Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина

которые вычистят большевиков и установят подлинно народную власть.

– Такими людьми будете вы? Ты думаешь, вы будете нужны Гитлеру, если он победит?

– Гитлеру, конечно, нет. В Германии своя партийная диктатура. У нас и у них все держится на тайной полиции и подавлении. Мы против этого.

– Германские фашисты лучше! – заспорил Брыкин. – Гитлер умный, он строит социализм мирными способами. Гитлера поддерживает немецкий народ, поэтому он победит. Я думаю, Лев Давыдович это понимает и ищет способы составить союз с Адольфом. Два гения – Троцкий и Гитлер завоюют мир и откроют человечеству дорогу в светлое будущее!

– Ты, Брыкин, прожектер, каких мало, – с едва заметной брезгливостью произнес Игорь.

Звонок оборвал дискуссию, грозившую перейти в непримиримую стадию.

– Это Ленька! – заорал Фомичев и понесся открывать.

Звягин оказался не один. Впереди себя он подталкивал робеющего парня в бедной одежде рабочего класса: штанах с дырами, рубахе с порванным воротом и масляными пятнами, в короткой ватной курточке и кепке-восьмиклинке, которой щеголяла обычно городская шпана.

– Витька Артамонов с паровозоремонтного, ученик слесаря, прошу любить и жаловать, – объявил Звягин. – Свой парень. Я к отцу на завод ходил, а батя там с этим возится. С голодухи в обморок свалился.

– Свой, говоришь? – сощурился Брыкин, откинув голову набок. – Слышь, Витек, анекдот знаешь? Час говорят о товарище Сталине, два часа говорят о товарище Сталине, три часа говорят о Сталине… Что происходит? Юбилей Пушкина! – Генка захохотал.

– Ну… – сказал Витька. – И чего?

– Ты с голодухи такой несообразительный? – наседал Брыкин. – Или ты из тех, кто на собраниях по команде поднимает руку?

Вместо ответа Витька повернулся к Звягину:

– Ты куда меня привел? Обещал, будет жратва и девки, а тут какая-то комса со значками.

– Девки, да не те, – насмешливо сказала Муся и демонстративно отвернулась.

– Марлен, давай сюда, – позвал Игорь вновь прибывших к столу. – Сейчас накормим твоего работягу.

– Я же просил называть меня Ленькой, начальник, – беззлобно огрызнулся Звягин.

Он сам налил себе и новому приятелю портвейн, навалил на тарелку еды и молча, сосредоточенно, как делают в рабочих семьях, стал насыщаться. Игорь вернулся из прихожей с толстой книгой, положил Звягину на колени. Тот скосил глаза на непонятное название – «Камо грядеши?».

– «Куда идешь?», по-старинному, – пояснил Бороздин. – Исторический роман какого-то поляка. Обрати внимание, как изображается древнеримский император Нерон. Найдешь немало сходства с известной усатой личностью.

– Библиотечная? – заинтересовался Ленька. Он имел склонность к литературным упражнениям, которую не афишировал среди друзей и знакомых. Но Игорь знал о Ленькиной нежной привязанности к книгам и нередко снабжал редкими изданиями царского еще времени.

– Да ты что, такое там не держат. Один человек дал почитать. Старорежимный.

Муся с Женей шептались на диване.

– Кто из них тебе нравится?

– С чего ты взяла?!

– Не из-за разговоров же о политике ты водишь с ними компанию, – улыбнулась Женя. – Дай-ка угадаю… Вот тот, Игорь, да? Он у вас главный?

Витя Артамонов держал по пирогу в каждой руке и попеременно с жадностью запихивал в рот. На неумытом лице было написано чрезвычайное изумление. Не понимая, куда он попал, парень не интересовался ни компанией, ни разговорами, ни обстановкой квартиры. Смотрел только на еду, пил вино, быстро, как станок, молотил челюстями, словно опасаясь, что все это съестное изобилие вдруг исчезнет, как сон.

– А это… – внезапно застеснялся он. – Родители-то где? Им останется?

Генка покатился со смеху, едва удержавшись на стуле.

– Нонсенс! Изможденный советский пролетарий спрашивает, не объедим ли мы моего партийного папашу. Разуй глаза и оглянись, несчастный! Ты знаешь, как расшифровывается Торгсин?

– Ну… торговля с иностранцами? – Витька сложил два бутерброда кружками колбасы в середину.

– Товарищ, опомнись, Россия голодает, Сталин истребляет народ! – провозгласил Брыкин и убежал из-за стола в недра большой квартиры.

– Родители – пропащее поколение, – громко сказала Заборовская. – Ты за них не беспокойся, Виктор.

– Мои нормальные, – смутился парень и перестал жевать. – Нельзя же так… про отцов.

– Можно, – решительно тряхнула головой девушка. – Мой отец в феврале семнадцатого бросал камнями в городовых. Потом они выкинули из окна третьего этажа пристава, и восставший народ растерзал держиморду. Он сам мне это рассказывал, и я гордилась его революционным прошлым. Мой отец, хоть сам из дворян, свергал царя! После революции он стал профессором математики, мы жили в Ленинграде. А потом его выслали. Кто теперь мой папа? Счетовод на заводе и сексот НКВД. Отец Юрки второй раз в ссылке. Отца Толика расстреляли. Отец Жени отсидел ни за что в лагере. У Игоря и Брыкина родители партийцы в комитетах, но это ничем не лучше. Вся эта масса бывших революционеров-подпольщиков, героев Гражданской войны теперь как стадо баранов. Сталинские рабы! Они могут только блеять и жить в страхе. Один только смелый нашелся – Николаев, застрелил Кирова.

– Жалко, Вошь народов не пристрелили, – вставил Брыкин.

– Николаев – герой, – подтвердил Черных. – Он как Софья Перовская, как народовольцы.

– Но за один этот мужественный поступок все стадо баранов теперь давят и режут, – гневно продолжала Муся, – а они хвосты поджали. Либо молчат, либо несут чушь по указке НКВД. Мечтали строить свободную страну, справедливое общество, а оказались не пойми как в тюремном каземате, где жируют надсмотрщики. Вместо сброшенных революцией оков дали надеть себе на шеи новые цепи.

– Заборовская, тебе на митингах выступать, – схохмил Фомичев. – Зажжешь пламя.

– Дурак, – отреагировала девушка.

Вернулся Генка, торжественно водрузил на стол початую, но еще полную бутылку коньяка:

– Во! Снотворное у папаши спер. – Одобрительно загудели голоса, к бутылке потянулись руки и стаканы.

– Как у вас на заводе с культурным развитием? – спросил Витьку Фомичев. – В кино ходишь?

– Ага. – Артамонов принюхался к стакану и осторожно попробовал незнакомый напиток. – Про этого… Пушкина кино смотрел.

– Ну и как?

– Интересно. Арапа подходящего нашли на роль…

– Там не арап, – рассмеялся Игорь.

– А не заметил ли ты противоречия между тем, что декларируется в этом фильме, и тем, что видишь вокруг? – осведомился Черных.

– Там же не про СССР, – недоуменно сказал Витька.

– Снимают кино с обличением рабства, а сами создали новую деспотию и колхозное крепостное право, – объяснил Черных. – Что говорят рабочие на вашем заводе про нынешнюю жизнь?

Артамонов допил коньяк, заел шоколадной конфетой. Очень заметно было, что парня повело: глаза заблестели, движения стали резче, лицо повеселело. Уже не смущаясь, он налил себе еще.

– Говорят, что раньше было лучше. Пили чай с белым хлебом, а сейчас глотают воду.

– Когда это раньше, во время НЭПа? При царе?

– Матчасть не знаешь, Черных! При царе ни рабочим, ни крестьянам жизни не было, – заспорил Фомичев. – На каторге мучились, с голоду