Разные судьбы - Михаил Фёдорович Колягин

Тут же секретарь Зорина зачитывала приказ о наказании виновных. Так продолжалось годами.

В управлении дороги Зорина ценили.

Владимир Порфирьевич был настолько убежден в безупречности избранного им метода руководства, что не хотел слушать никаких замечаний по этому поводу. У него всегда веский аргумент:

— Мое депо несколько лет передовое на дороге!

Секретарю парторганизации и председателю месткома, Зорин часто говорил так:

— Вы люди временные, завтра вас переизберут и вы в стороне. А мне отвечать. Так лучше уж разрешите мне поступать так, как я считаю нужным. Не первый год в депо. За двенадцать лет сменилось около десятка парторгов и профоргов, а Зорин, слава богу, на месте.

Но с появлением нового секретаря парторганизации Владимир Порфирьевич стал испытывать беспокойство, почувствовал, что его власть под угрозой. Правда, Данилюк за четыре месяца ни разу не вмешивался в административные дела, но Зорин видел: парторг во многом не согласен с ним. Не ходил с ним в обход, а последнее время стал «бойкотировать» и «разгонные» совещания. До реорганизации политотделов на железной дороге Данилюк занимал там ответственную должность. По образованию он был вагонник. Однако в паровозном деле разбирался. В присутствии парторга начальник депо чувствовал себя стесненно. Ему как будто переставало вдруг хватать воздуха. Не нравилось ему это, злился, думал упорно: «Черт знает что такое, надо объясниться, выяснить отношения. Нельзя так работать!».

Объяснение все-таки состоялось. Как-то Сорокин позвонил по телефону и с придыхом сообщил в трубку:

— Встречайте парторга, опять не в духе.

Данилюк стремительно вошел в кабинет и без обиняков спросил:

— Почему забираете с участка паровоз Круговых?

— Прежде всего, здравствуйте, — сдерживая себя, сказал Зорин, — мы с вами сегодня еще не виделись. Садитесь.

Данилюк сел на диван, отдышался. С минуту слышал гулкие, ощутимые удары в сердце. Пришел сюда с экипировочного пункта, куда его срочно вызвал машинист Чистяков.

Зорин отодвинул в сторону бумаги, поднял на парторга глаза.

— Чем вы так обеспокоены, Семен Данилович?

— Как чем? — живо отозвался Данилюк. — Круговых с Чистяковым на всю страну объявили о своих обязательствах. Это же вам известно лучше, чем кому-либо.

Правая бровь Зорина задергалась над прищуренным глазом.

— Предположим.

— Но вы своим решением фактически срываете выполнение взятых обязательств.

Зорин как можно спокойнее объяснил:

— Видите ли, Семен Данилович, вы здесь заметили только политические обстоятельства, а у нас, специалистов, есть технические основания для такого решения.

— Какие?

— Прокат бандажей на паровозе Круговых угрожающе возрастает. Я не могу допустить, чтоб дело дошло до аварии. Я отвечаю за этот паровоз, за депо, за жизнь людей. Вот так, дорогой Семен Данилович.

Такие доводы, казалось бы, должны были обезоружить Данилюка, но неожиданно он предложил:

— Давай, Владимир Порфирьевич, поговорим с тобой по душам. Как коммунист с коммунистом.

Зорин беспокойно заерзал на стуле.

— Как-нибудь в другой раз. Текучка, понимаешь, заела. Уйма приказов из Управления дороги накопилась. График на утверждение представили…

— А может, поговорим все-таки? — упрямился Данилюк. — Есть дела важнее всех текучек.

— Ну, что ж, — сказал Зорин, как человек, которого вынудили к этому. — Если настаиваешь — давай.

— Прежде всего, — начал парторг. — Зачем вам нужно ставить паровоз Круговых на подъемку раньше времени?

— Я уже объяснил: на этом паровозе быстро возрастает прокат бандажей. — Зорин иронически усмехнулся, намекая, что Данилюк не паровозник. Но встретившись с пристальным взглядом парторга, уселся в кресле по-удобнее, приготовившись к длительному разговору.

— Для предохранения порчи железнодорожных путей существуют нормы предельного проката бандажей. Кроме того, при работе машины срабатываются детали. Ну, причины бывают разные: плохой уход со стороны паровозных бригад, металл недоброкачественный попадается. Все это вместе взятое вынуждает нас…

— Минуточку, — мягко перебил его Данилюк. — Извините, но паровоз Круговых в отличном состоянии. Предельный прокат — семь миллиметров, это я знаю. А на этом паровозе — всего два.

Зорин вскочил с кресла. Лицо покрылось красными пятнами.

— Как два? Мне докладывали — пять.

— Было пять, а теперь два, — объяснил Данилюк. — Это же Круговых.

— Ничего не понимаю, — развел руками начальник депо. — У меня анализ бандажной стали есть. Не соответствует она своему качеству.

Дрожащими руками Зорин стал рыться в бумагах. От волнения не мог найти нужный листок. Наконец, найдя его, бросил на край стола:

— Вот, смотрите. Сто тридцать единиц по Бринеллю.

Данилюк достал из бокового кармана кусок желтой чертежной бумаги, подал Зорину:

— А у меня другое — двести двадцать. Сам производил.

И не дав Зорину опомниться от смущения, заметил:

— Может быть, ваш анализ ошибочно взят с другого места? Кому вы поручали?

Зорин вспылил:

— Вы считаете, в депо вредители работают?

— Лишнее говорите, Владимир Порфирьевич, — твердо сказал Данилюк. — Просто есть люди, которые заблуждаются.

Вошел Сорокин. Он сделал несколько робких шагов, остановился. В руке держал неизменный блокнот в зеленом переплете.

— Ну, Геннадий Федорович, — зло усмехнулся Зорин, — какие новости? Опять что-нибудь угрожающее откопал?

Хорошо знал: чтобы он сейчас ни сказал этому человеку, все останется без ответа. Можно было, не сдерживаясь в выражениях, сорвать на инженере накипевшую злобу. Смущало только присутствие Данилюка.

Сорокин стоял не шевелясь, втянув голову в плечи. Только оттопыренные уши шевелились. У Данилюка, наблюдавшего за этой сценой, все внутри рвалось от смеха.

— Как это получилось? — ярился Зорин, обращаясь к Сорокину. — Как, я спрашиваю?

Тот развел руками:

— Не знаю, Владимир Порфирьевич. Круговых какие-то колодки из абразива поставил.

— А анализ?

— Так вы же сами, Владимир Порфирьевич…

— Не мели языком, козявка! — взревел Зорин. — Я тебя из грязи вытащил, чтобы ты мог показать себя в моем депо. Все от тебя отказались. Не инженером тебе работать… — начальник депо сплюнул прямо на пол. — Иди отсюда. Духа твоего не могу выносить.

Сорокин, пятясь, выскочил из кабинета. Зорин вытер платком пот с лица и, устало вздохнув, опустился в кресло, чувствуя себя утомленным до крайности.

— Что же теперь прикажете делать? — устало спросил Данилюка.

— Приказывать не имею права, а посоветовать могу. Во-первых: сейчас же взять на канаву паровоз строителей.

— Комиссия была?

— Никаких комиссий. Горком поручил самим на месте разобраться. Во-вторых: помочь Круговых выполнить его обязательства.

— Все? — сморщился Зорин, словно проглотил горькую таблетку.

— И последнее, — несколько смешавшись, продолжал Данилюк, — в интересах дела, я думаю, надо вашего сына на другой паровоз перевести.

Зорин насторожился.

— Жаловались на него?

— Круговых не из кляузников. Сам вижу.

— Кого же вы имеете в виду на его место?

— Колосова. Знаете такого?

Зорин отрицательно покачал головой: нет, не знаю.

— Недавно из армии. Там курсы машинистов закончил. А до этого с Круговых помощником ездил.

— Выходит: все Зорины ничего не стоят, — с горечью сказал начальник депо. — И отец. И сын. А у него дед