Рука Джотто - Йен ПИРС

Сам он считал себя чрезмерно загруженным; границы его участка были определены в те далекие благословенные времена, когда поселок жил тихой, мирной жизнью, лишь изредка нарушаемой дракой в местном пабе или семейными ссорами. Сейчас он не видел большой разницы между своим участком в Норфолке и самыми опасными районами Лондона или даже Норвича. Констебль Хэнсон был глубоко убежден, что в этих городах внезапная смерть – рядовое явление, а грех – основное занятие населения.

Зло, обитающее в большом городе, докатилось и до его территории. В последние несколько лет вал ограблений, изнасилований, поджогов, угонов машин и прочих городских «прелестей» захлестнул сельскую местность, превратив жизнь Хэнсона в кошмар. Он только и делал, что ездил из одной деревушки в другую, принимая от жителей заявления и раздавая неискренние обещания изобличить и наказать виновных.

Вот и сейчас он ехал по очередному вызову. Джек Томпсон, преуспевающий фермер, позвонил ему и пожаловался, что сегодня утром его стадо уменьшилось на целых три коровы. Похоже, список местных преступлений пополнится теперь еще и угоном скота, мрачно размышлял Хэнсон, проезжая по поселку Уэллер со скоростью, на несколько миль выше разрешенной. Что последует дальше? Пиратское нападение? Он возмущенно фыркнул. Банда молокососов берет на абордаж речное судно под прикрытием дыма и затем топит его, обстреляв из пушек. «Меня бы это ничуть не удивило», – пробормотал Хэнсон, продолжая ехать с запрещенной скоростью.

Люди перестали признавать дисциплину, вернулся он мыслями к своей излюбленной теме. Причем не только преступники. Сельские жители сильно испортились. Кругом царит эгоизм, один только эгоизм. Он считал, что правительство подает населению плохой пример тем, что платит низкую зарплату слугам народным вроде него самого.

Ну вот что за идиот, думал он, глядя на дорогу. Ведь есть же отдельная тропинка для пешеходов. Спрашивается: зачем выскакивать на проезжую часть? Неужели не понимает, что создает опасность и для себя, и для других людей? Нет, вы посмотрите на него: встал посреди дороги так, словно она принадлежит лично ему. Одиннадцать утра, а он уже напился.

Ну, это уж слишком. Мужчина метнулся навстречу автомобилю, размахивая руками. Хэнсон врезал по тормозам и остановился, собираясь высказать незнакомцу все, что он думает о его безответственном поведении.

– Вы все-таки заметили меня, – сказал человек, подходя к автомобилю. Он выглядел совершенно трезвым, но был сильно взволнован. В его пользу говорили также приличный костюм, чистые светлые волосы и ухоженные аристократичные руки, которые он нервно сжимал.

– А вы разве оставили мне выбор, сэр? – сухо ответил Хэнсон в лучших традициях полицейского юмора. – Вам не кажется, что на тротуаре несколько безопаснее?

– Я хотел привлечь ваше внимание. Это очень срочно.

– Что вы говорите, сэр? Отчего такая срочность?

Мужчина слабо махнул рукой, указывая в сторону тропинки, находившейся в нескольких сотнях ярдов от дороги.

– Там человек, – пробормотал он.

Констебль Хэнсон не мог упустить возможность блеснуть остроумием:

– В этом нет ничего удивительного, сэр. Там стоит дом. А в домах живут люди, сэр. Если бы это был курятник…

– Да-да, я знаю, – нетерпеливо оборвал его незнакомец. – Он мертв. Вот почему я попытался остановить вас.

– Он и сейчас там? Ну, тогда нам лучше пойти взглянуть.

Хэнсон решил, что пропавшие коровы фермера Томпсона уже наверняка превратились в гамбургеры и потому могут подождать. Сообщив свое местонахождение по радиосвязи, он вырулил на тропинку и медленно поехал к коттеджу «Старая мельница». Мужчина вприпрыжку последовал за ним.

– Ну а теперь, сэр, – сказал Хэнсон, вылезая из машины, – вы, может быть, сообщите мне свое имя?

– Аргайл. Джонатан Аргайл. Я приехал сюда, чтобы поговорить с человеком, которого зовут Форстер. Когда я подошел к дому, меня никто не встретил. Дверь была приоткрыта, я вошел и обнаружил его. Думаю, он и сейчас там лежит.

– Ага! Тогда, может быть, войдем и посмотрим?

Констебль Хэнсон толкнул входную дверь и ступил в холл.

В чем, в чем, а в наблюдательности мистеру Аргайлу не откажешь. Тело, лежавшее внизу лестницы, было определенно мертвым. О причине смерти свидетельствовали неестественно вывернутая шея и кровь, запекшаяся на светлых волосах. Хэнсон знал Джеффри Форстера только понаслышке – ему было известно, что он связан с искусством и работает на людей из Уэллер-Хауса. Вернее, работал, пока мисс Бомонт не умерла.

В последние несколько недель на территории Хэнсона произошло несколько ограблений, поэтому версия об ограблении первой пришла ему в голову. Однако нельзя было исключить и вероятность несчастного случая. Эти старые здания, в которых так любят селиться городские жители, на взгляд Хэнсона, являлись страшно неудобными, непрактичными и просто опасными. Конечно, беленые стены и тростниковая крыша смотрятся довольно симпатично, но ничто не заставит его поселиться в таком доме.

Витая полированная и ужасно скользкая лестница не внушила Хэнсону никакого доверия – на такой можно запросто сломать шею. Он осторожно поднялся по ней и обнаружил, что верхняя ступенька шатается. Констебль вышел на улицу, связался по радио с участком и вызвал подмогу. Его вдруг осенило, что Форстер мог просто поскользнуться, спускаясь по лестнице, удариться головой и сломать себе шею. Но торопиться с выводами не стоит: сначала нужно проверить, не пропало ли что-нибудь из дома.

– Эй! – позвал он, снова вылезая из машины. – Куда это вы собрались?

Аргайл, шагавший в направлении калитки, нервно оглянулся.

– Просто хотел походить вокруг, – ответил он. – Вдруг удастся найти какую-нибудь улику.

«О Боже, – подумал Хэнсон. – И этот туда же. Нужно по крайней мере объяснить ему ситуацию».

– Нет, не надо никуда ходить. Возвращайтесь сюда, чтобы я мог вас видеть. А кто вы, собственно, такой? Чем занимаетесь?

Аргайл побрел обратно по гравийной дорожке и, приблизившись к Хэнсону, отрекомендовался:

– Я торгую произведениями искусства. Сюда приехал, чтобы поговорить с мистером Форстером об одной картине.

– О какой картине?

– По моим сведениям, эта картина когда-то принадлежала ему. Она была украдена, – добавил он извиняющимся тоном.

Хэнсон удивленно изогнул бровь:

– Вот как?

– Да, – нервно продолжил Аргайл. – Поэтому я и хотел с ним поговорить. Он предложил мне встретиться здесь.

– А что вам за дело до той картины? Она что, когда-то была вашей?

– О нет.

– Он украл ее у вас?

– Слава Богу, нет.

– Понятно. Значит, так, сэр, я предлагаю вам пока постоять тут. Ничего не трогайте и ждите, когда мы составим протокол.

– Может быть, мне обойти дом – вдруг удастся обнаружить что-нибудь важное?

– Нет, сэр, – возразил Хэнсон с преувеличенным спокойствием. – Просто стойте тут. Хорошо?

Следующие полчаса Аргайл простоял, руки в карманах, возле полицейской машины, ожидая, когда из участка приедет подкрепление и кто-нибудь снимет с него показания. Он как-то упустил из виду, что английское лето лишь условно можно назвать теплым временем года, и сейчас дрожал под пронизывающими порывами северного ветра,

Аргайл так хотел быть полезным, что взялся отгонять зевак, которые, заметив полицейскую машину, останавливались и заходили во двор спросить, что случилось.

– Несчастный случай. Будет лучше, если мы предоставим инициативу полиции, – сказал он неопрятному пожилому мужчине, подошедшему первым. Вслед за хозяином в калитку просунулась морда шелудивого пса. В руках у мужчины был большой полиэтиленовый пакет, полный замороженных продуктов.

В ответ на сообщение Аргайла мужчина понимающе закивал и побрел дальше.

– Несчастный случай, – поведал Аргайл коренастому молодому человеку бандитского вида, который подошел почти сразу после мужчины и со злорадным интересом наблюдал за происходящим. – Возможно, ограбление.

Молодой человек помрачнел и ретировался.

– Несчастный случай. Пожалуйста, идите своей дорогой, – попросил Аргайл, когда к калитке приблизилась седая женщина лет пятидесяти с горящими от любопытства глазами. Он всегда мечтал сказать кому-нибудь «идите своей дорогой, пожалуйста».

– Ну вот еще, даже и не подумаю, – резко ответила женщина, заходя в калитку. Она мгновенно поняла, что Аргайл здесь находится на птичьих правах, и отнеслась к его просьбе с тем пренебрежением, которого она и заслуживала. – Это просто смешно. Хэнсон! – позвала она неожиданно звучным голосом. – Выходи-ка на свет Божий.

Через секунду Хэнсон вынырнул из дома. Аргайл поразился, с какой быстротой констебль откликнулся на ее призыв. Он не то чтобы выразил женщине явное почтение, но приветствовал ее несравненно любезнее, чем его самого.