Если Мельпомена выбрала тебя - Ксения Сингер

– Батюшка, все четыре ведьмы в сборе, ждем тебя.

Он хмурит брови, грозит ей пальцем, а глаза смеются. Я встаю, потому что мне удобнее стоять в его присутствии. Остальные тоже встают. Марта для того, чтобы принести еду, Виви и мать, чтобы подойти к нему поздороваться. Но он подходит сначала ко мне, целует меня в лоб и тепло произносит:

– Добро пожаловать, дитя мое. Меня зовут Юрген, я брат твоего деда, то есть тоже в какой-то степени твой дед. А твое имя, как я понимаю, Лина?

Я отрицательно кручу головой. Он удивленно смотрит на меня, как и все присутствующие, и я твердым голосом сообщаю:

– Меня зовут Алина.

И я почувствовала себя вдруг в его присутствии защищенной и уверенной в том, что все образуется и я буду сама определять мою жизнь. После ужина мы долго сидим за столом. Разговор идет о том о сем. Иногда какими-то полусловами, полунамеками. Я вижу, все всё понимают, кроме меня. Потом разговор заходит обо мне. Мать вперемежку с плачем поведала, что мне остался всего год учебы для того, чтобы закончить абитур. С такими способностями надо идти в университет.

За весь вечер я не произнесла ни слова. И не стремилась. Мое молчание за столом никого не тяготило, включая и меня.

На следующее утро я не хочу выходить из выделенной мне комнаты. Она очень уютная, и кажется, что в ней я надежно защищена. Здесь есть все, что мне нужно, и ничего лишнего: узкая кровать, маленький стол и стул, деревянная полка на стене и рядом с ней два крючка. На полку я водрузила два тома. Третий, который начала читать, положила на стол.

Решив не ходить на завтрак, поскольку еще не проголодалась после вчерашнего ужина, стала рассматривать кассеты экспроприированные вчера. На каждой стояла надпись. Чаще это было имя. На одной было написано «Лина». Ее отличал от других большой жирный красный крест. Эту кассету я переложила в папину коробку на самый низ.

Я только села за стол, решив дочитать главу, которую не закончила вчера на Альтона-балконе, когда в дверь постучали. После моего «да-да» входит Юрген. Я пододвигаю ему стул, сама пересаживаюсь на кровать. У него в руках стопка книг. Прежде чем сесть, он трогает стену у кровати, чтобы удостовериться, что она теплая. Ночью это было для меня приятным сюрпризом. Он спрашивает заботливо:

– Как спалось?

Дома я ненавидела мою кровать – от нее всегда пахло Кони, хотя даже саму кровать сменили уже дважды, но запах оставался. Потом с ним смешался запах Криса. Это было непереносимо тошнотворно. Сегодня от кровати пахло морем. Мне так хорошо спалось в ней. Я абсолютно искренне отвечаю:

– Впервые за долгое-долгое время очень хорошо.

– А это что ты за такую большую и толстую книгу читаешь, похожую на Библию?

– Да это и есть Библия, только для физиков. Это университетский учебник. Папин еще. Пока ничего другого нет, я и решила этим позаниматься.

Он разглядывает меня с любопытством, и, я чувствую, даже с некоторым уважением.

– Я тебе вот тоже кое-какие книжки принес, посмотри, может быть, сгодятся. Меня беспокоит, что ты бледная очень. Как ты себя чувствуешь? Голова кружится? Тошнит?

На мой кивок он пересел рядом на кровать, обнял меня, прижав к своему плечу.

– Я хочу, чтобы ты знала, пока я жив, всегда на твоей стороне буду. Никому тебя в обиду не дам. Я, сколько могу, любого ребенка, который в этом нуждается, стараюсь защитить, а уж за родную-то душу, за тебя, голову готов положить. Я ведь первый был, кто тебя в этом мире на руки принял. Мать твоя непутевая мне всю историю поведала. Но мне надо, чтобы ты все сама мне рассказала. Все высказала, выплеснула, не дала в душе застрять. На это надо смотреть как на несчастный случай. Шел человек, поскользнулся, упал и сломал ногу. Бывает, но теперь надо постараться, чтобы нога правильно срослась. Или бешеную собаку встретил…

– Да дело не в бешеной собаке, а когда тебя родная мать предает в угоду бешеной собаке, которая тебя всю обгрызла, что и срастаться уже нечему.

– Алина, можно я спрошу? Ты откуда узнала, что ты беременная?

– А я и не узнала. А я… я что, беременная?

– Ты же в одну из пробирок написала. Обе пробирки и показали беременность. Мы, конечно, еще проверим.

– Это я хотела ей знак оставить на случай, если он вернется и прибьет меня, когда я у него видеокассеты, изымать буду. На них он записал, как он надо мной и другими это совершал. Значит, и она тоже беременная?

– Что делать-то будем?

– С видеокассетами? Кроме них, там еще какие-то бумаги были, я их тоже экспроприировала. Да еще кассету из автоответчика. Мать и Виви правы, что он меня за эти материалы из-под земли достанет.

– Ты мне позволишь это все посмотреть?

– Ты лучше понимаешь, что с этим всем делать, конечно, бери. Я только кассету, на которой надпись «Лина» стоит, убрала оттуда. Я не хочу, чтобы это кто-нибудь видел.

Я рассказываю ему, как я производила изъятие, потом о Пегги, о предательстве матери, о бабушке, которую они мне постоянно грозили засадить в тюрьму, и о злой бешеной собаке Крисе. И вдруг меня осенила простая мысль, которую я тут же выкладываю; что если он меня сейчас найдет и убьет, то убьет и ту маленькую жизнь, которая теперь живет во мне. Эта жизнь вообще ни в чем не виновата. Что же теперь делать? Он обнял меня за плечи еще крепче.

– Сейчас-то мы тебя здесь спрячем. Но тебе учиться надо. Ты, наверное, хотела бы стать физиком, как твой отец был? Мы с Виви тут посоветовались, чем бы мы могли тебе помочь, и у нас такая идея. Послушай. Это наши предложения. Решать, конечно, тебе. Фамилию и имя поменяем. В этом я тебе попробую помочь. Есть у меня один канал. Тринадцатый класс ты можешь заочно закончить. Ты в состоянии самостоятельно пройти курс. Виви тебе и программу найдет, и учебниками обеспечит, и договорится, чтобы ты сдала абитур экстерном в гимназии, где она сейчас работает. Вот с университетом как быть? Куда бы нам тебя подальше отправить?

– Учиться я буду в Гамбурге, а жить – у бабушки.

– Это очень рискованно.

– Я буду жить у бабушки. Только где мы с матерью рожать будем? Это будет сенсация. Рожает четырнадцатилетняя. Да мне может быть пятнадцать к тому времени уже исполнится. Газеты будут пестреть заголовками: пятнадцатилетняя рожает одновременно со своей матерью. А когда он придет убить нас всех четверых, никто за нас не заступится, все в это время в другую сторону смотреть будут. А когда дело будет сделано, еще громче кричать начнут, как они за права детей борются.

Юрген грустно смотрел на меня. Наверное, возразить мне трудно.

– За это ты не переживай. Ты будешь здесь, в этом доме, рожать. А роды я буду принимать и Марта.

– Классно. А мать тоже здесь рожать будет?

– Твоя мать вообще рожать не хочет.

– А как это? Что значит не хочет?

– Она говорит, что ей не поднять еще одного ребенка. И еще потому, что от него. И поэтому хочет от ребенка избавиться. И ее не пугает даже то, что она может оказаться в тюрьме, если сделает аборт.

– Где она? Мы должны сейчас все вместе поговорить.

Я бегу через весь дом, заглядывая в каждую комнату. На кухне нахожу всех трех женщин, они что-то готовят из теста. Мать плачет и говорит, говорит, говорит. Две другие слушают, иногда смахивая слезы. Я вплотную подхожу к ней и, глядя ей в глаза, хочу сказать, но вместо этого из одеревеневшего вдруг горла вырываются хрип и с трудом выговариваемые слова:

– Ты не убьешь его? Он ведь ни в чем не виноват. Ты почти убила меня, сейчас хочешь убить еще одного. Я не позволю тебе этого сделать. Я перейму обоих детей. Только не убивай больше никого.

Образовавшаяся вдруг темнота обволокла всех и меня. Когда я снова вернулась, я лежала у себя в комнате на кровати, от которой пахло морем. Пахнет еще чем-то пряным. Когда умер дедушка и когда погиб папа, у бабушки в комнате был очень похожий запах. Кто-то здесь, наверное, тоже умер. Кто? Может быть, я? Юрген сидит на стуле возле кровати, положив голову на руки, опертые локтями в колени, глубоко задумавшись. Я на всякий случай трогаю его за колено:

– Юрген, все в порядке? Все живы?

Он смотрит на меня и улыбается:

– Все будут живы и все здоровы. А сейчас давай-ка вот творожок с булочкой поешь. Не хочу – нет теперь такого слова. Ты теперь не одна, а второй, может быть, хочет есть, и ему нужны для роста витамины и кальций, и вообще регулярное питание. А еще ему нужны каждый день прогулки на свежем воздухе. Так ты лучше в саду за домом гуляй. Там спокойнее и забор повыше, чтобы не вызывать у посторонних напрасного любопытства.

– Юрген, забери эту сумку с кассетами. Вон та, синяя. Ты знаешь, я очень за бабушку переживаю, он найдет ее и сделает ей что-нибудь плохое. Я должна к ней съездить. Ее надо предупредить и защитить. Я ей письмо написала, но все о себе, а ей ведь угрожает большая опасность, чем мне. Про тебя он ничего не знает, если ему мать не сказала. А про бабушку он знает, что идти мне, кроме нее, некуда. Мы хотя и забрали все фото и адреса, найти ее все равно можно.