Жена шута - Эмилия Остен

Они жили, как просто обязаны жить добродетельные супруги: вместе трапезничали, обсуждали дела поместья, выезжали на балы. Делать это получалось не так часто, как, Колетт думала, предстоит жене светского человека. Серафина в ту первую ночь сказала ей правду – увы, но граф де Грамон отличался слабым здоровьем. Временами он не являлся к обеду или ужину, присылая своего доверенного слугу, ловкого бретонца Бодмаэля, чтобы принести извинения графине. Ренар не выходил из спальни день, иногда несколько, и Колетт знала от Серафины (а та – от Бодмаэля), что граф снова слег с головной болью или простудой, которую умудрился подхватить в карете или бог знает где.

Колетт, которая могла похвастаться завидным здоровьем и добросердечностью, конечно, сразу прониклась к мужу жалостью. Однажды она попросила Бодмаэля передать, что если граф пожелает, она придет к нему, однако Ренар ответил вежливым отказом. С тех пор у Колетт случались дни пустоты и свободы, когда граф в очередной раз затворялся в своей спальне с наглухо закрытыми окнами и переживал приступ мигрени. Тогда Колетт занималась домашними делами, изучала разветвленное родовое древо де Грамонов или выезжала верхом: сразу по приезде в замок Ренар подарил ей резвую гнедую кобылку. Управление поместьем требовало немало времени, и иногда Колетт не замечала, как пролетают дни. А потом Ренар вновь спускался к завтраку, бросал несколько спокойных фраз, и все шло дальше.

В феврале он уехал на две недели, отговорившись делами, и возвратился, ничего не объясняя; а вскорости Колетт получила письмо от матушки, рассказывавшей о визите графа в Сен-Илер. Ренар выделил приличную сумму на восстановление и содержание дома и оставшихся земель, назначил содержание Элеоноре и вел себя чрезвычайно любезно. Матушка выражала свое удовольствие от того, что брак оказался столь удачен. Прочтя письмо, Колетт за ужином поблагодарила мужа и получила в ответ равнодушное:

– Это теперь и мои владения тоже, поскольку они – ваше наследство, моя дорогая. Я хорошо забочусь о том, что мне принадлежит.

Колетт тоже ему принадлежала.

Он покупал ей драгоценности и платья, привез откуда-то роскошный плащ на горностаевом меху и велел сапожнику из По, обслуживавшему саму королеву Жанну, сделать для Колетт несколько пар изумительных туфель, расшитых золотыми нитями. Он не скупился на комплименты и непременно при встрече говорил жене, как превосходно она выглядит. Он был вежлив и предупредителен, ни разу не задел ее шуткой, которые отпускал по поводу других, ни разу не позволил себе усомниться в ее способностях хозяйки и управительницы дома, и даже ни разу не спорил с ее решениями. Когда Колетт подумывала нанять нового садовника, чтобы он перепланировал нынешний сад, изрядно, надо признать, заброшенный, и спросила на то разрешения у графа, ответом ей было:

– Дорогая, мой дом – ваш дом. Я не из тех, кто привязывается к традициям. Делайте здесь все, что сочтете нужным.

Конечно, Колетт не посчитала возможным все менять, тем более что хозяйство у графа заведено было превосходно – только вот о саде позабыли. Весной там высадили розы, которые чудесно расцвели к маю, и молодые кусты шиповника. И даже нежные крокусы просунули лепестки сквозь слой опавшей листвы; граф посмотрел на все это и сказал, что сад превосходен. Он не скупился на похвалы, только Колетт не знала, идут ли они от чистого сердца.

Она прожила в одном доме с этим человеком, ее мужем, полгода – и так и не смогла его понять.

Лишь в последнее время они стали разговаривать чаще, а до того их беседы сводились к встречам за трапезами и редким вечерам в общей гостиной. Колетт внезапно выяснила, что граф любит читать, когда он раскритиковал купленный ею в По роман и предложил пользоваться библиотекой так, как следует. Ренар был очень богатым человеком и мог позволить себе книги; Колетт знала, как дорого они стоят. Отцовская библиотека – это единственное, что не продала матушка, когда для Сен-Илера наступили плохие времена. Только вот в поместье рядом с Ла-Рошелью имелось три шкафа, уставленных томиками, а в Грамоне – целая большая комната, и у Колетт при виде книжных сокровищ разбегались глаза. Ренар пришел туда с женой, показал, где какие книги стоят, и выдал ключи от сокровищницы, хранившиеся только у него. Теперь Колетт брала из библиотеки все, что хотела, и стала приходить вечером в большую гостиную, чтобы обсудить с мужем ту или иную книжку; и каждый раз выяснялось, что взятую ею книгу он уже читал. Но суждения Ренара скользили по поверхности смысла, как утки по пруду; не наблюдалось в графе де Грамоне никакого стремления к глубокому пониманию прочтенного, как и уважения к литературе. Он подшучивал над авторами и высмеивал персонажей; Сократ для него был слишком заносчив, а обожаемый Колетт Кретьен де Труа – слишком слащав. Хорошо хоть, Ренар никогда не смеялся над ее высказываниями.

Со временем Колетт поняла, что самый главный недостаток мужа – это, пожалуй, его бесстрастность. Люди, обогащенные страстями, всегда казались ей интереснее, да и любимый ею литературный герой, Тристан, весь состоял из страсти, любви и жажды жизни. Графу явно было скучновато жить на белом свете, и даже развлечения, к которым привыкла знать, его не особо волновали. Из-за слабого здоровья половину балов он не посещал, а на второй половине выпускал на волю свою насмешливость, стоя в свите принца; охотиться Ренар не любил (впрочем, тут Колетт его взгляды разделяла), даже к карточным играм не тяготел, хотя мог их себе позволить. Он не интересовался лошадьми так, как его беспечные друзья, и дамским угодником слыл раньше, видимо, оттого, что сам по себе нравился дамам, как многие пересмешники. Его лисье имя не оправдывало себя и наполовину, и если в обществе Ренар преображался, выказывая насмешливую сторону своей натуры, то дома, по всей видимости, не желал себя утруждать. Люди страстные, считала Колетт, так не поступают. А граф де Грамон предпочитал праздность ума любым страстям, какие только могли встретиться на пути.

Возможно, он и вправду был не слишком умен – Колетт никак не могла этого оценить, ибо не понимала, насколько умна она сама и что для женщины ныне считается умом. Способность к интригам? Она их терпеть не могла, как и сплетен, но от последних в обществе никуда не деться. Любовь к чтению? Видимо, не всякая книга может расшевелить ум. И Колетт пришла к неизбежному выводу, что, по всей видимости, умом не блещет, раз даже собственного мужа не может понять. А если так, они хорошая пара.

Она часто думала о свадебной ночи, когда Ренар сказал ей, что поговорит с нею снова, если долг скажет ей прийти к нему по доброй воле. Но ничего не случилось с тех пор, кроме медленного узнавания. И хотя о Ноэле Колетт вспоминала все реже и с меньшей тоскою, влюбиться в собственного мужа она тоже не могла. Наверное, потому, что он не собирался подпускать ее близко.