Т. 3. Несобранные рассказы. О художниках и писателях: статьи; литературные портреты и зарисовки - Гийом Аполлинер

Сминс, или Библиотечный Крыс, умер в святости, и четверо его учеников тоже умерли у себя в постели. Поэт Лясерт и музыкант Армонидор[29] пережили остальных, но так плохо вели свои дела, что им пришлось, чтобы не умереть с голоду, снова прибегнуть к ловкости своих рук. Проникнув как-то ночью в Пале-Рояль, они вынесли оттуда небольшой сундучок. Вернувшись домой и открыв его, они обнаружили там пару хрустальных башмачков. То были туфельки королевы Золушки, и пока они сетовали на то, что им не повезло с добычей, полицейские, напав на их след, пришли за ними и увели в Гран-Шатле[30].

Преступление было столь тяжким и неоспоримым, что они не смели надеяться на помилование.

Тогда они решили сыграть в кости, чтобы тот, кто проиграет, взял всю вину на себя, вызволив другого.

Проигравший — им оказался Армонидор — попросил слова и спас жизнь товарищу, заявив, что просто пригласил его пойти погулять, а тот даже не подозревал об истинной цели их прогулки.

Таким образом, Лясерт вернулся домой и стал сочинять эпитафии друзьям, но он не мог прокормиться своим искусством и через месяц умер, снедаемый тоской.

Что же касается хрустальных башмачков, то, по воле случая, они оказались в Питсбургском музее в Пенсильвании и были внесены в каталог как «Две шкатулки дамские (1-я половина XIX века)», хотя в действительности относятся к XVII веку, но такая датировка наводит на мысль, что, вероятно, они и служили шкатулками в эпоху, указанную питсбургскими археологами.

Но мы будем лишь понапрасну теряться в догадках, если захотим узнать, каким образом хрустальные башмачки Золушки попали в Америку.

РАБАШИ

Это происходило зимой 1911 года в типично французской гостиной.

Молодой шведский художник, который умел имитировать акценты и был немного чревовещателем, с удивительным блеском воспроизвел для нас разговор, который мог бы произойти в гостиной Берлина, где молодой человек должен был провести полгода в 1917 году и откуда собирался возвращаться через Швейцарию.

— Уже давно, — сказал он нам, — в Германии существуют мясные лавки, где торгуют собачьим мясом, но им питается простой люд.

Когда лет через семь я посещу Бранденбург, в самых изысканных гостиных или резиденциях Берлина можно будет услышать диалоги такого рода:

«А вы, госпожа советница по интимным делам, что предпочитаете — рейнского шпица или сенбернара?»

«Ах, госпожа советница по сношениям, наш мясник чаще всего оставляет нам спинку ульмского дога или же котлеты из спаниеля».

«Вы знаете, а наш Гинденбург[31] время от времени лакомится ножками бассета mit compot![32]»

«А вы, госпожа светлейшая ректорша?»

«Мы питаемся более изысканно, обожаем кошачьи мозги; раз в неделю их нам оставляют».

«Я вам также рекомендую кошачьи хвосты, из которых варят освежающие бульоны».

«Так вот почему у вас такой хороший цвет лица, госпожа просвещеннейшая ректорша».

«Возьмите же ломтик картошки».

«С удовольствием и соблаговолите позволить мне восхититься вашей щедростью».

Этот экскурс в будущее оживил присутствующих, и все почти с нежностью посмотрели на молодого поэта неопределенного возраста, элегантность наряда которого соперничала с банальностью стихосложения, когда тот поднялся, чтобы почитать свои сочинения, небрежно поигрывая дорогой тростью. То было время ежедневной мелодекламации.

Здесь же находился малознакомый, но остроумный и бородатый путешественник. Он полагал, что читать стихи можно только в театре…

Бравым жестом он собрал вокруг себя всех дам и очаровал их, рассказав подлинную историю о растущем на Филиппинах дереве из драгоценных камней. Это порода бамбука, именуемая рабаши[33]. На нем растут такой красоты опалы, которые можно встретить лишь у знаменитых ювелиров, только камни рабаши больше переливаются на свету. Правда, сами стволы не являются драгоценными…

История чудесного бамбука помешала выступлению молодого поэта.

— Я предпочитаю, — сказала одна поклонница, — послушать историю про бамбуковое дерево рабаши, чем два раза в неделю выслушивать одну и ту же дубовую поэму.

После этого путешественник рассказал удивительную историю попугая эфиопского императора Менелика[34].

— Несколько лет назад, — сказал он, — этому абиссинскому негусу подарили попугая, вымуштрованного в Марселе и говорившего с акцэээнтом улицы Канабьер[35]:

— Ты хорошо пообедал, Жако?.. Я съел королевское жаркое.

Негус[36] часами слушал, как попугай произносит эти две фразы. Но однажды ему захотелось узнать их смысл, и ему перевели — неточно, но подобострастно: «Долгих лет и процветания правителю Абиссинии!»

Следующий его рассказ был про чудачества какого-то унылого мормона.

— Один миллионер из Солт-Лейк-Сити приехал, чтобы устроить эдакий макаберный обед. Все блюда были черного цвета, но весьма питательны, там было в избытке трюфелей. Подавали официанты-негры, а перед десертом погасили все лампы. Тогда появились привидения, они испускали протяжные жуткие крики, гремели цепями, раздавали цветы гостям.

Когда вновь зажгли свет, несколько женщин лежало в обмороке, и пришлось потрудиться, чтобы привести их в чувство.

После этого один актер, только что принятый в труппу «Комеди Франсез», рассказал такую забавную историю по случаю кончины принца Сагана:

— Из всех фруктов князь Талейран, более известный под именем князя Сагана, любил клубнику. Он ел ее круглый год. Однажды, дело было в январе, ему прислали корзину внесезонной клубники. К посылке прилагались имена отправительниц — трех актрис парижского театра.

Открыли корзину: в ней было всего-навсего шесть ягод, разложенных попарно среди виноградных листьев. Все три пары отличались по размеру и цвету, рядом на карточке возле каждой пары было указано имя той, которая таким довольно символическим, но одновременно точным образом продемонстрировала, как выглядит ее грудь…

Тут одна поэтесса, которой по случайности еще удалось сохранить свое обаяние, заметила, что князь Саган, несмотря на свою щедрость, умел иногда считать.

— Во времена, когда он слыл судией утонченности, — сказала она, — он как-то влюбился в актрису, которая не желала прислушаться к его пылким признаниям, говоря, что отдаст свое предпочтение тому, кто предложит самую высокую цену.

— Какие пустяки! — возразил князь, уязвленный таким безразличием и оскорбленный таким цинизмом. — Я буду содержать вас, мадам, из расчета один миллион в год.

Актриса не смогла устоять… И когда разговор подошел к концу, князь небрежно бросил:

— Итак, миллион в год… Я провел с вами полчаса… Вот три с половиной франка.

И он удалился.

Мы съели по нескольку пирожных, испеченных без муки, и выпили портвейна. Затем я отправился в Национальную библиотеку, чтобы сделать конспекты для будущего своего сочинения, озаглавленного: «Демонстрация кинематографических фильмов задом наперед и ее влияние на нравы».

Это величественное здание облагораживает улицу Ришелье. Читальные залы выполнены полностью в стиле Второй французской империи, и чтобы все было в стиле, чернильницы, чернило для которых поставляет Третья республика, помечены инициалами И.Б., что означает Имперская библиотека.

Я старательно рылся в печатных и рукописных каталогах, сначала искал слово кинематограф, потом сценарий, затем сценарии; на кратком содержании я потерял три минуты, так же как и на словах канва и план. Тогда, резко отказавшись от продолжения исследований, я взял листок зеленой бумаги, написал свое имя, адрес и изложил нескромную просьбу: несколько сценариев для кинематографа.

…Прошел почти час, я читал газету «Монитёр», но тут меня похлопал по плечу какой-то юноша и сообщил, что меня ждут в канцелярии… Я подошел к стойке. Допрыгался. Сурового вида господин заговорил со мной в следующих выражениях:

— Вы хотите получить несколько сценариев для кинематографа, мсье? Но эта просьба сформулирована таким образом, что мы не в состоянии ее выполнить… Видите ли, нашим читателям обычно требуются какие-то труды по медицине или же какие-то иностранные выражения… Возьмите снова перо, мсье, и попросите сценарий, обозначив его название, формат, место и дату издания. Вы имеете право на десять заявок, поданных на десяти отдельных формулярах.

— Господин библиотекарь, — ответил я, — то, что вы говорите, неразумно. Вы, наверное, не знаете, что сценарии для кинематографа обычно напечатаны на машинке и в таком виде подвергаются обязательному депонированию. Они не бывают в продаже, поэтому я не могу указать ни их формат, ни место или дату издания; я всего-навсего мог бы вспомнить какие-то названия, мелькнувшие перед началом фильма на экране в часовне заброшенного монастыря или показанного в обществе моих соседей по кварталу, я имею обыкновение смотреть преимущественно кинематограф — самое современное из зрелищ.