчиков это было слишком. Забыв о страхе перед венозной змеей и потерявшиеся рядом со сверкающей аркой возбужденной плоти, они упали в страну фантазий. Простыня скомкалась, Мальчики исчезли в темноте, вспыхнул белый свет, как будто склеенная пленка испытала свой странный оргазм, и меня парализовал громоподобный голос.

— Что ты сделал с моими малышами, подонок?

Тетя Долорес держала меня за воротник.

Попадали стулья, затопали убегающие ноги, и остальные зрители вежливо удалились, чтобы обсудить кинематографический изыск сегодняшнего вечера в более безопасном месте.

— Я? — кротко осведомился я и, еще не успев договорить, осознал, что это не самый разумный вопрос, который можно задать обезумевшей матери, во всяком случае, если я хотел дожить до пенсии.

— Ты! — проревела она, опалив мне брови.

К тому времени, как тетя Долорес приволокла меня домой, воротник рубашки был уже у меня на ушах. И только когда она бросила меня на пол, я заметил, что по дороге она прихватила и дядю Кена.

— Итак, — сказала она, снимая со стены распятие. — Что ты с ними сделал?

Мы с дядей Кеном посмотрели друг на друга. Мы сочли не совсем благоразумным говорить их матери, что, когда мы в последний раз видели ее любимцев, они исчезли в безднах ночной медсестры, но тетя Долорес находилась не в самом терпеливом расположении духа, и, если мы как можно быстрее не сочиним правдоподобную историю, она сделает с этим крестом что-нибудь совершенно недопустимое. От насильственного обращения в ее секту мускулистого христианства нас спасло только внезапное появление Мальчиков.

Появившись из недр медсестры, Мальчики увидели тетю Долорес и сбежали вместе с остальной публикой. Но они по-прежнему были так захвачены пережитым, что им требовалось немедленно снять напряжение, или им грозил взрыв. Фруктовый рынок уже закрылся, так что оставалось только одно, и они, как настоящие бравые солдаты, отправились в Дом Низких Женщин.

Тетя Долорес наступала на нас с дядей Кеном, похлопывая крестом по ладони, как вдруг ее остановил отдаленный шум. Гул приблизился, раздался грохот топающих ног и треск ломающегося дерева, и в дверь ворвались Мальчики. Сзади за ними гнались две Низкие Женщины, а вот впереди у них ничего не было. Они лишились своих детородных органов. Во двор ввалилась толпа людей, Низкие Женщины протестовали против такого недостойного мужчины разложения, клиенты утверждали, что такого с ними раньше никогда не бывало, а Мальчики обреченно продолжали вопительски вопить и завывательски завывать.

Можно было подумать, что тетя Долорес окажется в своей стихии. Женщина, которая, если б ей дали лишний год жизни (больше, чем кто-нибудь когда-нибудь давал мне), успела бы пожалеть и об этом. Конечно, то, что ее сыновья лишились репродуктивных органов, было настоящей Горестью, которую она могла эксплуатировать со всем жаром и свойственным ей театральным талантом, верно? Однако, когда я обнаружил ее, она не билась головой об стену в приступе отчаяния. Она даже не била кого-нибудь другого головой об стену. К моему удивлению, она, прячась за Низкими Женщинами, на цыпочках кралась к двери, словно непрошеный гость, который пытается потихоньку смыться, не вмешиваясь в семейный скандал. Тогда до меня дошло, что она приложила руку к этому делу с исчезновением детородных органов. Несомненно, в нем усматривались все признаки типичного тетиного репертуара.

— До свидания, тетя Долорес! — весело крикнул я.

Низкие Женщины обернулись, тетя Долорес резко выпрямилась и пронзила меня тем ледяным взглядом, которым пользуются хищники, чтобы загипнотизировать мелкую дичь. При обычных обстоятельствах я бы рухнул под его тяжестью, но, когда меня отделяла от тети Долорес стена разъяренных Низких Женщин, я чувствовал в себе необычайную дерзость.