Потерянное одиночество - Любовь Пушкарева

– Прочь. Пошли прочь, – простонал Седрик, – Живо!

И волки наконец оставили нас, тихо рыча и скаля зубы. Седрика корчило от боли, он никак не мог перебороть себя и перестать желать мне зла. Я лежала чуть в стороне, приходя в себя. Прошло не менее получаса, голова моя уже перестала гудеть и кружиться, я смогла даже подползти к дивану и забраться на него. Седрик наконец начал дышать глубоко и ровно, верный признак того, что он брал под контроль свои мысли и чувства. Я лежала, не в силах пошевелиться, между ног дергала пульсирующая боль, скула ужасно ныла – Седрик ударом в челюсть прервал мою первую атаку в поцелуе. Левая рука почему-то очень болела в локте – может, ударило мебелью. Мне досталось намного больше, чем ему, но все это было неважно, потому что не во мне, а в нем сейчас сидел шнур рабской метки. Я закрыла глаза, концентрируясь на мысли, что я победила, это помогло сгенерировать каплю силы, чтобы унять боль.

– Почему? Почему ты ничего не сказала? Я б не полез к тебе!!! Я думал, ты только красная… – простонал Седрик.

– Не сказала что? Ты что, силы не видишь? Ты не видел, что на мне щиты всегда? – огрызнулась я.

– Не вижу. Не видел, – тихо сказал Седрик и перекатился на другой бок, чтобы видеть меня. Мы лежали – я на диване, он на полу и смотрели друг на друга.

– Я не вижу силы. У меня нет vis-зрения, – горько произнес он.

Я аж приподнялась от удивления, но потом опять свалилась на диван.

Да… Чего только не бывает. Это все равно, что слепой мальчик из бедной семьи смог стать, ну, я не знаю, главарем банды и крупным бизнесменом в одном лице, причем члены банды – такие же слепые, а вот коллеги-бизнесмены – зрячие.

– Но ведь у многих его нет с рождения, и ничего, развивают, – сказала я.

– Пытались. И родители надо мной бились, и старший брат, да только без толку.

– Так какого ж ты, тварь слепая, замахнулся подчинить – и не сотворенного, а такого же, как ты, filius numinis, а? – зло спросила я, отгоняя сочувствие к бывшему врагу.

– Ты всегда пахла только красным и никогда не звенела… И я не хотел… сделать с тобой то, что ты со мной сделала, – пробормотал он.

«Пахла», «звенела» – так воспринимают силу сотворенные: цвет на запах, а мощь на звук. М-да…

– Да? А что ты хотел со мной сделать? – саркастично спросила я.

– Я хотел, чтобы ты стала моим источником.

– Расскажи ВСЕ свои планы относительно меня, – приказала я.

– Хотел, чтоб ты жила у меня, принимала мужчин, а потом делилась со мной, – сказал он, не глядя на меня.

– И как ты думал удерживать меня?

– Да пойми ж ты, я не думал что ты такая… – сказал он, но метка заставила его ответить на вопрос: – Поселить тебя на верхнем этаже под охраной волков.

– Под охраной… – горько повторила я.

Ладно, лежать здесь, конечно же, было неплохо, но выбираться надо.

– Прикажи своей подстилке, чтоб нашла мне платье, и предупреди ВСЕХ волков, чтоб даже не дышали в мою сторону, Седрик. Умрем мы вместе, если что, не забывай.

Он сел, а затем тяжело поднялся и побрел прочь из комнаты, вернулся через четверть часа с какой-то атласной тряпкой, от которой несло волчицей.

– Седрик! – с угрозой сказала я.

– Ну, нет, нет ничего! – немного в панике отозвался он. – Давай я тебе пиджак свой отдам, тебе ж только до машины дойти.

Так и сделали. Я дошла до машины маленькими шагами, опираясь на его руку и стараясь не скрипеть зубами от боли.

– Пати, – обратился он, усадив меня на заднее сиденье, – кто теперь глава Совета? Ты?

Я скривилась, ну нет, только этого мне не хватало.

– Нет! Не я. Ты! – гаркнула в ответ, – Приезжай ко мне дня через два, а до этого времени не попадайся divinitas на глаза. Созвонимся.

– Созвонимся, – задумчиво отозвался он в ответ.

Три дня я «лечилась» со своими мужчинами, а весь четвертый мы вдвоем с Седриком пытались замаскировать нашу связь и метку. Мне удалось ужать шнур нашей связи до тонкой, но прочной, как леска, нити. Седрик же смог эту белую нить накрыть своей черно-зеленой силой, так что стало неясно, кто в связке главный. Шнур-метку мы смогли прикрыть панцирем, похожим на мутное стекло, опытные и сильные, может, и разглядят, в чем дело, а большинство подумает, что это просто защита основных vis-центров. Многие прячут рацио и сердечные центры, чтобы скрыть свою слабость или же силу.

После дня, проведенного вместе, мы несколько лет не виделись – я не посещала заседания Совета и не бывала в местах, где Седрик мог оказаться, не заходила на его территорию, а он не показывался на моей.

Отгремела Вторая мировая, до нас долетали лишь ее тихие отголоски. Поговаривали, что некоторые европейские вампы стали невероятно сильны, многие из них еще во времена французской революции поняли, что надо отказаться от крови и убийства как от основного источника силы и перейти на более тонкую пищу – на человеческие эмоции. Все сильные и старые особи рано или поздно понимали, что настоящую силу они черпают не из крови как таковой – кровь лишь дарит им чувство сытости и иллюзию оживления. Сила, которую они могут накапливать и использовать, когда понадобится, берется в момент убийства, когда жертва испытывает очень сильные эмоции, прощаясь с жизнью или борясь за нее. Так вот, война сама по себе с ее атмосферой ненависти, страха, страданий – праздник для вампов, но создание концлагерей это… это был такой подарок, о котором они даже мечтать не могли. Но все это было за океаном и нас практически не касалось. Мы так думали…

Отгремела война, но, избавившись от «коричневой чумы» фашизма, США и Европа тут же нашли себе нового врага – «красную опасность». Слово «коммунист» стало не просто ругательством, а тяжким обвинением. Моего источника, одного умного и на удивление честного журналиста, обвинили в симпатии к коммунистам и тут же выгнали с работы. От него отвернулись все, кроме меня. Он топил несбывшиеся мечты о карьере и об изменении мира к лучшему в дешевом виски, а я кусала локти – такой мужчина сломался и пропадает.

– Я не коммунист, понимаешь? – выслушивала я в сто тридцатый раз, он надирался каждый день вот уже две недели. – На мой взгляд, то, что красные толкают про равенство и братство – блеф и брехня. Мы все разные, мы не можем быть равны, мы не можем жить в одинаковых домах, получать одинаковую зарплату… Это ужасно, когда у всех всё одинаковое и все равны! Братство… Пф! Братство!!! Да я наслушался на проповедях про братство. Ложь! Каин убил Авеля. Брата своего… Да. Ты знаешь, в какой войне погибла четверть человечества, а?

На этой фразе я четко осознала, что лишилась своего источника, своего мужчины – мое терпение лопнуло. Я молча встала и пошла прочь.