Книга величиной в жизнь. Связка историко-философических очерков - Владимир Анатольевич Ткаченко-Гильдебрандт

запечатлел пламенного иезуитского проповедника на своем полотне от 1862 года «Проповедь Скарги». Удивительно, но личность Скарги до сих пор не становилась главным героем произведений польской художественной литературы, хотя, конечно, проходила на втором плане в сочинениях польской исторической прозы, в том числе в одном из романов Юзефа Игнация Крашевского, что означает лишь одно: либо ее масштаб в прямом смысле недооценен поляками, либо она подвергается сознательному замалчиванию по уже отмеченным нами причинам, которые, вероятно, очевидны для польских патриотов, а говорить об этом, учитывая церковный авторитет Петра Скарги, не вполне корректно. Хотя в 1936 году, когда праздновалось 400-летие со дня рождения Петра Скарги, известная польская писательница София Коссак-Щуцкая (1889–1968), пользуясь одобрением президента Польши Игнация Мосцицкого и польского правительства, предложила польской римско-католической общественности и Римско-католической церкви в Польше начать процесс беатификации отца Петра Скарги. Однако дело о причислении его к лику блаженных католической церкви было открыто в Риме только 12 июня 2013 года, хотя предшествующий 2012 год в память 400-й годовщины его смерти объявлялся сеймом для Польши годом Петра Скарги. Кстати, еще в 1936 году на 400-летнем юбилее со дня рождения иезуита архиепископ Краковский отмечал: «Кем в христианстве был Святой Апостол Павел, тем в Польше был о. Петр Скарга». Но что в действительности общего между Апостолом Павлом и Петром Скаргой, разве только следующее: Святой Апостол Павел стал из гонителей христиан пламенным проповедником Христовой истины, тогда как Петр Скарга стал причиной гонений уже длящихся столетия на православие в западнорусских землях. С другой стороны, как представляется, Петр Скарга исполнял свое дело, чувствуя определенную миссию, к которой был призван в Риме и, в общем, она завершилась успехом, когда мы в геополитическом раскладе располагаем сегодня тем, что имеем.

Прощание с родиной. Подытоживающие замечания на тему Полонеза Огинского

Возвращаясь к роли личности в истории, следует обозначить, что в Польше царит довольно наивный и романтизированный подход к фигуре Петра Скарги, который, впрочем, сформировался еще в первой половине — середине XIX-го столетия в кругах польской революционной интеллигенции, пропитанной европейским романтизмом, покоящимся на творчестве Байрона, Шелли, Мицкевича и др. В ту пору польские почитатели деятельности Петра Скарги из шляхты и городских верхов называли его национальным пророком, предвидевшим последующие разделы Речи Посполитой, когда некоторые польские историки заговорили даже о «культе Скарги». В этой связи хочется задать прямой вопрос: а не старания ли Скарги, как проводника политики Общества Иисуса, создали с течением времени сами предпосылки для будущих разделов польско-литовской державы. И если сам Скарга предвидел эти разделы, то, согласитесь, не столь сложно предвидеть самим собой же спроецированное. Тем паче мы отмечали, что Общество Иисуса, пожалуй, одна в ту пору проектная организация, коей она остается и в наше время. И значит, искренняя наивность польских романтических писателей и композиторов никак не может распространяться на трезвого и расчетливого иезуита, долгое время занимавшего весомый пост придворного королевского проповедника. Впрочем, и в искренности Петра Скарги не стоит сомневаться, хотя она и разнонаправленная по отношению к искренности польских революционных романтиков. С другой стороны, разве последние не являются в том числе и отзвуками его деятельности, в конце концов, приведшей к геополитическому краху Речь Посполитую, и их метания от восстания к восстанию, разве не подразумевались развитием целенаправленных идей сурового отца-иезуита. Отсюда, вероятно, и у поляков нет желания вникнуть в замысел, реализованный их выдающимся соотечественником. Не всегда человеческие сообщества в силах выдерживать правду. И назван был Петр Скарга польской шляхтой главным смутьяном и злодеем королевства отнюдь не случайно. К тому же, еще раз обратим на это внимание, Общество Иисуса, в котором он давал обеты, представлялось внешней глобальной силой в отношении Речи Посполитой и даже Римско-католической церкви в Польше. Иными словами, принеся присягу в нем, Петр Скарга «попрощался» со своей родиной и, увы, без потрясающей мелодии графа Огинского, написанной два века спустя.

Итак, основным результатом деятельности Петра Скарги стало не только создание униатской или греко-католической церкви, по сути расколовшей Русский мир, но и последующая Гражданская война из-за веры в польско-литовском государстве, похоронившая мечты о господстве Речи Посполитой в Восточной Европе и поспособствовавшая возвышению Московской Руси и дальнейшему переформатированию ее в Российскую империю. Текст Брестской (Берестейской) унии содержал слова о союзе Святого Престола «с народами русскими» и, естественно, предполагал продвижение католической конфессии на восток, то есть до Москвы и дальше. И даже в случае гипотетического успеха унии этот никак не предполагало, собственно, торжества польско-литовского государства, используемого иезуитами вместе с «главным смутьяном королевства» Петром Скаргой в качестве военно-политического инструмента в пользу третьей стороны — Римской курии и руководства Общества Иисуса. Неудача миссии повлекла бы за собой череду тех событий, о которых мы уже говорили, и к чему иезуиты, полагаем, были готовы. И опять же: в их планы почему-то не входило расширение Речи Посполитой вплоть до Дальнего Востока: им всегда оказывалось удобнее договариваться с Москвой, а затем с Санкт-Петербургом. А дальше был задействован проектный сценарий постепенного распада и деградации Речи Посполитой. И даже после того, как большая часть Польши уже входила в начале XIX-го столетия в Российскую империю, им удалось сохранить под своим влиянием униатскую церковь, оплот которой Галиция оказалась в пределах Австро-Венгерской империи Габсбургов, в которой Общество Иисуса играло одну из ключевых ролей, и вне досягаемости Святейшего Синода в Санкт-Петербурге. Отныне именно с Галицией, бывшей Червонной Русью, будет связана украинская политическая нация, наспех создаваемая во второй половине XIX-го столетия в Вене и Львове, отдаленным, но совершенно определенным «отчимом» которой некогда выступил иезуит Петр Скарга, разработавший проект унии и благодаря измене части православного епископата по сути организовавший униатскую церковь, ставшую клином, определенной непреодолимой стеной между римскими католиками и православными. Именно униатство и есть средоточие украинской политической нации, что прекрасно понимал идеолог украинского интегрального национализма Дмитрий Донцов. В его будущей Украинской державе должна быть только одна церковь — Греко-католическая; чего желал и униатский митрополит Львова Андрей Шептицкий. Полагаем, излишне говорить о том, что униатство было, есть и остается впредь под особым попечением членов иезуитского ордена. Это уже сложившаяся традиция. Впрочем, стоит признать, что у греко-католиков уже свой менталитет, отличный от менталитета жителей Центральной и Левобережной Украины. И подобные вещи восходят все к тому же лицу, еще раз подчеркивающему роль своей выдающейся личности, в данном случае негативную, в нашей трагической славянской истории. Но для нас очевидно, что участь Галиции напрямую сопряжена с дерусификацией, судя по