Прорыв под Сталинградом - Генрих Герлах

– Да успокойтесь вы для начала, – произнес он, наливая изможденному гонцу рюмку коньяку. Тот дрожащими, обессиленными руками поднес ее ко рту, затем сразу же опрокинул вторую. Постепенно он пришел в себя, и к нему вернулась связная речь. К тому времени к ним присоединился Унольд, набросив шинель поверх шелковой пижамы.

– Откуда же вы прибыли? – спросил он.

– Из Манойлина, господин подполковник. В Манойлине русские!

Унольд и Энгельхард переглянулись.

– В Манойлине? – переспросил подполковник. – Да как такое вообще возможно?

Капитан Энгельхард умоляющим жестом призвал его успокоиться и держать себя в руках.

– Расскажите обо всем спокойно и по порядку, – попросил он.

Вахмистр все еще не мог подобрать слов.

– Лежим мы в постели, ни сном, ни духом… И вдруг как грохнет! На нас крыша валится… И вся изба в огне! Я к окну, оттуда на волю… А там черт-те что творится! Полдеревни горит! Всюду пальба, все носятся туда-сюда. Между домов русские танки… Стреляют по избам… Скачут наши кони из конного лазарета… Некоторые из горящих стойл так и не выбрались… Они кричали… кричали… Ужас какой-то.

Вахмистр снова теряет сознание. Еще одна рюмка коньяка приводит его в себя.

– Сколько примерно было танков? – спросил Унольд.

Вахмистр задумался.

– Может, шесть или восемь… А может, и двадцать, – неуверенно отвечает он. – Все, что я видел, были Т-34.

– И пехота?

– Да, и пехота!

– Сколько примерно?

– Этого сказать не могу. У всех были пистолеты-пулеметы.

– Просто отлично, – подытожил подполковник.

Энгельхард увел впавшего в полную прострацию юношу в соседнюю комнату; кровь у него из раны опять пошла сильнее.

– Отдохните сперва. На ночь вы останетесь здесь – возможно, вы нам еще понадобитесь. Я позову врача, он вам сделает перевязку. А с утра поглядим.

С этими словами Энгельхард последовал за подполковником в другую комнату. Унольд стоял, склонившись над картой. Он был очень бледен, в глазах у него блуждали странные огоньки. Казалось, до него только сейчас дошло, о чем именно ему доложили.

– Черт возьми, вы только посмотрите на это! Манойлин! Да это же почти в тридцати километрах за линией фронта! Это гигантская дырища! Как такое вообще могло произойти? Ее ведь уже не залатать!

– Солдат, вне всяких сомнений, сильно напуган, – произносит Энгельхард. – Кроме того, ночью чувства обостряются. Возможно, в тылу сеют панику всего-навсего несколько прорвавшихся танков с горсткой пулеметчиков на броне.

Подполковник лишь качает головой.

– Не думаю, Энгельхард. Нет-нет, там случилась большая заваруха.

Он берет в руки линейку.

– От Манойлина до нас примерно пятнадцать километров. Пятнадцать километров укатанной дороги… И больше ничего!

Он поднял голову, бледный как смерть.

– Если они повернут на восток, через полчаса будут здесь! И мы здесь, на западном краю встретим их первыми! Немедленно поднимите весь штабной персонал и уведомите командный пункт! Нам необходимо срочно организовать хоть какую-нибудь оборону!

Сигнал тревоги пробудил Бройера от крепкого сна. Он не имел понятия, что на самом деле стряслось, но мог предположить, что начальник штаба дивизии не на шутку взволнован. По опыту он знал, что Унольду в такой момент лучше не попадаться, поэтому решил направиться в пункт связи. Там всегда можно было узнать последние новости – и, кроме того, там он мог лично удостовериться, было ли отправлено в штаб корпуса вечернее сообщение разведки.

В комнате начальника связи он встретил лейтенанта Визе.

– Как, и вы здесь, Визе? – удивленно и в то же время обрадованно воскликнул он и от души пожал товарищу руку.

– Чем же вы так удивлены, герр Бройер? – улыбнулся в ответ лейтенант. – Я же еще со вчерашнего дня вступил в должность начальника. Разве вы не знали?

– Так вас сделали начальником связи? Какая жалость, какая жалость… – протянул Бройер. – Не поймите меня превратно, дорогой мой, – тут же спохватился он, увидев, с каким изумлением воззрился на него лейтенант. – Разумеется, я за вас рад. Но мне удалось до такой степени удовлетворить Унольда, что он был согласен перевести вас в штаб на должность третьего адъютанта. Ведь и вы того же хотели… А теперь, видно, ничего не выйдет. Жаль, очень жаль!

– Что наши чаянья, что наши планы![8] – продекламировал лейтенант. – Кто знает, не изменилось бы в нынешней ситуации его мнение…

– И верно! – опомнился Бройер. – Есть у вас новости? Из-за чего тревога?

– Пока ничего не слышно. Может быть, учебная. Вечером по радио пришло лишь краткое сообщение от танкового корпуса о том, что с нуля часов сегодняшнего дня дивизия снова подчиняется одиннадцатому армейскому корпусу.

– Странно, – отозвался обер-лейтенант. – Но возвращаясь к теме третьего адъютанта: мне действительно жаль, что теперь уж наверняка ничего не выйдет с вашим назначением… Знаете, я частенько вспоминаю тот прекрасный воскресный день, который мы провели у вас в блиндаже под Городищем. Вы нам читали Гофмансталя и Рильке…

Бледное лицо лейтенанта как-то странно оживилось. На нем заиграла блуждающая улыбка, в которой чудилась нотка самоиронии.

– К чему нам всё – и эти игры тоже, —

Нам, кто, велик и одинок душой,

Бесцельные скитанья вечно множит,

Нам, много повидавшим?..[9]

произнес он и добавил:

– Да, вы правы, то был чудесный день. Кстати сказать, мне пришел новый томик Рильке, “Рассказы о Господе Боге”. Невеста моя недавно мне послала. Некоторые события оттуда происходят в России. Удивительно простая набожность, местами напоминающая Толстого. Эта книга заставит вас полюбить русских. Когда выдастся вновь спокойная минутка, обязательно почитайте.

– Весьма любезно с вашей стороны, – обрадованно отозвался Бройер, совсем позабыв о цели своего визита. – Да, дорогой мой друг… Россия! Еще мальчишкой мечтал я о ее девственных просторах. Мне всегда казалось, что вся она сплошь зеленая и фиолетовая. Как часто я в мечтах сидел на берегу Волги…

– Где мечты, а где исполненье! – мрачно ответил лейтенант. – Вот они и сбылись, наши мечты. Не сбылись бы – мы бы Бога благодарили…

Когда-то штаб дивизии располагал целым подразделением пехоты, которое могло обеспечить его оборону. Оно носило гордое название “штабной роты”. В условиях Сталинграда было уже не до роскоши – существованию роты пришел конец. С тех пор осталось только дежурное подразделение, состоявшее из тех писарей, фурьеров и ординарцев, что не так уж требовались на рабочем месте и в случае тревоги могли взяться за оружие. Случай тревоги наступил впервые. Подразделение в составе примерно 80 человек заняло позицию в паре сотен метров от западной окраины деревни по обеим сторонам дороги, ведущей к Манойлину. Военные, большинство из которых муштра прусской службы практически обошла стороной, явно не испытывали расположения к оружию и поначалу на чем свет стоит кляли тех, кто нарушил их ночной покой. Но как