Плевенские редуты - Борис Изюмский

Замер с обнаженной шашкой часовой у денежного ящика. Ковали коней полковые кузнецы. Склонились над карабинами оружейные мастера. Похрустывали овсом кони. Кто-то бил затрепанными картами по носу проигравшего, кто-то затачивал шашку, шомполом прочищал ствол ружья.

— Здорово дневал! — крикнул Алексею издали Тюкин.

Медно-бронзовый, довольный, он картинно развалился на турецком ковре, забросив ногу на ногу, (подсунув под локоть пышную подушку. Потягивая из темной, с сумеречным глянцем, трубки египетский табак, пускал вверх кольца дыма. Лоснящееся красное лицо Алифана выражало верх удовольствия, маслянистые глазки стали еще меньше, почти исчезли, казалось, он вот-вот замурлычет.

Рядом с Тюкиным казак Ларька Гребенщиков — с вислым носом, извилистыми, недобрыми губами — кроил себе на траве исподнее из яркой «трофейной» материи в красных цветах на желтом поле. Вместо ножниц Ларька орудовал турецким кинжалом и от усердия даже немного высовывал язык.

Несколько казаков хлебали деревянными ложками… чай из котла, двое жарили шашлык.

Эскадронный писарь Родька Стрикозин — верткий, в щегольских офицерских сапогах не по чину — раздавал казакам цветные турецкие бумажные деньти-каине — крутить «козьи ножки».

— Братушки турские гроши вовзят не берут, — пояснял он, — теперя, односумы, тем деньгам одна назначения, потому как жесткие оне и для известного случа́я негожи…

Медлительный, огромного роста казак Адриан Мягков с медной серьгой в ухе направлял бритву на ремне. (Вырвав из своего чуба волос, подбросил его и на лету пересек бритвой. Ну разве ж то занятие для Адриана, с его тяжелой рукой, умевшей рубить с потягом? Глаза у Адриана еще мутны с перепоя. Вчера он с другом выкатил винную бочку из какого-то погреба, проткнул ее пикой и налакался до карачек. Едва отоспался.

— Про фальшивую тревогу слыхали? — пропитым голосом спросил Мягков, складывая бритву.

— Об чем гутаришь? — поинтересовался Тюкин и важно повернулся на бок.

— Надысь заступил я в сторожевую цепь, — неторопливо прогудел Адриан, — в буераке, возле ерика, стою на слуху… За городом… Ночь, темень, как у турка в мотне… По низах полк пехотный… И вот навроде бы кто-то возля крадется… сучок под ногой хрустнул. Ажник мураши по спине пошли.

Казаки придвинулись ближе к Адриану, стали слушать его с интересом.

— Вдруг гдей-то стрельба пошла… Чую: турки прорвались! Сполох… Навроде черти скубутся… Гляжу: полковой лекарь Руднев спросонья выскочил из своей палатки в исподнем и с хвеской турецкой на кумполе. Не иначе напялил ее на плешь от холоду. Дыхало ему сперло, зыркалы выпятил… Туточки бег мимо солдатик да и пырни: «турка» штыком у зад. Лекарь как заверещит: «Русский я!».

— Будя омманывать!

— Ну и голос! — усомнился в правдивости истории Ларька.

— Теперя лекарю верхи не седать.

— Ас чего шум-то зачался?

— Да, кубыть, буйвол ничейный к другому часовому тамотки подходил, — охотно пояснил Мягков, — часовой штык уперед: «Стой, кто идет?» А глыба преть без разбору, напрямки. Часовой пальнул. Буйвол — теку, похилил палатку лекаря, тот и в крик.

Алексей хохотал вместе со всеми, представляя панику.

Тюкин позвал его:

— Седай, Лексей, на мои роскоши, — немного сдвинулся на ковре, — глянь-кось, и мы не траву едим…

Алексей присел. Алифан извлек из-под себя коробок с ваксой, протягивая, сказал самоотверженно:

— Пользавайся!

Суходолов повертел в руках плоскую железную коробку. На ней заморская желто-черная наклейка. Что это Алифан таким добрым стал, у него зимой снега не выблазнишь.

— Бери, бери, — словно боясь раздумать, настаивал Тюкин, — не гребай, уважь. — Лицо его вдруг стало хитрым: — Небось приглядел булгарочку? — он ухмыльнулся: — Оченно даже аппетитные издеся встречаются.

Алексей метнул в сторону Тюкина презрительный взгляд:

— Ты, видать, большой руки бабник!

— Да ну, шуткую, — лениво возразил Алифан, — а нашшот бабник, — пыхнул дымом, — большой не большой, а в военное время не до этих занятиев. Вот как турку осилим — вполне разговеюсь. На каждый чугунок нужна крышка.

— Схожу Быстреца почищу, — поднялся Алексей, не желая продолжать неприятный ему разговор и оставив на ковре Тюкина его ваксу.

Алифан, пожав плечами, припрятал коробок. Он уважал Суходолова за прямоту, готовность прийти на помощь, а вот его бескорыстие считал глупостью, да и все эти фигеличмигели казаку не к лицу. Недаром в станице молодухи дразнили Суходолова «красной девицей». Чисто приблажный! Не лапал их, соленого словца чурался, все норовил один в степ податься. Али тронутый малость? Так не похоже…

К Тюкину подошел есаул Афанасьев. Щеки у сотенного впалые, тонкий хрящеватый нос с горбинкой нависает над губами.

— Встать! — приказал офицер, глядя на Тюкина суровыми желтовато-зелеными глазами.

Алифан вскочил, непонимающе замигал белыми ресницами.

Афанасьев ткнул носком сапога в ковер:

— Зараз возверни на площадь, в склад невостребованных вещей!

— Ить ничейный он… — начал было Тюкин, но есаул не дал ему договорить, отрезал:

— И не твой! Брать не моги… За такой страм, знаешь, что бывает? Шагом марш!

«Портной» Ларька торопливо спрятал за пазуху материю — от греха подальше.

Тюкин неохотно взвалил ковер на коня, зло подумал: «Праведный нашелся… Хрип гнешь ни за что».

Быстрец радостно заржал, еще издали завидев хозяина.

— Что, друг, соскучился? — ласково потрепал коня по холке Алексей. — Умоемся трошки?

Он обмыл коню надглазницы, храп, копыта, смочил гриву, обтер под брюхом и спину, проверил прочность подков: все шестнадцать гвоздей были на месте.

После скребницы и овальной дубовой щетки пустил в ход суконку, надраил Быстреца так, что его высокий круп отливал лаком — хоть глядись, как в зеркало!

— Ноне с Кременой тебя познакомлю, — шепнул Алексей коню. Тот помотал головой, словно соглашаясь. Морда у Быстреца суховатая, на ней видна каждая прожилка. Кончики ушей тянутся друг к другу.

Алексей стал седлать коня: удила должны лежать на одной десне, выше клыка пальца на два. Попробовал, проходят ли три пальца ребром ниже его подбородка, чтобы конь свободно дышал.

…Весь дом и все хозяйство Суходолова были обычно при нем, на коне. В переднем вьюке туго скатанная куртка с башлыком, фуражный аркан, сетка для сена, сплетенная из просмоленных тонких веревок. В заднем вьюке-суконные сумы-чемоданники с полной укладкой, торбой.

Приятно попахивала нагретая солнцем кожа седла.

В седельной подушке — рубаха, исподнее, портянки, запасные шаровары. В переметных сумах — котелок с ложкой, полотняный бинт, щетка, утиральник, запасные подковы, сукно для починки мундира, кусок мыла. Полный набор! А в холстяных саквах — суточная дача зерна и сухари с крупой.

У Кремены Суходолов решил появиться налегке, оставив в лагере все, без чего сейчас мог обойтись. Но к приезду в дом Коновых надо было как следует подготовиться.

Еще до седловки Алексей чистил толченым кирпичом железное стремя, пока стало оно теплым и ясным. Потом заблестел четырехгранный наконечник пики. Алексей протер древко, выкрашенное черной масляной краской, — пятиаршинный дротик теперь выглядел особенно грозно. Проверил сыромятную кожаную петлю, тоже покрытую черным глянцем. Туже затянул поясной ремень с патронной сумкой, счистил пыль с номера полка, прорезанного на алом сукне погон. Повесил через правое плечо шашку на портупее, а за спину — карабин, надел белый чехол на фуражку, одним махом, едва коснувшись носком стремени, взлетел в седло и помчался на свидание.

Шаг у Быстреца широкий, бодрый. Едва приметными изгибами тела Суходолов, направлял его ход, и конь копытами отбивал радостное и уже откуда-то ему известное: «Кре-ме-на… Кре-ме-на…» Алексей подскакал к дому Коновых и остановил коня на полном ходу. Быстрец замер как вкопанный. Алексей поглядел поверх забора.

Девушка в фартуке, шароварах выкатывала из погреба пустую бочку; напрягаясь, клонила ее к себе. Суходолов привстал в стременах, сорвал желтовато-румяную крупную сливу и запустил ее прямо внутрь бочки.

Девушка выпрямилась, лицо ее вспыхнуло от радости.

— Алъоша! — Она подбежала к калитке, вышла на улицу и, словно зачарованная, остановилась перед всадником: — Добро утро!

Сегодня Алеша был совсем другой, еще лучше прежнего. И даже не потому, что на нем синий мундир с красным кантом на воротнике, обшлагах и сидел он на коне, а просто — всем лучше.

— Здравейте, — тихо сказала она и робко погладила блестящую гриву коня. Быстрец ласково потянулся мягкими губами к руке девушки, ткнулся лбом в ее плечо, изнутри розоватые ноздри его затрепетали.

«Признал», — благодарно подумал Суходолов, соскакивая на землю.