Прикосновение к огню - Александр Васильев

Боевой дух высокий! Не в этих ли словах была заключена формула будущей победы. А она наступила скоро — буквально на следующий день. Уже в полдень, по словам Патарыкина, фашистов изгнали из города и восстановили государственную границу.

На схеме показано направление контратак: стрелы вонзаются в занятый противником город с северо-востока, с востока и с юго-востока… Вот отсюда, с юга, наступала рота Патарыкина. Далее генерал пишет, что конкретный план наступления был разработан полковником Дементьевым в ту же ночь. Еще вечером генерал утвердил боевой приказ комдива — одному из батальонов пехоты и сводному батальону пограничников, при поддержке огнем одного из артиллерийских полков на рассвете атаковать противника и выбить его из Перемышля.

Отбросить части прославленного своей «непобедимостью» гитлеровского вермахта, не дав им даже выспаться на советской земле, — такого еще не знала история второй мировой войны. Притом наши силы были невелики. Конечно, генерал смотрел вперед и хотел предупредить возможные удары противника с флангов, потому и не снимал оттуда войска… Но эта догадка пока ничем не подкреплена. Судя по первым схемам, немцы отошли на прежние рубежи.

Так на что же рассчитывали Снегов, Дементьев и другие командиры, планируя ответный удар? «Мы должны были превзойти противника по всем линиям», — читаю я в тетради.

Но как найти разгадку этой фразы? Тщетно вглядываюсь в схему, пытаясь по «гусеницам» рубежей и «стрелам» атак проникнуть в глубину тактических замыслов. А еще какие «линии» имел в виду генерал? Численного преимущества у него не было, технического тоже…

Лишь в одной «линии» был уверен без всякой разгадки — в силе духа тех, кто отважился на этот штурм, в их лихости, в ненависти к подлому и коварному врагу.

Шло наступление слева и справа от Перемышля. Генерал пишет об успехе своих пехотинцев на «трудном» северном фланге. О нем он особенно беспокоился, ожидая наступления противника после того, как рухнет его надежда «молниеносно» оседлать проходящие через город коммуникации. «Их цель, — говорит он о немцах, — выйти на Львовское шоссе». Ну конечно же, ибо это шоссе — главная артерия, связывающая Перемышль со Львовом и дальше — с Киевом. Выйди на нее враг со своими танками и мотопехотой, и открылся бы прямой путь к сердцу Украины.

Не вышло! Получилось наоборот: почти «молниеносное» отступление. Коротко, как о само собой разумеющемся, генерал пишет: «К 17.00 передовые подразделения достигли реки Сан». Но вот еще какая-то невнятная строчка: «Могли бы и дальше». Что — «дальше»: перейти реку и гнать врага уже по территории Польши? У наших бойцов, разгоряченных атакой, был такой порыв (мне говорил об этом Патарыкин). «Командование не разрешило», — сетовал бывший начальник погранзаставы. Я, помню, ему тогда посочувствовал. А сейчас понимаю, почему так поступили Снегов и Дементьев. Они видели дальше, чем бойцы и лейтенанты, видели опасность образования «клина» и возможность окружения.

Генерал пишет, что приказом по корпусу объявил благодарность личному составу 99-й стрелковой дивизии и сводному батальону пограничников. Теперь надо было обеспечить прочную оборону на городском участке. Возникли и другие задачи: эвакуация заводов и ценного оборудования, отправка в глубокий тыл семей и тяжелораненых, обеспечение безопасности жителей, которым грозили затаившиеся в подвалах и на чердаках гитлеровцы. Правда, здесь у него были деятельные помощники — местные коммунисты во главе с секретарем горкома Орленко (генерал называет его «талантливым руководителем и светлым человеком»). Были и беспартийные энтузиасты. Генерал пишет о какой-то группе врачей-поляков, которая проявила подлинный героизм при спасении раненых бойцов и командиров, а также о работниках банка, которые готовы были ценой своей жизни защитить от немцев денежный запас…

Смотрю на схемы обороны Перемышля и прилегающего района. Обороняющимся становилось все труднее. В самом городе враг словно бы уже не рассчитывал на успех. Слишком внушительный удар он получил в день штурма, и теперь ему пришлось сменить наглость на хитрость. Уловки его ясны. Снегов беспокоился за свой северный фланг не случайно: именно "на него обрушилась «стрела» фашистского наступления на следующий день после того, как были закреплены оборонительные рубежи в самом Перемышле. Мощный танковый клин фашистское командование пыталось вбить уже восточнее Сана с тем, чтобы выйти на железнодорожную и шоссейную дороги. Коварство этого плана хорошо видно по карте: одним ударом враг пытался убить сразу «двух зайцев» — оседлать дороги и зажать в клещи защитников города. Снегов пишет, что он выдвинул на этот самый опасный участок свой резерв — 133-й стрелковый полк.

Даже по стершейся схеме можно судить о разыгравшемся где-то там, у маленьких галицийских местечек Годыне и Мосциска, на желто-зеленой холмистой местности с крестиками костелов и кладбищ, трагедии. Широкий клин хищно направлен на цель. Вот он уже рассек два или три заслона, но в нескольких километрах от железной дороги был встречен последним резервом Снегова.

По схемам последних дней обороны видно, как враг вводит в бой все новые и новые силы. Вот где-то на карте появляется условный значок вражеского бронепоезда, где-то возникает номер нового воинского подразделения немцев… «На наш участок были переброшены части даже из Франции», — пишет генерал.

Здесь записи кончаются. Закончилась, как видно, и летопись героической обороны Перемышля. На самой последней странице стихи, написанные старательным почерком и без сокращений:

Закрою глаза и навеки со мнойХолмы, и костелы, и лица…И будет в душе моей яростный бойУже нескончаемо длиться.

А что было дальше с защитниками города? Они воевали и воевали отважно, свидетельством тому полученный 99-й стрелковой дивизией орден. В указе от 22 июля говорилось, что дивизия была награждена «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с германским фашизмом и проявленные при этом доблесть и мужество». А между 27 июня и 22 июля целых три недели войны!

— Может быть, когда-нибудь найдется еще тетрадка?

— Вряд ли, — задумчиво говорит Юрий Михайлович. — Отец не успел бы, даже если хотел. Ведь это маленькое стихотворение, по сути, его лебединая песня.

Смотрю на портрет генерала, на его усталое, осунувшееся лицо. Сколько бы, наверное, он мог еще рассказать? Хотя бы о том, что не удалось прочесть (расшифровал же меньше половины его записей!). Ну, вот эту строчку: «С севера наст. 257 пд. Вст. Париж. У нас тоже П. на С. То же, да не то!»

Юрий Михайлович невольно улыбается.

— Я же говорил, что вы не знали отца. Он мог шутить даже в такие минуты. — Качает головой. — Кстати, я эту шутку помню, он ее не раз повторял. Дело в том, что с севера — помните тот мощный клин? — на прорыв рубежей девяносто девятой двинулась немецкая двести пятьдесят седьмая пехотная дивизия, которая считалась одной из лучших дивизий вермахта и год назад была удостоена Гитлером чести в числе первых вступить в покоренный Париж, продефилировать под Триумфальной аркой… Так вот, отец, человек образованный, видимо, знал об этом и пошутил, что хоть Перемышль, как и Париж, тоже на букву П и стоит на реке, начинающейся тоже на одну букву, — там была Сена, здесь — Сан, но здесь гитлеровским «гренадерам» прогуляться, как на параде с хлыстиками в руках, не придется.

Он снимает с полки одну из книг.

— Не так давно я нашел здесь интересное свидетельство. Пишет некий Карелль, ныне западногерманский историк, а тогда, в дни своей молодости, солдат или младший офицер вермахта. Так вот здесь он вспоминает, как встретили тогда его и других гитлеровцев наши воины на берегу Сана. — Юрий Михайлович читает: «457-й пехотный полк 257-й немецкой дивизии вынужден был в течение целого дня драться в полутора километрах от реки против курсантов школы сержантского состава в районе Высоко. 250 курсантов оказали отчаянное сопротивление. Только после усиленного обстрела их позиций из стрелкового оружия и артиллерией на этом участке удалось продвинуться. 466-му пехотному полку пришлось еще хуже. Едва только полк переправился через реку, как был атакован во фланг советской 99-й стрелковой дивизией. Подобно морю под летним ветром, колыхались нескошенные хлеба у деревни Стубенко. И в этом море исчезали роты. Подкарауливают! Засады! Будьте осторожны! Ручные гранаты, пистолеты, автоматы были адским оружием всего дня. Внезапно возникают друг против друга в ржаном поле немцы и русские. Глаз к глазу! Кто первым выстрелит… Кто успеет поднять руки вверх! Там в атаку поднимаются из окопов автоматчики русских. Попадут в цель их беспощадные очереди? Или победят наши ручные гранаты?