Однажды в Октябре - Александр Михайловский

Я приоткрыл свой сундучок, и достал оттуда свой походный набор — пластиковую коробку, в которой лежали с десяток чайных пакетиков и столько же кусочков сахара. Выложив все на стол, я повернулся к Сталину, и увидел его изумленные глаза.

— Это заварка, — сказал я, показывая Сталину пакетик с желтеньким ярлычком, — надо положить его в стакан и залить кипятком. Хвостик с бумажкой оставляем снаружи. А это натуральный сахар — кладите его себе по вкусу. Для меня вполне достаточно двух кусочков.

Сталин с удивлением покрутил в руках пакетик, потом, глядя на нас, заварил чай и добавил в стакан сахар, — Как все удивительно и просто, — пробормотал он себе под нос, — никогда в жизни не видел ничего подобного.

Пока мы не спеша пили по первому стакану чая. Сталин с интересом нас разглядывал. Потом видимо сделав какие-то свои выводы, сказал,

— Товарищи, я уже почти час общаюсь с вами, но так и не смог понять, кто вы и откуда. Не могли бы вы раскрыть мне свое инкогнито?

— Иосиф Виссарионович, мы ведь уже представились вам, — ответил я, — поверьте, мы назвали вам свои настоящие имена и фамилии и род занятий. А вот ту информацию, которая вас так интересует, мы раскроем вам в самое ближайшее время. Сейчас наш рассказ может прозвучать для вас слишком невероятным. Потерпите немного. Иногда не надо спешить — вы ведь помните кавказскую пословицу: «Быстрая река до моря не добежит».

Сталин молча усмехнулся и пригладил усы. Он с удовольствием прихлебывал горячий чай, продолжая внимательно разглядывать нас. Коба явно чего-то ждал. Чего-то или кого-то? Интересно?!

Все выяснилось через несколько минут. Снова у меня в кармане запищала рация. Включив ее на прием, я услышал спокойный, немного замедленный, голос еще одного бойца из группы Бесоева — Максима Турдибекова: «Дед», я «Алтай». К дому подъехал тарантас с мотором, — в наушниках раздалось сдавленное хихиканье, — и колеса, как у велосипеда — со спицами. В авто два человека — водитель в коже, и пассажир в офицерской форме. Пассажир вышел из машины, и идет в редакцию. Нам его брать его, или как? Прием.

— Отставить… — ответил я, искоса посмотрев сначала на Бесоева, потом на Сталина, — Пусть идет, а вы еще усильте наблюдение. До связи.

— Ну, товарищ Сталин, и кого нам ждать? — спросил я, нашего гостеприимного хозяина, — С кем мы будем иметь честь познакомиться через несколько минут?

Ответить мне Сталин не успел. В помещение вошел высокий худощавый офицер лет пятидесяти, с небольшими усиками и в пенсне. Я его узнал, хотя качественных фотографий этого человека мне видеть не довелось. И немудрено — люди его профессии не любили, когда их фотографировали.

— Доброй ночи, Николай Михайлович, — вежливо поздоровался я с вошедшим, чем привел его в состояние легкого обалдения, — точнее, доброе утро. — глянув на часы, я добавил, — Наверное, скоро уже начнет светать?

Офицер, точнее, генерал — об этом говорили его золотые погоны с зигзагом и красная подкладка шинели, — удивленно посмотрел на меня и на Бесоева. Но, как человек воспитанный, генерал вежливо поздоровался с нами, и присел в углу на топчанчик.

— Ну, удивительно как он похож на полковника Бережного, — подумал я — прямо родной брат, интересно будет посмотреть на их знакомство?

— Вот это те самые люди, о которых я и сообщил вам, Николай Михайлович, — сказал Коба, — Похоже, что это ваши коллеги. Они обладают совершенно секретной информацией о замыслах германцев, но с ней почему-то пришли не к вам, а ко мне.

— Представьтесь, пожалуйста, господа, — твердым и властным голосом обратился к нам генерал-лейтенант Потапов — начальник военной разведки Русской армии.

— Николай Михайлович, — ответил я, — мы ваши коллеги, только пришедшие издалека. Я, Тамбовцев Александр Васильевич, в настоящее время журналист и военный корреспондент, но в свое время работал в одной разведывательное структуре, название которой вам точно незнакомо. Ведь слова «Первое главное управление» вам ничего не говорят? А вот мой коллега, старший лейтенант Бесоев Николай Арсентьевич, действительно служит в ГРУ — военной разведке, нынче пока именуемой разведуправлением главного штаба, а, точнее, в одном из ее специальных силовых подразделений.

— Я ничего не понимаю, — Потапов снял фуражку и вытер пот со лба, — Александр Васильевич, какое первое главное управление? Что это за структура, о которой я ничего не знаю? А про ГРУ, Николай Арсеньевич, я тоже до сегодняшнего дня не имел никаких сведений. Будьте любезны, может быть, вы мне скажете прямо — кто вы и откуда.

Мы с Бесоевым переглянулись. Видимо, подошло время приоткрыть карты.

— Иосиф Виссарионович, Николай Михайлович, — обратился я к Сталину и Потапову. — Мы из вашего будущего, из конца 2012 года. Не считайте нас сумасшедшими или шарлатанами. Мы говорим вам правду…

В этот момент у меня в кармане снова запищала радия.

— «Дед», я «Пегий». «Первый» сообщил — «Первое отделение концерта окончено. Антракт. Публика довольна». Как поняли меня, прием?

— «Пегий», я «Дед», понял тебя. До связи, — ответил я и посмотрел на часы — шесть ноль пять. Похоже на правду.

На недоуменное молчание Сталина и Потапова я коротко ответил, — Товарищи, командующий нашей эскадрой контр-адмирал Ларионов только сообщил нам, что германская операция «Альбион» полностью и окончательно провалилась. Десантный корпус, и часть флота кайзера Вильгельма уничтожены.

Увидев, как вздрогнул генерал Потапов, я добавил, — Да, Николай Михайлович, именно так. Мы сюда попали не втроем и не вдесятером. Там, в ста верстах западнее острова Эзель, находится русская боевая эскадра из нашего времени. И то, что она сделала — это только начало.

Сталин и Потапов изумленно переглянулись. И тут в нашу загородку просунулась вихрастая голова мальчишки-разносчика, — Товарищ Сталин, — вам юзограмма из Центробалта…

Сталин взял переданную ему юзограмму, так в то время назывались телеграммы, передаваемые с помощью электромеханического буквопечатающего телеграфного аппарата системы Юза, клавиатура которого напоминала клавиши аккордеона, и стал внимательно ее читать. Потом он хмыкнул, перечитал снова и протянул бланк генералу Потапову.

— Извините, товарищи, — усталым голосом сказал Сталин, — только теперь я могу поверить в то что вы мне рассказали. Слишком уж фантастически все это звучало. Как вы там сказали, — «Мы люди из будущего, с русской военной эскадры, прибывшей к нам из 2012 года…» А вот теперь, после этого сообщения Центробалта я даже не знаю что и думать, — он прошелся по выгородке взад-вперед, потом повернулся в нашу сторону и посмотрел эдаким своим пронзительным «тигриным» взглядом, — мне ничего не остается, как поверить вам.

В ответ на это заявление я только слегка улыбнулся. Ведь доказательств нашей «нездешности» было у нас достаточно. Тем временем, генерал Потапов, в свою очередь два раза перечитал сообщение, крякнул, снял с носа пенсне, и тщательно его протер белоснежным носовым платком.

— Да, как все просто, — сказал он, — и как все страшно. Еще в середине августа мы получили от наших агентов информацию о том, что германцы готовятся к прорыву в Рижский залив. Сказать честно, никто из нас даже и не рассчитывал, что армия и флот, находящиеся в сильнейшей степени разложения, смогут отразить немецкий удар.

Но, сейчас, наблюдатели на Эзеле сообщают, что в море горят и взрываются немецкие транспортные и боевые корабли, в заливе Тагалахт волны выносят на берег трупы немецких солдат и моряков. — генерал вздохнул, — Южнее селения Памерорт на берег выбросился поврежденный германский крейсер. Батареи Балтфлота открыли огонь по освещенным пожаром немецким кораблям. На ноги поднят Разведотдел Балтфлота, служба радиоперехвата каперанга Ивана Ивановича Рейнгартена пытается перехватить вражеские радиограммы и определить уровень немецких потерь.

— Наши определят быстрее, — машинально сказал я, потом вспомнил, про самое главное, и повернулся к иосифу Виссарионовичу и спросил, — Товарищ Сталин, сегодняшний номер «Рабочего пути» уже печатают?

— Ай, бодиши! — воскликнул будущий «вождь и учитель», быстро ухватив мою мысль, от волнения у него на мгновение прорезался резкий кавказский акцент, — Адын момент, таварищи, — и главред «Рабочего Пути» почти бегом отправился куда-то вглубь типографии.

А генерал Потапов, еще раз пробежав послание Центробалта, задумчиво посмотрел на меня и спросил, — Не знаю, как к вам и обращаться-то…

— Николай Михайлович, — ответил я, — у нас принято обращение «товарищ», но если вам оно непривычно или неприятно, то можете называть нас по имени и отчеству.

— Хорошо, Александр Васильевич, — кивнул генерал Потапов, — В силу моих должностных обязанностей сейчас меня интересует каковы дальнейшие планы вашего командования? Дело вот в чем… — генерал в раздумьях снова начал протирать пенсне. — Германцев вы разбили. Этот фигляр и болтун Керенский, естественно, завтра же объявит себя великим полководцем, и припишет себе все заслуги в поражении немецкого флота. А это плохо — лавры победителя могут хоть и ненадолго прибавить ему популярности…