Потерянное одиночество - Любовь Пушкарева

Такая скрытность не раз выручала и даже спасала меня, хотя однажды все же случилось то, чего я так опасалась. Сразу после отмены сухого закона в Нью-Йорк приехал Седрик Мэдоу,[10] молодой, амбициозный и довольно сильный divinitas. Он быстро обрел вес в Совете и превратил аморфный номинальный орган в действующее орудие управления. Перед Второй мировой он уже был фактическим главой Совета, более старые и сильные filii numinis уступили ему этот пост и не жалели об этом – Седрик не зарывался и отстаивал не только свои интересы, а интересы filii numinis в целом. Я участвовала в заседаниях Совета крайне редко, только если вопрос напрямую или косвенно затрагивал меня, до остального мне дела не было, впрочем, так к Совету относилось большинство. И вот не знаю, какая муха укусила Седрика, но он начал, что называется, подбивать клинья. Был бы на его месте кто другой, я бы в крайне грубой форме объяснила нежелательность ухаживаний, но портить отношения с главой Совета не хотелось. Я никогда, за исключением одного раза, не занималась, как сейчас говорят, сексом с не-людьми. Хоть filii numinis, хоть сотворенные – это табу. Это слишком опасно. И тогда, в Париже, именно намек на секс меня напугал больше всего и заставил налиться чернотой. Когда ты впускаешь кого-то в себя или сам входишь через поцелуй или иначе, ты напрямую стыкуешься с ним vis-системами, это битва без щитов, закрыться не получится, можно только задавить собственной силой или быть задавленным. Все не-люди используют секс в ритуалах принадлежности и подчинения, мохнатые – принимая кого-то в стаю, вампы – принимая новичка или «птенца» в круг. Даже filii numinis, заключая брачный договор, скрепляют клятву глубоким поцелуем, во время которого ставится взаимная метка-связь. Если меня заинтересовал кто-то из мужчин, то я целую его в губы, при этом оставляя в нем этакий крючок, если мой избранник серьезно любит другую или же истово верует в Единого, то его чувства или вера растворят мою метку, ежели нет – то она притянет его ко мне. Секс позволяет мне раскачать его, заставить генерировать силу и помогает собрать ее всю до капли, когда она выплеснется из него с сексуальной разрядкой. Да, это абсолютно неромантично, это просто процесс питания – он может быть красивым и приятным, а может быть мерзким, как у тех же вампов. Но не все не-люди столь отрицательно относятся к сексу с себе подобными, скорее наоборот, это я исключение. Белые divinitas, выбравшие второй силой зеленую, берут ее, как правило, у флерсов, черные – у мохнатых, и берут ее во время секса, это нормально.

И вот, учитывая подобный расклад, интерес Седрика, черно-зеленого, меня, мягко говоря, не радовал. Ему явно хотелось не секса как такового, ему хотелось подчинить меня, сделать своим источником. Возможно, он хотел начать работать с пока чужой ему красной силой, чтобы овладеть всеми тремя в равной степени, как это и положено сильному filius numinis. Возможно, он не желал мне зла, считая меня почти суккубом, то есть очень слабенькой и нуждающейся в защите и управлении. Возможно, будь на моем месте другая, не свихнутая на собственной независимости особа, для него все сложилось бы наилучшим образом, но… Когда я поняла, что он не намерен отступать, то назначила встречу, он воспринял это как капитуляцию, а я получила пару спокойных дней отсрочки, за время которых я накачалась белой и красной силой просто по маковку.

И вот поздним вечером я впервые попала в его загородный особняк. Меня встретил вышколенный дворецкий-оборотень, а в гостиную провела якобы служанка – развратная хамка, тоже мохнатая. Такой прием я восприняла как дополнительное оскорбление, ведь Руфус и тетушка по приезде всем разболтали, что мою мать загрызли оборотни, и считалось, что я тоже боюсь этих тварей. Но я не боюсь мохнатых, однако не спешу никого разубеждать. Я с полчаса прождала в гостиной, не знаю, чего хотел этим добиться Седрик, но мне это было на руку, я успела привыкнуть к атмосфере дома и духу оборотней, и почувствовала себя вполне уверенно. Когда наконец хозяин дома появился, он буквально давил своей черно-зеленой силой, он был в ней, как в коконе, я немного подивилась такому, потому что сама собрала все внутри себя, а снаружи еще и щитами прикрыла, чтобы, не приведи Свет, он не увидел насколько я полна. Мы повели какой-то пустой разговор, во время которого я всматривалась в Седрика, пытаясь понять, дурит ли он меня или действительно полон лишь наполовину и вывел главный резерв за пределы себя. Очень быстро он перешел к делу, прямо в гостиной… Сочетая грубость и угрозы с обещаниями, что не сделает мне ничего плохого, он придавил меня к дивану, пытаясь поцеловать, я вывернулась – поцелуя мне надо было избежать любой ценой, и он оставил намеки на приличия, решив взять меня силой. Мы оказались на ворсистом ковре, он разорвал мне платье на груди, задрал широкую юбку и завозился, пытаясь сорвать мое белье, я же сопротивлялась для видимости, чтобы он не заподозрил неладного. Я понимала, что он нанесет энергоудар, как только войдет в меня, мне нужно было ударить первой. Успокоенный моим слабым сопротивлением, он чуть отвлекся, чтобы разобраться со своей одеждой, и тут я поднялась к нему и впилась поцелуем, вливая белую и красную силу и вместе с ней пытаясь про себя четко и осознанно произнести фразы подчинения. Первые мгновения он был ошарашен и поддался, но потом начал сопротивляться. Я повалила его навзничь и оказалась сверху, завершив то, что он начал. Атакуя его чуждой силой и сверху и снизу, я все пыталась проговорить формулу для рабской метки, чтобы сила, которую я вливала, не просто бурлила в нем, выгорая, а зафиксировалась и приняла форму. Седрик наконец догадался применить простую физическую силу и попытался отбросить меня, но я намертво вцепилась в него; мы, слившись в единое целое, катались по полу, обрушивая на себя стулья и невысокий столик. Не знаю, с какой попытки, но наконец первая фаза рабской метки была пройдена: «Ты не можешь скрывать свои мысли от меня, ты подчиняешься мне во всем, исполняешь мои приказы и по слову, и по духу», я явственно увидела белый шнур, идущий от меня к его рацио-центру. «Прекратить сопротивление!» – несколько раз крикнула я, конечно же, пока метка не поставлена полностью, она не будет работать, но и этого хватило, чтоб осложнить положение Седрика, кусочек метки дергал его, отвлекал мысли на себя, давая мне секунды для борьбы. Я вбивала в него вместе с движениями моего тела силу, пытаясь пробиться к сердцу, и он обмяк, уйдя в себя, пытаясь переварить чуждую силу и наскрести свою, чтобы швырнуть в меня. Я была на исходе, и он это тоже чувствовал, ему достаточно было просто продержаться еще несколько минут, продержаться и переварить то, что я влила. Воспользовавшись затишьем, я опять поймала его рот в поцелуе и из последних сил рванула шнуром-меткой в сердце, на удивление четко сформулировав приказ: «Мои печали – твои печали, мои радости – твои радости, любая мысль во вред мне отзовется страшной болью». С последней каплей моей силы, влитой в метку, проткнувшую сердечный центр, Седрик выгнулся от боли и взвыл раненым зверем. Я мешком свалилась с него, пытаясь отдышаться и не упасть в обморок от потери сил. Открылась дверь, и вбежали мохнатые – та сука-горничная и молодой волк, которого я не видела раньше. Откуда только силы взялись, я тут же прижалась к Седрику со спины и скомандовала: «Прикажи, чтоб они вышли!». Он опять взвыл, волки дернулись к нам, в ответ я зашипела как кошка.