Боярышня Евдокия - Юлия Викторовна Меллер

— Ага. О ней разное говорят, но все сходятся в одном, что больно сильно она власть любит.

— Такое не редкость, — хмыкнула Дуня, но Мотя бойко продолжала выкладывать собранные сведения:

— После смерти мужа она как-то подозрительно быстро начала обрастать новыми землями!

— Прямо обрастать? — с улыбкой переспросила боярышня.

— А вот не смейся! — запальчиво воскликнула подруга. — Владения Борецкой не уступают владениям владыке новгородскому и псковскому!

— Ого!

— Люди поговаривают, что нечестно те земли она купила. Были жалобщики!

— Ну, новгородцев не удивишь захватом новых территорий и превращения их в колонии, — думая о своем, вяло отозвалась Дуня.

— В том-то и дело, что жаловались другие новгородцы, которые якобы, — Мотя многозначительно выделила слово «якобы», — по своей воле продали ей свои имения.

— И?

— Жалобу подать успевали, а вот до суда дело не доходило по причине пропажи жалобщиков.

— Вот как, — не нашлась что сказать Дуня.

С одной стороны, при толковом управлении своими активами не диво разбогатеть, но сравниться земельными угодьями с новгородским владыкой до сих пор никому не удавалось.

— Но зачем ей идти под руку Казимира, если у неё всё хорошо? — не поняла Дуня.

— Так видно пригорело! — оживилась Мотя, выдавая понравившуюся ей версию. — По уложению наш князь может призвать её к ответу, если жалобщики доберутся до него. А под рукой Казимира Борецкая будет полновластной владычицей на своих землях и может не опасаться никакого суда. Там жалуйся-не жалуйся на своего пана — один конец!

Дуня с сомнением посмотрела на Мотю и вспомнила, что несколько месяцев назад в Москву приезжал Дмитрий Борецкий. Князь принял его ласково и наградил московским боярским чином. О чём они договорились, Дуня не знала, но княжичу сын Марфы Борецкой понравился. И тут вдруг такой фортель от Борецких!

— Значит, Борецкие не отъехали к князю Казимиру, как делают все бояре, а всю республику решили отдать ему? А как же подчинённые Новгороду земли? Это же необъятные территории!

— Как посадники скажут, так и будет, — сердито высказалась Мотя.

— Вот тебе и демократия, — хмыкнула Дуня, соглашаясь с подругой. — Только я одного понять не могу: зачем Иван Васильевич посылает нас с Евпраксией Елизаровной к Михаилу Олельковичу?

У Моти и на это был ответ:

— Не любо Олельковичу то, что деется в Новгороде! Он же правнук Ольгерда, а тот твёрд был в вере православной. А что сейчас в Литве творится? Это ж предательство веры отцов!

— Чего ты завелась? По делу говори, раз есть что сказать! — буркнула Дуня.

— Так я и говорю, что наш Иван Васильевич надеется, что Михаил Олелькович поможет новгородцам одуматься.

Дуня отвернулась, чтобы спрятать улыбку. Вот Иван Васильевич удивился бы, узнав, о чём он думает по мнению Моти! А вслух напомнила подружке:

— Ты же сама только что рассказала, какое участие принимали сами новгородцы в своей судьбе.

— Какое?

— Никакое! Их никто не спрашивал.

Матрена задумалась и с тревогой посмотрела на Дуню:

— Так чего мы туда едем?

Дуня хмыкнула, услышав повторение своего же вопроса.

Пока они говорили с Мотей, она пыталась вспомнить всё то, что когда-то слышала о Борецкой. Эта женщина упорно толкала Новгород в состав Литовско-польского княжества и враждебно относилась к Москве.

Зачем она это делала, Дуня не знала. Но упорство Марфы отобразилось в веках, как и то, что она в лоб столкнула Новгород с Москвой. В результате Литва с Польшей не оказала никакой поддержки Новгороду, хотя обещано было многое, а Москва больше не церемонилась с господином Великим Новгородом и жестко поглотила его.

У Дуни непроизвольно сжались кулаки. В прошлой жизни она боялась и избегала таких людей, как Борецкая. Их вера в собственную избранность привлекала многих, а они несли только разрушение.

Девочку пробрала дрожь. У неё разные весовые категории с Борецкой, и если она встанет у той на пути, то боярыня сметет её.

Но знать, что будет с Великим Новгородом и ничего не сделать нечестно!..

Дуня посмотрела на ожидавшую её слов Мотю и, изобразив решительность, заявила:

— Мы едем в Новгород, чтобы, во-первых, помочь Евпраксии Елизаровне.

Мотя одобрительно кивнула, но тут же заинтересованно спросила:

— А во-вторых?

— Мне надо заработать кучу денег, — неожиданно произнесла Дуня, как будто новгородские проблемы больше не интересовали её. В её голове галопом промчались расчеты по обустройству будущей новой слободы и деньги за бумажную мастерскую в этих расчетах были каплей в море.

— Э-э, — растеряно проблеяла подружка, но быстро сориентировалась: — а можно мне тоже кучу денег заработать?

— Мотя, а тебе зачем?

— Так чтобы замуж выйти и Ксюшке приданое собрать!

— Хм, мы его и так тебе собираем, но хорошо бы прикупить домик, — задумчиво произнесла Дуня. — В качестве приданого он тебе не помешает.

— Ой, не помешает, Дусенька, верно сказываешь!

— Осталось придумать, как заработать.

— Я думала, ты уже… — разочаровалась Мотя.

— Ох, если бы… — чуточку устало протянула Дуня, пытаясь удержать вильнувшую мысль насчёт заработка.

Это было чистейшее вдохновение. Идея раскручивалась, приобретая очертания слабенького плана, но это было уже что-то, и Дуня чуть бодрее добавила:

— Ах, если бы… — но настроение поползло вверх и задорно подмигивая подружке она припечатала: — ух, если же…

Мотя завороженно следила за переменой Дуниного настроения и глаза её засияли:

— Будем делать «ух, держитесь все»?

— Мотька, не сглазь! — подскочила Дуня. — Беги к княжичу, скажи, что нужно срочно напечатать новости кота Говоруна. Наш сплетник узнал, что боярыня Кошкина спешит в Новгород, чтобы