Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году - Рольф-Дитер Мюллер

Вступив в должность рейхсканцлера, Гитлер в среде военных, дипломатов и других представителей консервативной руководящей элиты столкнулся с неоднородностью мнений по вопросу о сотрудничестве с Москвой. Ужесточение внутренней политики в СССР привело к тому, что тысячи русских немцев вынуждены были покинуть свою родину и выехать из страны, в результате чего они утратили статус фактора, способного оказать особое влияние на дальнейшее развитие СССР. В результате сталинизации «опорные пункты» немецкой экономики оказались зажатыми в тиски. Жестокая принудительная коллективизация привела к тому, что крестьянство, на которое могла быть сделана ставка в случае падения режима, обнищало и стало жертвой голодомора. Немецкая промышленность зарабатывала немалые деньги на заказах, шедших из Москвы в связи с форсированной индустриализацией (пятилетки), однако СССР в качестве ответного жеста поставлял на немецкий рынок преимущественно сельскохозяйственную продукцию, что в условиях мирового экономического кризиса вызывало недовольство крупных аграриев.

В военных кругах усиливались симпатии к национал-социализму и его приверженности идее «восстановления обороноспособности» страны. При всех сопряженных с этими идеями внешнеполитических рисках многим они казались более разумными, чем состояние продолжительной зависимости от благосклонности советского правительства{52}. Для захвата необходимых Германии в будущей войне сырьевых ресурсов могли быть применены мобильные передовые отряды. В конце концов война представляет собой не что иное, как «продолжение экономики, организуемой другими средствами»{53}. Такие действия — как и Первую мировую войну — могли привести к свержению правительства и заключению пакта по образу и подобию Брест-Литовского мира и/или к образованию пояса спутниковых государств от Балтики через Украину и до Кавказа. Каким образом эта «ограниченная» экспансия сочеталась с лозунгами Гитлера о захвате «жизненного пространства на Востоке» и его «беспощадной германизации», оставалось непонятно. Вероятно, Гитлер вплоть до начала 1930-х гг. имел весьма смутные представления о том, при каких обстоятельствах и когда могли бы реализоваться упомянутые идеи.

Представители высших экономических кругов считали возможным воплотить в жизнь идею «экономики большого пространства» мирными средствами, что, конечно, привело бы к перераспределению соотношения сил на планете. Ситуация, складывавшаяся в Юго-Восточной Европе в начале 1930-х гг., давала повод для подобных размышлений. Для установления режима автаркии — магическое слово того времени, — обещавшего стать панацеей от всех грядущих проблем, скорейшее решение «восточной проблемы» являлось задачей первостепенной важности{54}. Прибалтика, Украина и Кавказ были предметом мечтаний немцев, советский режим в этих мечтах представал как лишенный будущего. Однако ключом к «Воротам Востока» как с географической, так и с военной точки зрения была Польша.

Так какую же роль играла Польша во внешнеполитической концепции свежеиспеченного рейхсканцлера и чем объяснить сенсационное, на первый взгляд, сближение Гитлера с немолодым уже маршалом Пилсудским в начале 1934 г.? Необходимо помнить, что сомнительные записи бесед Гитлера с Германом Раушнингом, которые после 1945 г. рассматривались как основной источник информации об отношении Гитлера к Польше, в настоящее время классифицируются как подделка 1939 г. — не единственная из числа тех, с которыми приходится иметь дело, обращаясь к теме развязывания Второй мировой войны{55}. Раушнинг, состоявший в рядах нацистской партии, в 1933–1934 гг. занимал должность президента сената Вольного города Данцига. Разойдясь во мнениях с гауляйтером Альбертом Форстером, он вышел из партии и бежал за границу. Свои «Разговоры с Гитлером» Раушнинг написал в 1939 г., за эту книгу он получил солидный гонорар. В конце года книга была опубликована на французском языке, а затем переведена на другие языки и превратилась в бестселлер, который историки обильно цитировали на протяжении нескольких десятилетий{56}.

На деле же размышления Гитлера о политике в начале 1920-х гг. не обнаруживают какой-либо ненависти к Польше{57}. Венский период его биографии наверняка был отмечен некоторой антипатией к активному польскому национализму, однако куда более сильную неприязнь он испытывал к чехам и венграм. Ревизионистские требования Гитлера с учетом лозунгов о «борьбе с условиями Версальского мира» были направлены против нового Польского государства, вместе с тем он восхищался Пилсудским как человеком, одержавшим победу над Красной армией, восхищался его солдатским национализмом{58}. Гитлер критиковал действия прусских консерваторов. По его мнению, они совершили ошибку, аннексировав в XVIII веке Польшу с целью превращения поляков в хороших немцев либо пруссаков. Вместо этого — и здесь становится очевидным его расовое мышление — следовало изолировать либо изъять чужую кровь, дабы заселить вновь приобретенные провинции собственными соплеменниками.

Ядро его политических взглядов составляло отношение к России — и это прежде, нежели он изложил их в программном произведении «Майн кампф». Здесь тесно переплелись антисемитизм, расовая идеология, антикоммунизм и нацеленная на приобретение «жизненного пространства» / новых территорий завоевательная война, а также идеи достижения экономической автаркии.

Если поначалу Гитлер являлся приверженцем пангерманского каталога военных целей, а позже делал ставку на союз с гражданской Россией, то еще через некоторое время он оказался во власти крайнего антисемитизма. Эти воззрения Гитлера исключали всякую возможность сотрудничества с советским режимом, поскольку антисемитизм и большевизм представляли собой в восприятии Гитлера две стороны одной медали. Единственный лидер правой оппозиции, он считал Рапалльское соглашение 1922 г. ошибкой, выступая в период Рурского конфликта 1923 г. с критикой любых инициатив по сближению Германии и России{59}. Сосредоточенность Гитлера на расовой идеологии привела к тому, что он исключил возможность альянса с постреволюционной Россией, возможность, на которую делали ставку люди, подобные Секту, а также критикуемые Гитлером приверженцы «политики исполнения».

Среди множества идеологических и политических взглядов, которые он интегрировал в свою программу, примечательно влияние балтийского немца Альфреда Розенберга в том, что касается русского вопроса. Идеолог партии и с 1941 г. рейхсминистр оккупированных Восточных территорий, он в середине 1920-х гг. еще не имел ясного представления о грядущей «войне за жизненное пространство». Как и многие другие в это время, он делал ставку на то, что «еврейский большевизм» в ближайшее время рухнет, в результате чего в Прибалтике и Украине к власти придут националистические силы. Распад Российской империи на «этнически чистые» национальные государства позволит Германии оказывать преимущественное влияние на эти территории. Вместе с тем в 1926 г. Розенберг в связи с заключением Берлинского договора указывал на то, что принципиально не исключает тактического альянса с советским режимом{60}. В соответствии с моделью 1918 г. он делал ставку на независимую Украину, что, в свою очередь, шло вразрез с интересами Польши.

Гитлер был вынужден со всей резкостью противостоять этой прорусской ориентации, пустившей корни в рядах его собственной партии. Внутрипартийная оппозиция — речь идет о так называемой группе Штрассера — поддерживала левый уклон, который в крайней своей форме являл собой «национал-большевизм». Члены группы желали видеть в Советской России естественного союзника в будущей войне с Западом за самоутверждение. На партийной конференции НСДАП 1926 г. в Бамберге между Гитлером и социалистической фрондой произошел конфликт, причем взгляды последней разделял и Йозеф Геббельс.

Запись в дневнике Геббельса от 15 февраля 1926 г.:

«Я словно убит. Какой Гитлер? Реакционер? Чрезвычайно нерасторопный и неуверенный. Русский вопрос: абсолютное непонимание сути, Италия и Англия — естественные союзники. Чудовищно! Наша задача заключается в уничтожении большевизма. Большевизм — дело рук евреев! Мы должны унаследовать Россию! 180 миллионов!!! […] По всей видимости, одно из величайших разочарований моей жизни. Я уже не верю в Гитлера безоглядно. В этом и состоит ужас: меня лишили внутренней опоры. Я — лишь половина меня самого»{61}.

Уже через некоторое время Геббельс перешел на сторону Гитлера, дав себя убедить в правильности избранного пути. Его любимый фюрер во втором томе «Майн кампф» 1926–1927 гг. не поленился подробно осветить свою необычную концепцию.