Пиранья. Белая гвардия - Александр Бушков

– Обалдеть…

Лаврик прищурился:

– Между нами, циниками, дело вовсе не в перестройке и новых веяниях. А просто так уж карта легла, что не кто иной, а именно мы с тобой оказались ближе всех к Папе. И кое-какие умные люди это поняли. И носятся с нами пока что, как с писаной торбой, зарплату вон разрешили себе оставить. Вдруг да у нас что и получится? Посла-то, алкаша ссыльного, Папа не особенно и привечает, несмотря на объявленную дружбу. Вот чего у Папы не отнимешь, умеет он в людях разбираться, должность такая.

Мазур пожал плечами:

– Что-то у меня и веселья поубавилось… Они что, всерьез думают, что мы с тобой на пару сагитируем его колхозы завести и национализацию забабахать? Французы тут постоянно держат парашютный полк с бронетехникой, они ему покажут национализацию…

– Черт его знает, что они там думают, – Лаврик кивнул на потолок. – Главное, так выпало, что мы с тобой с Папой чуть ли не чаи гоняем. Вот и решили нас, грешных, запрячь по полной. Ну, мои обязанности известны, а вот тебе очередной подвиг во имя Родины светит… – он ухмыльнулся. – По моим наблюдениям, Принцесса на тебя пялится, как кошка на сметану…

– Опять? – вздохнул Мазур.

– Не опять, а снова, – серьезно сказал Лаврик. – Ну, я же не виноват, что ты самый из нас злодейски обаятельный, и бабы на тебя западают регулярно? – он смотрел весело и хитро. – В общем, как и в прошлые разы. Девка, конечно, капризная и балованная, сексу в Париже обучалась, ну да попытка не пытка. Авось что полезнее и получится. Очень уж перспективный кадр. Ты знаешь, что ей светит после коронации?

– Понятия не имею.

– Черным по белому подробно расписано в том самом проекте, над которым французы работают день и ночь, – сказал Лаврик. – Папа собирается после коронации распустить парламент и учредить вместо него Королевский Совет. Лично я по парламенту плакать не стану, это не парламент, а недоразумение, куклы… Не в том дело. Не догадался еще, кого он хочет главой Совета поставить? Ага, ее самую. Здоровая монархическая семейственность. В общем, ты уяснил задание Родины?

– Уяснил, – проворчал Мазур.

– Вот только похоронную физиономию не строй. Не старая ведьма, как никак, а штучный экземплярчик. Парижской выучки, – он мечтательно уставился в потолок. – Вот бы тебя на ней оженить, а? Представляешь? Советский кап-два – тесть короля… Французский подучишь, титул какой-нибудь дадут. Папа тут собирается, дабы переплюнуть Бокассу, графьев с маркизьями вводить… Граф Мазур… Звучит?

– Поди ты, – угрюмо сказал Мазур. – Так меня французы и пустят в королевские зятья…

– Это точно, – серьезно сказал Лаврик. – Рогатую гадюку под подушку запустят… Это я так, фантазирую…

– Послушай-ка, – сказал Мазур, – а к Мукузели наши подкатываться не пробовали?

– Ни сном ни духом, честное слово, – сказал Лаврик. – По крайней мере, мне об этом ничего не говорили. Если покачать на косвенных… Наверняка должны были делать подходы, и не только наши. Любая разведка понимает, что обосновавшийся за границей эмигрант с именем – вещь в хозяйстве нужная. Но в силу кое-каких свойств характера, то бишь идеализма и прочей романтической дурости, никто его не стал прибирать к рукам. Непредсказуем. Но даже если он в конце концов с голодухи поумнел и засунул идеализм куда подальше…

Косвенным свидетельством чего может служить резкое изменение пропаганды, теперь откровенно направленное на разжигание розни меж племенами… Это ни в коем случае не наши. Нашим это совершенно ни к чему. Англичане или янкесы – очень может быть. Это французам необходима единая страна – как идеально работающее предприятие. А если начнется заварушка, нормальному бизнесу кранты. А вот кто-то третий, кому страшно хочется сюда влезть… Сначала напакостить французам, а потом взяться мирить, играть роль… – Лаврик тяжко вздохнул. – Мало у меня тут возможностей. И времени мало, нутром чую…

– Почему? – спросил Мазур.

Лаврик понизил голос:

– Я тебе этого не говорил, а ты этого не слышал… Лично я – и не я один – на сто процентов уверен, что все это дешевый спектакль: неожиданно вспыхнувшая симпатия к Советскому Союзу, наши корабли в порту, наши геологи на севере, общество дружбы, наконец, мы с тобой в роли белой гвардии генералиссимуса… Ты ведь не мог не ломать голову, отчего французы так благодушно настроены? В их вотчину, где они сто пятьдесят лет распоряжались, как хотели, и до сих пор распоряжаются, несмотря на независимость, вдруг вперлись мы. Советский эсминец в порту, советские геологи на разведке алмазов, советские спецназовцы вокруг Папы… Любой на месте французов взвоет, будто кот, когда ему хвост оттоптали. А они что?

– А они – ни хрена, – сказал Мазур. – И я этого действительно не понимаю. Месяц тут торчим – и ни единого вербовочного подхода, ни намека на провокацию, ни даже газетных воплей о коварных происках Советов в Африке. Даже шпики следом не таскаются, а если и были, ты сам говорил, что это, скорее всего, американцы. Полное впечатление, что французам на нас начихать, – а этого не может быть.

– Иногда может, – сказал Лаврик. – Потому что французы прекрасно знают, что к чему. И не видят повода всерьез дергаться. Это игра такая. За последние шесть лет Папа, сукин кот, это третий раз проделывает. С бельгийцами и американцами в свое время обстояло точно так же: Папа вдруг объявляет, что решил дружить то с Брюсселем, то с Вашингтоном, устраивает внешне эффектные, но, по большому счету, никакой роли не играющие представления, наподобие нашего с тобой здесь присутствия, недели советского кино…

– Зачем? – спросил Мазур с искренним недоумением.

– А деньги делят, – сказал Лаврик, зло морщась. – Проценты, долю акций и тому подобные буржуйские прибамбасы. На северо-востоке открыли нехилую алмазную россыпь. Создается акционерная компания. Папа запросил слишком много, с точки зрения французов, они уперлись. Свергать его или шлепать они не станут – давние отношения, устоявшиеся, друг друга видят насквозь, а ежели вместо Папы придет кто-то другой, слишком многое придется заново выстраивать… Короче, торги застопорились. Тут-то Папа и решил сыгрануть в симпатии к Советскому Союзу. Точно так же было с бельгийцами, когда речь шла о марганце, с американцами, когда торговались из-за плантаций масличных пальм. И кончится, голову даю на отсечение, как и в те разы: малость уступит Папа, малость уступят французы, акции поделят более-менее приемлемо для обеих сторон. После чего мы все отсюда вылетим, как пробка из бутылки, по миновании в нас надобности. Сто процентов, так и будет. Потому французы к нам так и благодушны, даже гнилым помидором из-за угла ни разу не кинули. Игра такая… Папа притворяется, что готов поменять друзей, французы притворяются, что верят…

Он посмотрел на свой стакан, одним махом выплеснул содержимое в рот, захрустел полурастаявшими кубиками льда. Выругался:

– Театр африканских масок, мать его…

– Погоди, – сказал Мазур. – Так, а что там, – он ткнул пальцем в потолок, – не в курсе? Не понимают?

Помолчав, Лаврик сказал, глядя в сторону:

– Я бы так выразился, не желают понимать. Очень уж завлекательно все выглядит: африканский лидер по собственной инициативе бросился в объятия советских друзей… В последние годы советских друзей этаким не особенно и баловали… Эйфория, большие надежды, куча народу усмотрела великолепную возможность вставить перо в задницу французскому империализму, развить бурную деятельность: стратегические перспективы, и, что характерно, вакансии, вакансии… Посол катает шифровку, просит увеличить штат как минимум вдвое, потому что тут теперь не сонное захолустье, а очередной передний край борьбы с империализмом. Да вдобавок пытается повернуть дело так, будто это он своими трудами хитрой дипломатией все устроил. Орел наш из АПН просит прислать ему кучу подкреплений, чтобы мог развернуть широкую разведсеть, – хотя он тут давно засвеченный, так что серьезные люди и наружку за ним пускать перестали. И еще немало народу из разных красивых кабинетов усмотрели шикарную возможность выступить на международной арене… – он поморщился. – Ну конечно, писали, ага, и не я один. И все получили втык за упаднические настроения, недостаток аналитического мышления и много чего еще… – Он наполнил стаканы. – Только ошибки быть не может. Самое позднее через месяц Папа все же договорится с французами полюбовно, и нас отсюда вышибут.

– Хреново, – сказал Мазур.

– А как бы ни было, умничать не наше дело, – сказал Лаврик. – Наше дело, как нетрудно догадаться, – старательно выполнять последний по времени приказ. Так что ступай очаровывать Принцессу, а я буду окаянствовать по своей линии. – Он протянул невесело: – Единственное, что в столь поганой ситуации можно сделать, – это из кожи вон вылезти и за оставшееся время всерьез заагентурить, сколько удастся, стоящего народа…