Блитвуд (ЛП) - Гудман Кэрол

Я ощетинилась, подумав о Тилли и других девушках, с которыми я работала.

— Это была достойная работа, — сказала я, — и другие девушки, с которыми я работала, простушками не были. Некоторые из них были очень даже экстраординарными.

Миссис Холл удивлённо дёрнула подбородком, поразившись моему пылу, но потом на её губах появилась улыбка.

— Ах, я смотрю, ты переняла реформаторский стиль. Прям как Эви! Я имею в виду только то, что я никогда бы не позволила своей дочке и внучке жить в нищете. Это то, что твоя мама тебе говорила?

— Нет, она никогда не говорила о вас, — ответила я быстро, слишком быстро, чтобы подумать, как мои слова на неё повлияют.

Я заметила, как цвет схлынул с её щёк, а губы напряглись. Она выглядела осунувшейся и безжизненной, как мавр у её ног.

— Хорошо, — сказала она, наконец, — хорошо. Я всегда учила её, что если ты не можешь сказать ничего приятного, лучше не говорить ничего, — она рассмеялась сухим, горьким смехом. — Хоть к одному моему совету Эвангелина прислушалась. Она рассказывала о своём прошлом?

— Она очень нежно отзывалась о Блитвуде, — ответила я, напрягая свой в мозг в поисках чего-то доброго, что я могла сказать.

Я всегда была уверена, что это бабушка разорвала все связи с мамой, а не наоборот. Я знала, что мама могла быть чувствительной и гордой. В последние годы она стала подозрительной и пугливой, а в предсмертные месяцы её жизни её взгляд стал затравленным. Возможно всё же вина лежала не на моей бабушке. И поэтому я добавила:

— Я уверена, что она была очень благодарна, что вы её туда отправили.

Её лицо застыло как у Медузы Горгоны, когда Персей поднял щит, чтобы превратить её в камень собственным отражением. В полнейшей тишине даже мавр, казалось, опустился ниже; складывалось впечатление, что удары бронзовых часов на каминной полке сломили его.

— Если бы она действительно была благодарна, — наконец сказала миссис Холл сквозь стиснутые зубы, — она не опозорила бы меня своим поступком, — она подняла лорнет, посмотрев на меня так, словно через кристаллическую линзу рассматривала редкий вид насекомого. — Возможно, ты будешь лучше. Но мы поговорим об этом позже.

Она подняла руку в перчатке, как это было раньше, чтобы остановить бурлившие во мне вопросы.

— Вот и Агнес пришла, она покажет тебе твою комнату. Будем надеяться, что ты такого же роста, как и твоя мать и найдёшь что-то в её шкафу и будем уповать, что это единственная общая черта у вас.

***

Я покинула гостиную, чувствуя себя так, словно из меня высосали всю жизненную энергию. Агнес повела меня вверх по парадной лестнице и вглубь по долгому коридору с портретами мужчин и женщин, смотревших на меня с осуждением.

Когда мы вошли в комнату, я оживилась. В отличие от тусклой и загромождённой гостиной, эта комната была светлой и просторной, стены были обклеены жёлтыми цветочными обоями, мебель и основание кровати окрашены в белый цвет, окна были слегка прикрыты белым кружевными занавесками и выходили на внутренний двор с симпатичным садом. На подоконнике лежала открытая книга, словно читатель недавно оставил её там и вышел. Я подняла её и увидела, что она открыта на произведении Теннисона «Леди из Шалотта», это была её любимая поэма.

— Миссис Холл ничего не меняла в комнате после ухода Эвангелины, — сказала Агнес, взяв в руки одну из стоявших на столе фотографию в рамке.

Я посмотрела на фотографии. Девушки в белых блузках, длинных темных юбках и в соломенных шляпках резвились вокруг майского дерева, орудовали клюшками, натягивали луки или позировали как греческие статуи в саду, все это было словно из женской школы миссис Мур. Я нашла маму, потому что она была самой высокой в каждой группе, иначе бы не узнала её беззаботное выражение лица. На одном фото она стояла в обнимку с блондинкой под аркой, на которой были выгравированы слова: «Академия Блитвуд — Tintinna vere, specta alte».

«Узрите правду, стремитесь к большему». Это был девиз Блитвуда, который часто мама цитировала мне.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я заметила коробку, стоявшую на комоде. Заглянув, я увидела в ней книги, ленты, сине-белую чайную чашку, необрезанную соломенную шляпу, перья — длинное чёрное перо среди них — и знакомую зелёную бутылку.

— Я получила твой адрес на фабрике «Трайангл» и пошла к тебе в комнату, — сказала Агнес. — Надеюсь, ты не возражаешь, что я взяла на себя смелость забрать твои… вещи. Некоторые из них были похожи на сувениры твоей маме. Я подумала, что ты захочешь их вернуть.

Я подняла зелёную бутылочку. Она странно выглядела в этой желто-белой комнате. Как девушка, которая выросла здесь, могла закончить тем, что пила из этой бутылочки?

Я осмотрела комнату. Розово-серый вымпел висел над кроватью. Лук и колчан со стрелами стояли за письменным столом. Бронзовые трофеи: за стрельбу из лука, латынь, соколиную охоту и «колокольный звон» выстроились на книжных полках. Всё в этой комнате напоминало о Блитвуде.

— Миссис Холл говорила об интервью, — сказала я, боясь задать вопрос. — Она имела в виду?..

— Интервью в Блитвуд, — ответила Агнес. — Теперь, когда тебе уже шестнадцать, ты как раз подходишь по возрасту. Интервью через три дня. Ты лучше отдохни. Следующие несколько дней будут сложными. У нас много работы, чтобы тебя подготовить.

Я облегченно вздохнула, что интервью было не в психушке, но затем, глядя на фотографии счастливых и улыбавшихся девушек, я подумала, что пропасть между ними и мной даже шире, чем между девушкой, что выросла здесь и умерла от чрезмерного употребления настойки опиума. Пропасть слишком широкая для моста в три дня.

ГЛАВА 5

Агнес оказалась права в том, что следующие несколько дней будут тяжёлыми. Чувствовала я себя так, словно проходила пробы на определённую роль — причём на такую, на которую, я не была уверена, что даже хотела. У меня всегда была мечта попасть в альма-матер своей мамы, но то, что она не увидит этого, заставило меня осознать, что мечта отправиться туда представлялась жестокой иронией. И между тем как фотографии с резвящимися девушками, безусловно, заставляли это место выглядеть весёлым, когда я внимательно рассмотрела этих девушек — чем вплотную занималась в течение нескольких последующих дней — я разглядела в них избалованных дочерей состоятельных семей. Дело было не в их платьях, которые были похожи на некого рода униформу, а в беззаботных выражениях их лиц. Несмотря на уверения Агнес, что Блитвуд был пансионом для благородных девиц в возрасте от шестнадцати до девятнадцати лет, девушки на фотографиях выглядели моложе меня. Ни одну из этих девушек я не могла представить работающей на фабрике или доставляющей шляпы к задней двери, или объясняющей владелице дома, что оплата за аренду вновь будет задержана. Как я, с моими огрубевшими от работы руками и бессистемным обучением, могу вообще питать хоть какую-то надежду, что впишусь туда?

Даже у портнихи я чувствовала себя так, будто с меня снимали мерки для нечто большего, чем просто для костюма. Заведение мисс Джейнвэй представляло собой маленький магазин, расположившийся на первом этаже дешёвого магазина «Стайвесант-Сквер», с искусно продуманными шляпками, украшенными перьями и выставленными на проволочных формах в витрине, с белыми обшитыми панелями шкафами, окнами, и бледно-голубой драпировкой, и ковром в скромном демонстрационном зале. Я могла слышать гул швейных машин и голоса женщин, исходивших из рабочего помещения на цокольном этаже, звук был настолько знакомым благодаря дням, проведённым в «Трайангл Вейст», что я ощутила внезапную резкую боль за тех потерянных девушек.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но это место было совсем иного типа, в отличие от «Трайангл». Это было именно такое продуманное заведение, об управлении которого моя мама иногда мечтала, но я была удивлена, что миссис Холл не покровительствовала какому-либо одному из более гламурных французских портных.