Девилз-Крик - Тодд Кейслинг

– Встречаюсь с поверенным по поводу наследства, подписываю кое-какие документы, а потом иду смотреть старую усадьбу. Я примерно в двадцати милях от города и приеду на несколько часов раньше. Не мог уснуть прошлой ночью.

– Снова ночные кошмары?

– Да, как обычно.

– Отлично, пусть снятся дальше. Не зря критики называют тебя новым Бексиньским. Не знаю, что творится в твоей больной башке, но что бы это ни было, оно продается. Уверен, что не хочешь вернуться самолетом? Не понимаю, почему ты не смог слетать туда и обратно, прежде чем…

– Я же говорил тебе, Карли, я не люблю летать.

– Ах да, клаустрофобия. Извини. Что ж, держи меня в курсе. И было бы здорово, если б у тебя получилось вернуться в город пораньше. Чао!

Связь оборвалась, и ведущий радиошоу возобновил свою банальную болтовню. Джек откинулся назад, уперся руками в руль и зевнул. Сказывалось вчерашнее двенадцатичасовое нахождение за рулем. Недосып не шел ему на пользу.

Возможно, Карли права. На самолете он долетел бы вдвое быстрее, и за один день сделал бы все свои дела; но тогда у него не было бы времени на подготовку. Поехать в Стауфорд означало для него не просто побросать вещи в дорожную сумку. Джек не был дома больше двадцати лет и не чувствовал по этому поводу какой-либо вины, несмотря на то что не присутствовал на похоронах Бабули Джини.

Я сказала тебе уезжать, милый. Так что уезжай. Тебе здесь не место. Мы оба это понимаем.

Джек вздохнул. Она была права. Всегда была права. Колледж был его единственным способом выбраться из города. А несколько проданных картин и выставки в галереях привлекли к нему внимание, необходимое для начала карьеры. Двадцать лет спустя он направлялся на одну такую выставку, когда ему позвонил поверенный бабушки.

Подумав об этом сейчас, воспроизведя в памяти сообщение от секретарши Типтри, Джек почувствовал, как сердце у него учащенно забилось. Он очень любил свою бабушку, но мысль о ее похоронах была для него невыносима. Она всегда была рядом, всегда указывала правильный путь. Даже когда он находился за тысячу миль от нее, она все равно была рядом, проверяла его, как по часам, каждый уик-энд. Когда она звонила в последний раз, разговор был вполне обыденный и как всегда милый. Она спросила, не встретил ли он кого-нибудь, поскольку она не молодеет и хотела бы иметь правнука. Как всегда, он закатил глаза, отшутился и спросил, не забывает ли она принимать лекарства.

Они поболтали о погоде, поскольку разговоры о его картинах пугали их обоих. Эта тема всегда была закрыта, потому что, в отличие от его агента, друзей и поклонников, они оба знали, откуда исходит эта тьма. Они пережили ее, видели собственными глазами, и такого мрака хватило бы им еще на две жизни. А возможно, и на дольше.

И вот теперь Бабуля Джини умерла, стала очередной жертвой сердечного приступа.

На горизонте замаячил указатель «Съезд 29». На Джека накатило онемение, ослабив напряжение в груди. В голове раздался бабушкин голос. «Расслабься, – сказала она ему. – Теперь все хорошо. Ты дома, милый».

При этой мысли его охватил озноб, впился когтями ему в спину. И Джек осознал, что тень, преследовавшая его всю жизнь, на самом деле никуда не исчезла. Она все время была здесь, ждала его возвращения.

Он включил «поворотник» и направил «мазду» к съезду с шоссе.

– Я дома, Бабуля.

2

Он не сразу поехал туда, куда ему было нужно. Встреча с поверенным была назначена на одиннадцать. Последний раз он виделся с Чаком Типтри в школе, задолго до того, как этот заносчивый мелкий говнюк добавил к своему имени слово «эсквайр», так что пара лишних часов вряд ли могла бы что-то изменить.

Съехав с шоссе и двинувшись на восток, Джек обратил внимание, что вдоль старого бульвара Камберленд-Гэп-Паркуэй в его отсутствие разрослись, подобно грибку, различные конторы. Самым заметным было огромное здание «Уолмарта», кипящее жизнью даже в девять утра буднего дня. Он с праздным любопытством разглядывал этого гиганта розничной торговли, пока его внимание не привлек ближайший рекламный щит. На проезжающий трафик смотрела, ухмыляясь, кудрявая брюнетка. Подняв одну руку с вытянутым мизинцем и указательным пальцем, она приветствовала всех гостей города знаком дьявольских рогов.

Z105.1 FM – РАДИО «РОГА»! ОСТАЕМСЯ ЗЛЫМИ ДЛЯ ВСЕХ СТАУФОРДСКИХ ГРЕШНИКОВ!

Надпись более мелким шрифтом гласила: «С участием Стиви Джи по утрам!»

«Рога»? Радиостанция, транслирующая рок? Дьявольские рога в этой части Библейского пояса?

Не бейся так сильно, мое бедное сердце.

Когда загорелся зеленый, Джек нажал кнопку радиостанции. Мгновенье спустя его гнали вперед звуки классического хита AC/DC, «Шоссе в Ад».

Он двигался вдоль бульвара на восток, скорее по памяти, чем по навигатору. Пейзаж был одновременно и чужим, и знакомым. За прошедшие двадцать лет местная экономика выросла, и, возможно, основной рост пришелся на последние пять из них. Несколько лет назад бабушка писала ему по «электронке», что округ наконец-то узаконил продажу алкоголя, против чего выступили старшие поколения Стауфорда и бутлегеры. Но в конце концов обещание прибыли за торговлю и туризм заставило старую гвардию замолчать. На пустых полях и неосвоенных участках его юности теперь располагались сетевые рестораны, заправочные станции и небольшие торговые павильоны.

Справа от него, на том, что осталось от старого торгового центра «Трейдмарк», висела ярко-синяя вывеска с надписью: «Единственный в Стауфорде винный супермаркет для водителей». Даже в этот утренний час торговля шла очень бойко. После всех тех лет, когда его друзья, переплачивая, покупали пиво в баре «Суоффордс» на Мур-Хилле, мысль о том, что можно просто зайти в магазин и купить упаковку пива из шести бутылок, казалась ему забавной и странной.

«Шоссе в Ад» плавно перетекла в открывающий рифф песни «Выпей за мой счет», и Джек рассмеялся над иронией. Он пообещал себе, что позже купит себе выпить, хотя бы ради поощрения местного гедонизма. И, проехав еще милю, наконец свернул с бульвара.

Слева, на вершине холма, стояли останки старой школы Лэйн-Кэмп, пустые и заброшенные в течение многих лет, как окаменевшее тело упавшего великана. Через дорогу лежало в спячке заросшее футбольное поле. Теперь, когда трибуны и ворота убрали, вновь прибывшим оно казалось всего лишь диким лугом. Но Джек помнил то время, когда каждый