Логово льва - Андрей Бондаренко

— Доча, — просительно проговорил саам, — ударь меня ещё раз по голове, раз ты за это платишь такие деньги! Мне не жалко, бей смело! — и согнулся в полупоклоне, подставляя Мэри свой перевязанный затылок…

Двигатель полуторки гудел надсадно и тоскливо, словно бы раздумывая, а не стоит ли помереть — раз и навсегда? Ну его, этот несправедливый мир, пусть уж эти неблагодарные людишки сами прут на Крестовский перевал свою железную колымагу…

Ник сидел в кабине машины рядом с шофёром — старшиной НКВД Иваном Ефремовым, крепким кряжистым сорокалетним мужиком из кубанских казаков.

Майор Музыка так рекомендовал старшину:

— Иван в этом Ловозере — триедин в одном лице. Во-первых, он нашу службу представляет. Во-вторых, заодно выполняет все милицейские функции: расследует мелкие кражи, бытовые ссоры и драки, регистрирует браки, факты рождения детей и моменты естественной смерти. В-третьих, он ещё и секретарь тамошней партийной ячейки, отвечает за рост общего идеологического уровня населения. Поэтому и авторитет в Ловозере у него — непререкаемый, всех держит в правильных ежовых рукавицах. Организует вам провожатых до этого Сейдозера, надёжных тягловых оленей найдёт, всё прочее предоставит. Надёжный мужик, никогда не подведёт!

Вообще-то Ник, как настоящий джентльмен, сразу предложил Мэри место в кабине, но та отказалась: мол, у них с Геной (с Геной — надо же!) спор образовался философский, не хочется прерывать интересную дискуссию. Понятное дело, ясен пень, дискутируйте, молодые люди, не будем вам мешать!

— Ну, родимая, потерпи, совсем немного осталось, — уговаривал Иван полуторку, крутя баранку во все стороны и безостановочно дёргая за рычаг переключения скоростей.

Наконец, через три часа после начала подъёма, выехали на Крестовский перевал.

— Лётчики между собой называют этот перевал «Барыней», — для чего-то пояснил Ефремов. — Мол, сверху всё это напоминает спящую грудастую дебелую бабу, лежащую на спине…

Вот он, знаменитый Терский берег, — как на ладони в лучах полуденного солнца. Справа хорошо просматривался широкий залив Белого моря с многочисленными длинными островами, вытянутыми с юго-запада на северо-восток. Слева сверкала на солнце белая гладь большого озера, покрытого последним льдом. Прямо по курсу была отчётливо видна узкая неровная полоска земли, зажатая между морем и озером, по которой и змеилась дальше их раздолбанная грунтовая дорога…

Вниз с перевала поехали гораздо веселей: уставший двигатель уже довольно урчал и весело пофыркивал, оживая буквально на глазах.

Остановились на короткий отдых возле неширокой безымянной речушки, усталый шофёр, он же старшина Ефремов, уснул прямо в кабине машины, сопя во сне тоненько и нежно…

Хорошо было вокруг: весело журчала вода, мелкая рыбёшка усердно плескалась на ленивых перекатах, ненавязчиво жужжали редкие комарики.

Вдруг неожиданно выяснилось, что Банкин для местных комаров — самое лакомое и желанное блюдо. Плотно облепили они его щекастую физиономию и начали кусать — нещадно и безостановочно…

Суетливо забегал Гешка по берегу реки, руками заполошно замахал.

Его лицо, и без того широкое, распухло до полного неприличия, нос, совсем даже немаленький и в нормальном состоянии, увеличился практически вдвое.

— Ничего не понимаю, — жалобно гундосил Банкин. — На Чукотке этих тварей было больше во много раз, и ничего. Если и куснут, так только изредка и без всяких последствий. А здесь — звери какие-то просто, волки голодные, ненасытные. Ничего не понимаю!

— Да, повезло мне с напарником. Цирк получился навороченный, да ещё — с клоунадой изысканной! — беззлобно ухмылялся Ник.

Мэри на это высказывание даже обиделась:

— Как можно насмехаться над своим верным товарищем? Ему же больно!

Вытащила из кармана новенького чёрного бушлата (майор Музыка расстарался) перочинный ножик, раскрыла самое большое лезвие, нарезала целую охапку ольховых веток, покрытых первыми почками, ловко связала два шикарных веника. Потом умело развела небольшой весёлый костёр, усадила около него Банкина так, чтобы дым хоть немного отпугивал злых комаров, вложила Гешке в ладони по венику.

— Отмахивайтесь, Гена, отмахивайтесь! — посоветовала.

Ник достал из рюкзака небольшой походный котелок, вскипятил воды, заварил чай, разлил по скромным эмалированным кружкам.

Свежий весенний воздух, нестерпимо пахнущий родниковой водой, выкуренная трубка хорошего заграничного моряцкого табака под выпитую кружку крепкого ароматного чая, что может быть желанней?

Мэри, сполоснув в речной воде кружки из-под чая, присела у костра напротив Банкина, поинтересовалась, внимательно разглядывая его лицо:

— Извините, Гена, а кто вы по национальности? Турок, азербайджанец, армянин?

Гешка широко улыбнулся в ответ:

— Да какой из меня турок, в роду все русские были, кроме прабабки. Вот она-то — чистокровная персиянка. Её мой прадедушка в качестве трофея привез с войны какой-то, при царе ещё. Но какая кровь оказалась сильная! У всех Банкиных, рожденных после этого дела, носищи — как груши большие, да и щёки выпирают, будто за каждой спрятано по спелому грецкому ореху…

Ник тоже решил полюбопытствовать немного:

— Мэри, а что у вас тогда случилось — на морском берегу? За что вы бедного, пожилого и совсем безобидного саама ударили так сильно по голове? И чем это таким белоснежным вы ему потом перевязали разбитую голову?

Девушка засмущалась, голову опустила к земле, рыжий ёжик своих волос, словно защищаясь, направила в сторону Ника. Но всё же ответила чуть слышно:

— Он мне карабин не хотел отдавать. Всё твердил, что женщина не должна прикасаться к оружию. Обычай, мол, такой. А сам стрелять боялся, потому что уже старый, глаза видят плохо. Боялся в вас попасть. Пришлось его камнем чуть-чуть ударить по голове. Чем перевязала? Вы же мне денег оставили много. А я за два года лагерей отвыкла от всего. Тут же пошла в магазин и накупила всякого разного, и хорошее нижнее бельё — тоже. Всё сразу на себя надела. Шелковую ночную сорочку в том числе. А у старика кровь пошла сильно, я испугалась. После уже испугалась, когда попала в верёвку. Отошла за большой камень, чтобы не видел никто. Юбку немного приподняла и весь подол ночной сорочки изорвала на бинты. Вот.

Судя по глазам Банкина, он многое бы отдал, чтобы полюбоваться этой пикантной картиной…

Уже под вечер полуторка въехала в Ловозеро и остановилась около совсем новой избы-пятистенка.

С востока от поселения в безоблачное голубое небо поднималась, изогнувшись пологой дугой, широкая полоса вонючего серого дыма.