Случайный спутник - Эвелин Беркман

— Это не моя вина, — пожала плечами Марта. Она с трудом заставляла себя говорить, так он был ей неприятен.

— Конечно, нет, — раболепно поспешил он уверить, — вашей вины тут нет никакой, и я здесь не для того, чтобы стыдить вас. Я пришел просить у вас милости, большой, большой милости. — Он уставился на нее черными точками глаз на бледно-голубом лице (жуткое зрелище в полутьме) и шагнул вперед. Позвольте мне поехать с вами, мадам. Туда, куда вы собираетесь. Позвольте мне поехать тоже, чтобы искать с вами.

Силы ее кончались. Он как бы чувствовал это и торопился договорить:

— Я не прошу многого, мадам, мое присутствие вам никак не повредит, а мне доставит большую радость. Я смогу помочь вам, — заверял он, моля и угрожая. — Вы, может быть, думаете, Ставро неграмотный старый дурак. И немножко вы правы. Ставро неграмотный, но Ставро не дурак. Вы имеете знания, которых у меня нет, но и мне… — голос стал вкрадчивым, — мне также известно многое, о чем не знаете вы. Я открыл множество тайн, откопал много сокровищ, этим и известен… Если, — он почти шептал, — если мы соединим наши знания, вместе нам больше повезет. Так что, прошу вас, позвольте мне ехать с вами! — Он сделал еще шаг вперед. — Скажите, куда вы поедете, только скажите. Об этом никто не узнает, никто в целом мире.

Да, мисс? Да?

— Простите, но я не могу… — раздражение взяло верх, и слова прозвучали жестко.

— Подождите, подождите, — вскричал он и приблизился еще на шаг, — не говорите «нет», мисс, не говорите мне «нет». Послушайте, послушайте же меня, — он тронул ее за руку, и она отступила, — я не хочу ничего, ни денег, ни славы. Но это моя жизнь — искать старые красивые вещи. С тех пор как они сказали мне, что хотят этот камень, я вижу его днем и ночью, ни о чем больше не могу думать. Поэтому скажите мне «да», мисс, вы ничего не потеряете от этого, совсем ничего. Вы красивая, добрая молодая леди, вы скажете «да» Ставро, бедному старому Ставро. Ведь это моя жизнь. Я должен, должен поехать. Да, мисс? Вы скажете «да»?

— Нет. — Не хотелось быть резкой, но его назойливость становилась невыносимой, а от голоса холодела кровь. — Извините, я должна идти.

Он почти завизжал и схватил ее за рукав:

— Подождите!

— Уберите руку, — отшатнулась Марта, — и отпустите мое пальто!

— Хотя бы поговорите со мной минуту, только минуту…

— Нет, — повторила она. — Отпустите пальто.

Он вдруг затих, глядя на нее, и молча убрал руку.

— Что ж, — короткий звук, с шипением выползший из больного рта, вместил в себя и злобу, и ненависть, и отчаяние. — Ты не будешь со мной говорить? Ты думаешь, что слишком хороша, чтобы говорить со Ставро? Другие говорили со мной, получше тебя. Кто ты такая? Никто и ничто. — Слова, как плевки, вылетали из зловонного рта, и струйка слюны текла по подбородку.

Это какой-то кошмар, подумала Марта. Так не бывает. Сумерки и сумасшедший гоблин, источающий запах непристойности, с почерневшим от гнева лицом.

— Я вам покажу! Ты увидишь! Ты и этот твой мистер Мак-Ивор, вы еще увидите! — Переходившая улицу парочка остановилась, чтобы посмотреть, что происходит. — Думаешь, со старым Ставро можно обращаться, как с нечистью? Думаешь, можно смеяться над Ставро… ты… ты… — Ему недоставало английских слов, чтобы передать свою ярость.

Наконец, она стряхнула оцепенение и побежала вверх по ступенькам. Он кричал вслед на не знакомом ей языке, но перевода не требовалось. Захлебнувшись оскорблениями и похабщиной, он зашелся в нутряном, до слез, кашле, и, пока она могла слышать, каждый хрип казался ей проклятием.

Дома благодетельная тишина бальзамом легла на раны. Она занялась обычными делами, потихоньку приходя в себя. Но не думать было невозможно. Кто, кто сказал о ней Ставро? Она только запутывалась в предположениях, которые становились все невозможней: под подозрение попала, к примеру, воплощенная преданность — секретарша мистера Брезертона. Подозревать всерьез некого, решительно некого, и это уж совсем жутко.

Размышляя над этим, она укладывала в чемодан немногие необходимые в поездке вещи. Нужно еще не забыть предупредить об отлучке булочника и молочницу, которые приносят продукты на дом. Так много тоненьких нитей приходится отрезать, даже когда уезжаешь на неделю-другую.

Прежде чем лечь спать, она написала очередное длиннющее письмо Биллу, в котором подробно изложила свою беседу со старыми коллекционерами, объяснила, в чем суть их чудаческого поручения, и рассказала историю принцессы и де Маньи. Кончалось письмо так: «Следующие две недели пиши мне в отель „Фюрст-Бишофф“, Вюрцбург, где я остановлюсь, пока не выясню, что представляет собой Рейнольдс-Тюрм, есть ли там гостиница и можно ли в ней жить. Что ты думаешь обо всей этой затее, знаю, так что не трудись повторяться».

Здесь она остановилась, перечитала письмо и представила, какое впечатление произведет на Билла ее новость. Потом, сухо улыбнувшись, продолжила: «Не беспокойся обо мне: самая страшная из подстерегающих меня опасностей — смерть от скуки в этом Рейнольдс-Тюрме, который наверняка окажется сущей дырой. Береги себя. Я напишу, как только будут новости, а если их не окажется, то немедля по возвращении в Англию».

Еще подумала и добавила без обиняков: «Целую. Марта».

Утром в воскресенье, когда все приготовления к отъезду были закончены, ей принесли телеграмму. Длинная, подписанная Г.Л.Брезертоном телеграмма гласила:

Перед поездкой Рейнолъдс-Тюрм необходимо срочно встретиться с бароном Адрианом фон Зиппельтом Ноннен-аллее 14 Вюрцбург тчк Спросите его принцессе Шарлотте и де Маньи тчк Вы историк специалист по восемнадцатому веку тчк Он предупрежден тчк Вы подготовьте два-три вопроса по существу тчк

Такое многословие в телеграмме странно само по себе. Но почему всего «два-три вопроса»? Марта подняла глаза от телеграммы и поперебирала причины: барон очень болен, очень занят или у него просто плохой характер? Она снова взглянула на телеграмму:

Барону фон Зиппельту 108 лет тчк

Глава 6

Сидя за рулем взятого напрокат старенького «фольксвагена» — лучше ничего не нашлось, — Марта медленно ехала по улицам Вюрцбурга в поисках Ноннен-аллее, 14. Портье в отеле сказал, что барон — городская достопримечательность, и объяснил, как найти его дом, но на деле это оказалось непросто. Несколько раз Марта останавливалась, чтобы узнать дорогу, и наконец очутилась на улице тихой и безлюдной. Казалось, ни одна живая душа не ступала на эту мостовую с тех пор, как ее уложили. По обеим сторонам улицы выстроились мрачные дома с массивными стенами — настоящая старина, и Марта улыбнулась ей с профессиональной нежностью искусствоведа. Вероятно, не больше полувека назад здесь жили исключительно служители кафедрального собора или профессора университета. Такие улицы она видела в Кенсингтоне: дома там сдавали когда-то только придворным королей Георгов, и на них по сию пору лежала печать августейшей сдержанности и отстраненности от мирской суеты.