Под ледяным щитом - Василий Бережной

— Любопытно, как это интерпретируют ваши теоретики?

— Появилась очередная гипотеза — синхронной периодической пульсации.

— И какая же периодичность определена?

— Нынешние параметры считаются началом нового периода, а сколько он продлится…

— Очень интересно.

— Да? А я не вижу в этом ничего особенного.

После непродолжительной паузы Генрих деликатно предложил:

— А не совершить ли вам вылазку на снег?

Клара виновато улыбнулась:

— Я боюсь холода. Да и времени нет. — Встала. — Вы сейчас куда — на Космическую Пращу?

— Да. — В голосе Генриха прозвучало разочарование. — Я должен вернуться на свою базу.

— Счастливого пути!

— А смогу ли я еще как-нибудь побывать здесь?

— Да, — сдержанно разрешила Клара.

Генрих просиял.

Языки пламени лизнули одежду Никифора, поползли по рукам, по груди, по спине. В одно мгновенье огонь охватил его всего, золотистые лепестки заплясали, словно празднуя какой-то ужасный праздник на голом теле. Больно, ох как нестерпимо больно! И внутри огонь: жжет, душит, не дает вздохнуть. Ноги тоже не слушаются, он бежит и бежит, а кажется — все остается на месте! Напрягает последние силы, ведь хищник вот-вот настигнет. Никифор уже не оглядывается, каждой клеткой ощущает ужас, крик застревает у него в горле, и сквозь зубы прорывается стон. Откуда-то проникают приглушенные слова: «Он бредит». Кто это сказал? Может быть, Клара?.. Да-да, вон она убежала от него, тоже вся обсыпанная золотистыми лепестками. Да погоди же!.. Никифор на бегу начинает рукой сбивать с нее искры огня; они падают в траву, перескакивая со стебля на стебель, со злобой и жадностью бросаются на сочную добычу, шипят. И он бежит по этим колким огням, как по шипам, и чувствует, что вот-вот упадет. «Сердце! Поддержите ему сердце!..» — снова долетает откуда-то из очень далекого далека.

Он прижимает ладонь к груди, но вместо сердца бьется там тоже клубок огня, и он слышит легкие толчки. И сразу спадает с груди раскаленная цепь. Ах, как хорошо, когда не жжет, не печет! Хорошо лежать в траве, колышется луг, как зеленая палуба корабля, укачивает. Веки слипаются, нет боли, нет огня. Покачивается земля — плавно, размеренно. Спать, спать…

…Теперь голоса звучат ближе, Никифор слышит их сквозь туманную пелену сна, но проснуться не может. «Кризис миновал. Сказать по правде, я очень боялся сепсиса. Инфекция начала атаку сразу, и если бы рана не была обработана своевременно, трудно было бы надеяться на положительный исход. Пришлось бы, наверно, ампутировать ногу…» Голоса отдаляются, тонут, и тут Никифор все-таки открывает глаза. Где это он?..

Сгорбившись, сидит возле него, подперев голову кулаком, девушка.

— Верочка… — узнает он ее.

— Tсc… — она грозит пальцем, в глазах ее и страх, и радость. — Молчи, тебе нельзя разговаривать.

Никифор молчит некоторое время, только смотрит и смотрит на нее. Потом говорит:

— Так, значит, мог быть и сепсис?.. — У Веры задрожали густые ресницы. — В лучшем случае — ампутация?

— Лежи спокойно, Ник. Что было, то сплыло.

— Та-ак… Значит, было… — Никифор перевел взгляд на прозрачную стену, за которой виднелась зеленоватая вода бассейна. — А если бы не ты?.. Значит, неспроста сказала мне Пифия, что я счастливый. Послушай…

Не договорил. Вздохнул и только красноречиво взглянул на девушку. Вера догадалась: хочет спросить о Кларе. Болезненная гримаса появилась у нее на лице: ну что ему сказать?

— Видишь, как получается… — заговорил Никифор. — Снова я очутился на этой вилле. Клара здесь отдыхала?

— Да, — кивнула головой Вера. — Я сюда перебралась.

— Какой-то заколдованный круг…

— А хочешь, я перевезу тебя домой?

— Нет, спасибо, не беспокойся.

«Ему здесь приятно, — подумала Вера. — Все напоминает о Кларе. Это хорошо. Позитивные ассоциации содействуют скорейшему выздоровлению. Иногда и иллюзии бывают полезны».

И верно, его память отбирала из прошлого только радостное, только хорошее. «Это ведь она здесь была, — думал Никифор. — Эти стены помнят ее голос, эта мебель, наверно, тоже ее еще не забыла. А что в ней особенного? Познать это — означало бы сделать большое открытие!»

Стена еле заметно засветилась и погасла — пенаты вызывают Веру на связь. Теперь, когда в помещении появился больной, они перестали пользоваться звуковыми сигналами. Вера облегченно вздохнула, встала и вышла, мягко ступая по голубому пластику. Никифор проводил ее взглядом, исполненным надежды. Вернувшись минуту спустя, Вера сказала:

— Это Клара. Интересуется твоим здоровьем, просила передать привет…

Каким радостным сиянием озарились его глаза, как засверкали! Что-то там, в глубине, прояснилось, засветилось, заиграло. Она интересуется! Передает привет! Неужели не все еще потеряно? Неужели она поняла, что он обидел ее от избытка чувств?

А Вера едва удержалась, чтобы не заплакать. Она поняла, что в сердце ее растет зависть к подруге, и это очень плохо. Разговаривала она совсем не с Кларой. Клара неизвестно где и не хочет отозваться. Это охрана здоровья интересовалась, все ли в порядке. Эх, Ник, Ник…

Увидев на экране отца Ника, Вера стремглав бросилась к юноше. Отец смотрел с экрана, как ковыляет сын, и спросил:

— Ходишь?

— Хожу!

Помолчали. Отец хмурился, поглаживал пальцами гладко выбритый подбородок.

— Ну а что собираешься делать?

— Как только выздоровею, отправлюсь в Антарктиду. Никифор Ярковой слов на ветер не бросает! Я докажу…

— А что же ты докажешь?

— Я сделаю открытие, такое открытие!

Отец посмотрел сыну в глаза:

— Это хорошо, Ник, что у тебя такой задор. Вот только мотивы мне не нравятся. Докажу, докажу… Мальчишество это. Рассуди спокойно, сам поймешь. Тебе нужно начать с понимания того факта, что ты живешь в обществе…

— Общество не признает меня, игнорирует!

— Но виноват-то ты сам.

— Я виноват? Да что же такое я сделал?

— Ты нарушил закон неприкосновенности личности и жилища. Это атавизм, рецидив анархии, и общество…

— Напридумывали кто знает сколько ограничений, вот и ходи-броди по лабиринту законов и традиций. А я не хочу! Не желаю! Мне нужен простор!

— Неконтролируемые эмоции…

— Я знаю: вам лишь бы только логика и еще раз логика!

— А как же, сынок? Эмоции необходимо подчинять разуму, иначе никакая система функционировать не будет, перевесит энтропия.

— Ну и пусть!

— Вот это уже необдуманно, Ник.

— А они там все обдумывают, да? Занимаются всякой ерундистикой, а стоит сказать им умное слово, слушать не хотят!