Бюст - Владимир Костин

Они зашли в прокуренную комнату, Измайлов направился к серванту за хрустальными стаканами, а Сосницын — к столу, заваленному книгами и бумагами, которые он смахнул одним тренированным движением на кресло.

— Ты не уважаешь мой труд, — сказал Измайлов.

— А мы просо сеяли, сеяли, — ответил Сосницын, — а взошло фунь-фунь…

…Их знакомство: Игорь немедленно понял, что этот чумазенький человечек в их трудовом доме чужой, самозванец. Сосед принимал его визит в халате, босой, с книгой в руках. Он узнал Сосницына, но это скорей дополнительно возбудило его высокомерие, выраженное в утонченной небрежности тона.

— Я вам не нравлюсь? — осклабился Сосницын. Он уселся тогда в чертогах Женечки без приглашения и, сидя, не уступал хозяину в росте.

— Я бы сказал по-другому: я вас не всегда могу понять и принять. Вы корыстно-агрессивны и смеетесь над нашими предрассудками. Но у каждого своя своя карма, в коей мы не вольны, — развел мохнатыми ручками Измайлов. «Он не может поступиться принципами — и он сосед, для которого святы законы общежития, небременительна любезность».

— Как я понимаю, вы одиноки. Почему? — спросил Сосницын. Пришествие хама. Измайлов оценил его бестактность.

— Дорогой мой Игорь Петрович, деликатный вопрос. Я был женат, сейчас я холост. Возможно, со мной трудно ужиться. Витаю в облаках, — самодовольно ответил Измайлов.

Как он попал в их клановый дом? По случаю. Ему под шестьдесят (ни сединки), он унаследовал две превосходных квартиры в профессорском доме напротив Дома Ученых, в лучшем месте в центре города. Одна квартира — своя, досталась ему от родителей, другая — дядина, а дядя пережил жену и девицу-дочь. Вот он, бессмысленный и беспощадный российский фарт! Измайлов продал обе квартиры. «Без сожаления, те соседи, сказал он со значением, были откровенные обскуранты-тоталитаристы и очень навязчивы». И купил вот эту, небольшую, но элегантную, в две комнаты. Ему понравилось расположение дома, он видел проЭкт двора (тут он кивнул Сосницыну), оценил его защищенность и прелесть. Для нашего городка — и практически, и эстетически идеальный вариант.

«Эстетически!» Они сидели в зале, но Сосницын разглядел все-таки в открытую дверь бутылку беленькой и неполный стаканчик рядом с ней на кухонном столе. Ба, и от соседа попахивает, намотаем себе на ус.

Этот счастливчик, этот наверняка бездельник, которому все досталось даром, не сомневается в своей значительности, исключительности, и солнце светит всем постольку, поскольку оно светит ему. Поправив свой будничный стодолларовый галстук, Сосницын испытал к нему незабвенное классовое чувство.

— У вас знатный галстук, — заметил тогда Измайлов, — завидую.

То есть чихал я на тебя с твоим галстуком. И простые старые слова такие господа выговаривают как иностранные.

Хозяин завелся поглаживать книгу, которую не выпускал из рук, намекая, что перерыв в его занятиях затянулся.

— Что вы читаете? — спросил Сосницын, поднимаясь над ним, как скала.

Измайлов усмехнулся.

— «Записки кирасира» князя Трубецкого, — ответил он, — брутальное существо этот князь.

— Какое-какое?

— Брутальное, — с наслаждением сказал Измайлов, и вдруг горячо: — Аристокрация! Гуляют со шлюхами и наутро подают друг другу на палашах их панталоны. Казарменный юмор! И не стыдно об этом рассказывать, наоборот, хвастается, бурбон! На учениях в Красном селе заслуженный командир, старик, засыпает в палатке после уже непосильных ему нагрузок и храпит, бедняга. И они ему в рот высыпают горсть клопов! Специально собирали клопов, золотых часов отдыха не пожалели их сиятельства. И это чудо как смешно. Как же не рухнуть великой империи с такими потомками Рюрика!

— Согласен, — сказал Сосницын.

«Прошлое тебя волнует. А увидишь из окна, что человека зарезали — даже скорую не вызовешь».

— А в предисловии про этого Трубецкого царапают: верный сын Отечества, патриот, носитель заветов. Совсем зашорились, столичные верхогляды!

«Не пойму — кино гонит или вправду огорчается? Ишь как раздухарился», — ревниво подумал Сосницын, сам искушенный разоблачитель.

Сосед вызвал у него педагогический зуд. Я тебе устрою Красное село…

…Сейчас они доцедили по первой порции, и Измайлов ждал, выдерживая поначалу норов, когда Сосницын разольет по второй.

— Скверное у меня настроение, — сообщил ему Сосницын.

— Бога ради, не срывай его на мне, — взмолился Измайлов.

— Петькины фокусы — твоя работа? Твоя, — сказал Игорь Петрович.

Измайлов опережающе преподавал Петьке начала философии, этики и эстетики. Сосницын платил ему порядочно. Это входило в стратегию. «Хозяин был на деньги зарный». Измайлов должен чирикать в паутине.

— Какие фокусы? — испугался Измайлов. — Я выстраиваю его сознание! На совесть!

Сосницын понял, что спросил попусту. Женечка не в курсе, и тему следует закрыть.

— Душеполезные, — сказал Сосницын, — я видел тебя с дамой. Утонченная дама, диетическая. Найдешь ей уголок в своем скворечнике?

— Боже, почему я должен это слушать!? — возопил Измайлов. — О, времена, о, нравы!

Этот крик Сосницын вырывал из его груди при каждой их встрече который уже год.

— Ты чудовище, монстр, Игорь Петрович! Наливай, будь ты проклят. Сегодня я опять напьюсь, ты своего добьешься, прасол!

— Скор ты на решения, крут, — заметил Сосницын, — а я-то еще и рот толком не открывал, всей правды тебе не открыл.

И налил по полному стаканчику.

— Ну-ну, — молвил Сосницын, — давай покурим, поворкуем. Два голубя как два родные брата жили…

…Надо было сбить спесь с заносчивого утонченного. Опыт учит, что такие люди благодатно состоят из слабостей — уступок юности, ошибок молодости, прегрешений зрелости. Одна мимика Измайлова сулила прорву находок. Поиски компромата на соседа Сосницын доверил Коле Рубахину, достойному ученику. И дрессированная гиена принесла падаль, через два дня на столе у Сосницына лежала особая папочка.

Он узнал, что после квартирной повести у Измайлова осталось около полутора миллионов рублей. Он был ленив и забросил свое выморочное доцентство, но он был тщеславен, как Кичухин, и скуп, как банкир Жанатаев, и поэтому подрабатывал статейками дидактического свойства о том, чего нам не хватает и что мы потеряли. «Не мог не работать». Имел репутацию умника с легкими заскоками, независимого мыслителя.

Жена ушла от него, потому что Измайлов не хотел детей, сообщив ей, что в его роду эволюция завершилась на нем.

(И здесь объяснение тому, что Измайлов будет хвататься за любую — всегда сытную — работу, которую ему будет подбрасывать презренный Сосницын, позорно смиряясь с сосницынскими глумлениями. И тому, что привяжется к Петьке, полюбит его. Потому что ему, все-таки живому и одинокому, будет в отраду чужой приходящий ребенок, рутинная забота о котором — на других.)

Наибольший интерес вызывали три безобидных сюжета.

1. Измайлов — ученик одиннадцатого класса. Дело о краже денег и ювелирных изделий. Пострадала семья академика Зорина, ближайшие соседи Измайловых. Дело громкое, но доисторическое. Ущерб — восемь тысяч, в тех ценах очень крупный. Посадили двух балбесов, университетские дети. Их дружок Измайлов проходил как свидетель, который, впрочем, «ни о чем не знал, ни о чем не догадывался». Судя по косвенным данным — был наводчиком. Обокрали быстро, адресно — знать могли только от Женечки. Следователь: уверен в его вине, жалею, что не посадил — дружки его не сдали. Измайлов, по его мнению, был типичный сопливый плейбой, заласканный и заброшенный учеными недотыкомками — родителями.

2. Измайлов — студент. Пьяный дебош в ресторане «Север». С двумя товарищами назойливо приставал к девушкам, зашедшим поужинать и мирно выпить по бокалу сухого. (Это во времена, когда вечером ресторан превращался в жуткий вертеп.) Девушки оказались не проститутками, а дочерями крупных партийных работников. Студентов ввела в заблуждение внешность девушек, они были очень похожи на проституток, не отличишь, на что и напирали, оправдываясь, три товарища.

Инцидент замяли по активному настоянию родителей девушек. Хи-хи.

3. Измайлов — аспирант. Вольнолюбец. Снова проходит как свидетель по известному делу о сторожах Ботанического сада и их соратниках. Они читали, множили и распространяли запрещенную литературу. Двоих посадили, еще одного отправили в психушку, где он сошел с ума, прочих повыгоняли с работы, с учебы. Измайлов уцелел без последствий. Известно, что он буквально дневал и ночевал в Ботсаду и был с головкой подпольщиков в тесных отношениях. Вывод: струсил, заложил друзей, и за то не был засвечен. А если и не так, диффамации не нужны прямые доказательства, и она не имеет срока давности.

Нота бене. Товарищи его подозревали, прижимали к стенке — отперся. А девушка-то его бросила. Сейчас со многими отношения восстановлены, но видятся все реже — годы идут. Ныне Е. Н. намекает, что пострадавши, что и он в Аркадии бывал.