Со взведенным курком - Иван Михайлович Мызгин

Как ни старался я держаться этаким бывалым парнем, тертая пограничная публика мигом раскусила, что я новичок. Делая таинственный вид, пугая опасностью, меня весь день водили с одной «надежной» квартиры на другую. В одном месте старик передал меня с рук на руки молодому человеку примерно моих лет, одетому с некоторой претензией на щегольство, а сам исчез.

— Яков, — представился молодой человек. — Но можете звать меня просто Яшей. — И ни с того ни с сего сообщил мне, что он анархист, намекнул, что имел самое непосредственное касательство к недавней киевской перестрелке с полицией, а потом заявил, что немедленно переведет меня на новую квартиру, так как и здесь — он имеет точные сведения! — небезопасно. Доро́гой «анархист» продолжал живописать свои «революционные подвиги», а потом вдруг посочувствовал: — Вы подумайте, в какое положение вы попали. Надо ж, чтоб так не везло! И народ тут такой ненадежный… Ну, да ничего! — бодро воскликнул он. — Ваше счастье, что попали на меня. Я вас выручу.

До меня давно уже дошло, что все эти ходы и разговоры имеют совершенно определенную цель: набить себе цену и содрать с меня побольше. Но сделал вид, что ничегошеньки не понимаю. Частенько для подпольщика самое лучшее притвориться простачком.

Последнее убежище было на самой окраине. Когда мы со всякими предосторожностями туда пришли, уже смеркалось. В доме не было никого, кроме нас.

— Ну вот, теперь все в полном ажуре, — удовлетворенно потер руки «анархист». — Скоро сюда придет и Грицько. А пока давайте рассчитаемся.

— Ну что вы, — возразил я, все еще разыгрывая простодушного паренька. — Придет Грицько, тогда и рассчитаемся.

«Анархист» не настаивал. Он вдруг встал в позу и произнес высокопарную речь о партии анархистов, которая одна только «может дать истинную свободу, ибо свобода без денег — мираж». Закончил он свой монолог вполне конкретным деловым предложением:

— Записывайтесь к нам. Мы сразу грохнем одно шикарное дельце.

Ответить на это лестное предложение я не успел: вошел Грицько. Борец за «свободу с деньгами» круто переменил тему и снова взял быка за рога. Разгорелся упорный торг. С меня запросили шестьдесят рублей — ровно вчетверо больше максимума, названного «Петровичем». Я наотрез отказался платить такую сумасшедшую цену.

— Напрасно кобенитесь, — угрожающе сказал «анархист». — Мы просим недорого. — Он оглянулся на Грицька, словно требуя поддержки, но тот, как ни странно, молчал. — А то ведь, сами знаете, на вас можно заработать куда больше, — зловеще намекнул он.

За меня сработал рефлекс. Вороненое дуло моего браунинга в ту же секунду уперлось в грудь «анархиста».

И грозный «анархист» сразу сник.

— Да что ты, дружище! — дрожащим голосом воскликнул он. — Я пошутил. Решил тебя испытать. Но ты парень-бой! Сразу видно, не простой дезертир. Не поддался. Молодец, хвалю! — Эта серия восклицаний, выпаленная под дулом пистолета, звучала комически. — Ну, убери, убери пушечку, — просительно сказал «анархист». — Напугал — и баста! Гриша возьмет с тебя за все про все красненькую — и только. Так ведь, Гриша? — Грицько молча кивнул. — А если у тебя с грошами туго, то мы, анархисты, тебя перебросим через кордон даром. Мы здесь всемогущи, — напыщенно закончил он и вдруг почти заискивающе спросил: — Так ведь, Гриша?

На сей раз Грицько не удостоил его даже кивка.

Разумеется, я отклонил «товарищескую помощь» анархистов и тут же выдал Грицьку положенный задаток. Через четверть часа я уже трясся в повозке, запряженной парою волов. Грицько вез меня в пограничное село.

Некоторое время мы ехали молча, Вечернюю тишину нарушало лишь чавканье колес по раскисшей дороге да редкие «цоб-цобэ» моего проводника. Быстро темнело.

— Слушай-ка, Грицько, — наконец спросил я, — а этот твой дружок не пошлет за нами в погоню жандармов?

Грицько засмеялся. Смех у него был мягкий, приятный.

— Не волнуйтесь. Воны, те анархисты, — в его голосе послышалось презрение, — боятся нас. Знают: чуть шо, мы им косточки переломаем…

Показались первые постройки села.

— А отсюда далеко до границы?

— Да ось вин, кордон. — Грицько показал кнутовищем. — У кинци села. Там и пост стоит… Ну, ось и приихалы. — Грицько первым соскочил с телеги. — Прошу, заходьте до менэ у хату.

Грицько оказался крепким хозяином, оправдывая известную пословицу насчет трудов праведных и домов каменных.

— Сидайтэ вечерять, — приказал Грицько, — менэ нэ ждить. Я зараз по дилу схожу, спытаю, як сегодни на кордоне…

Грицько ушел, а мы с его женой и детьми сели за стол, застеленный чистым рушником. Накормили меня по всем законам украинского гостеприимства — до отвала.

Вернулся хозяин.

— Ну как?

Он покачал головой:

— Сегодни нэ можно. Понаихало начальство, меняють весь пост. Як скризь всэ уладиться, так и пидэмо. Денька через два. А пока вы живить в менэ.

Ну что за невезенье с самого Урала: в Питере провал, в Киеве — дурацкий арест, в Кременце я дал водить себя за нос, теперь тут изволь сидеть!

Потекли один за другим дни безделья и беспокойства. Чтобы я не выделялся, Грицько одел меня во все селянское и даже раз, выдав за родственника, взял меня с собой на какую-то «вечорныцю».

На четвертый день Грицько сказал:

— Ну, готовьтэся. Пид утро пидэмо.

Он объяснил мне, что в этих местах вдоль границы сплошной полосой тянется мелкий кустарник. Между кустарником и линией границы — просека-тропа, по которой расхаживают часовые.

Как только начало смеркаться, я заторопил своего провожатого. Грицько повел меня в сторону от села и его околицы с воинским пограничным постом. Под большим деревом мы остановились.

— Ждить тут, — шепотом сказал Грицько. — Я пийду на ту сторону. Як тилько побачитэ огонек серника — идить до менэ. Осторожно, но швыдко. Розумиетэ?

Фигура Грицька растворилась во мраке. Неужто через несколько минут я буду за рубежом, вне опасности, и все передряги последних недель останутся позади?!

Напряженно вглядываюсь в непроницаемую ночь. Ничего… «А если Грицько обманул?! — ожгла мысль. — Что тогда делать?..»

И вдруг в кромешной тьме блеснул слабый огонек. Искорка. Словно гранитная скала свалилась с плеч. Не обманул Грицько, честный контрабандист!

Я опрометью бросился вперед. Проскочил кусты. Открытое место. Просека! Пригнувшись, стремительно рванулся в сторону снова сверкнувшего огонька. И… на всем бегу с шумом, который показался мне оглушающим, рухнул куда-то вниз…

Я очутился по грудь в холодной воде. В довольно глубоком рву. Часовой открыл пальбу.

Проклиная все на свете и прежде всего свою незадачливую судьбу и Грицька, я с трудом перебрел через ров — он оказался весьма широким — и, промокший до нитки, вылез на «берег». Грицько оказался совсем рядом.

— Эх, хлопче, хлопче! — виновато шептал он. —