Ямато-моногатари - unknown

О его назначении в тот день приказано было слагать танка и приносить сайгу[322], и дочь Сандзё-но миги-но оидоно тут же написала:

Икадэ какуТоси кири мо сэнуТанэ моганаАрэюку нива-ноКагэ-то таномаму

Ах, если бы и мне[Добыть] эти времени не боящиесяСемена!В моем заброшенном садуСтала бы [слива] моим укрытием[323] —

так было сложено. Ответ был от сайгу. Он забыт.

А просьба эта оказалась не напрасной. Левый министр, когда он был в чине тюнагона[324], навещал эту даму, семена разрослись, стали ей укрытием[325]. И тогда от сайгу:

ХанадзакариХару ва ми ни комуТосигири моСэдзу то ифу танэ ваОину то ка кику

Пышно цветущуюВесну смотреть прибуду.Времени неподвластныеСемена, о которых вы говорили,Уже проросли, слышала я[326].

121

Кавалер, навещавший дочь человека по имени Санэто[327], служившего в чине сёни в управе военного округа:

Фуэтакэ-ноХито ё мо кими-тоНэну токи ваТигуса-но ковэ-ниНэ косо накарурэ

Если хоть одно бамбуковое коленцеЭтой флейты с тобою ночьНе проведет,Голосом на тысячу ладовЗаплачет[328] —

так сказал. А дама:

Тидзи-но нэ ваКотоба-но фуки каФуэтакэ-ноКотику-но ковэ моКикоэ конаку ни

На тысячу голосов...Не преувеличили ль вы?Флейты из бамбука«Котику» голос совсемНе доносится[329].

122

Тосико отправилась в буддийский храм Сига[330], а там оказался монах по имени Дзоки-но кими[331]. Он жил на горе Хиэ, и ему было дозволено даже наведываться во дворец. И вот в день, когда прибыла Тосико, он тоже пришел в храм Сига, они и встретились. Устроив себе жилье на галерее моста[332], они обменивались множеством клятв. Но вот Тосико собралась возвращаться [в столицу]. Тогда от Дзоки:

Ахи митэ ваВакаруру кото-ноНакарисэбаКацугацу моно ваОмовадзарамаси

Если бы после встречиРасставанийНе бывало,Наверное, тогда быТы меня не любила[333].

В ответ Тосико:

Ика нарабаКацугацу моно-воОмофу рамуНагори мо наку дзоВага ва канасики

Зачем говоришь ты,Что малоЛюблю тебя.ДонельзяЯ печалюсь[334] —

так написала она. Слов [кроме стихов] тоже очень много было в ее послании.

123

Тот же Дзоки-но кими в дом неизвестной даме послал:

Куса-но ха-ниКакарэру цую-ноМи нарэба яКокоро угоку ниНамида оцураму

На травинкиПадающей росеПодобен, видно, я —При каждом движении сердцаКатятся слезы[335].

124

Когда Госпожа из Северных покоев, супруга нынешнего господина[336], была еще супругой Соти-но дайнагона[337], Хэйтю сложил и прочел ей:

Хару-но но-ниНидори-ни хахэруСанэкадзураВага кимидзанэ тоТаному ика-ни дзо

В весенних полях,Зеленея, растетПлющ санэкадзура («майское ложе»),Моей супругой тебяСчитать вовеки хочу – что ты на это?[338] —

так сказал. Обменивался он так клятвами с ней. А после этого, когда обрядили ее, как подобает одевать супругу левого министра, он сложил и послал ей:

Юкусуэ-ноСукусэ мо сирадзуВага мукасиТигириси кото ваОмохою я кими

Что в грядущемТакой успех [сужден] – ты не знала.А прежниеКлятвы, что давала,Помнишь ли ты? —

так сложил. Ответ на это и все те танка, которыми они обменивались раньше, – было их много, но теперь их не услышишь.

125

Идзуми-но тайсё[339] часто бывал в доме у [Фудзивара Токихира], ныне покойного, [служившего тогда в чине] са-но оидо. Однажды, где-то в гостях напившись сакэ, хмельной, глубокой ночью тайсё неожиданно явился к Токихира. Тот удивился. «Где же вы изволили быть, поведайте!» – стал расспрашивать он. Домашние его со стуком подняли верх паланкина и увидели там еще Мибу-но Тадаминэ[340]. Хоть дорогу Тадаминэ освещали светильником, в самом низу лестницы у него подкосились колени, он упал и произнес:

«Касасаги-ноВатасэру хаси-ноСимо-но уэ-воЁха-ни фумивакэКотосара ни косо

«Глубокой ночьюЯ пришел, чтоб ступитьНа иней,Выпавший на мостуСорочьем[341] —

вот что отвечает вам тайсё», – сказал он. Министр, хозяин дома, нашел это стихотворение полным очарования и весьма искусным. Всю ночь они провели за возлияниями и музыкой, тайсё был пожалован дарами. Тадаминэ тоже была дарована награда.

Один из их сотрапезников, услышав, что у Тадаминэ есть дочь, воскликнул: «Хотел бы я взять ее в жены!» – «Большая честь для меня», – ответил Тадаминэ. Вскоре из дома этого придворного пришло письмо: «Надеюсь, что в самом скором времени наш уговор осуществится». В ответ ему было:

Вага ядо-ноХитомура сусукиУравакамиМусуби токи ни ваМада сикари кэри

У моего домаРастущая трава сусукиЕще слишком молода.Чтобы завязывать ее в пучок,Время пока не пришло —

так сложил Тадаминэ. Ведь на самом деле дочь его была еще очень маленькой девочкой.

126

Дама по имени Хигаки-но го[342], жившая в Цукуси, славилась умом и вела утонченный образ жизни. Так шли годы и месяцы, но вот случился мятеж Сумитомо[343], дом ее был сожжен дотла, все ее имущество у нее отняли, и оказалась она в жалком положении. Не зная обо всем этом, в те края для водворения порядка прибыл гонцом императора дайни Ёсифуру. И вот, минуя то место, где стояло ее жилище, он сказал: «Как бы мне встретиться с той, что зовут Хигаки-но го? Где-то она сейчас живет?» Так спросил он, а его спутники отвечали: «Она изволит жить неподалеку отсюда». – «Ах, хотелось бы мне расспросить, каково-то ей было во время этого мятежа!» И только успел Я-дайни это вымолвить, как увидел седую женщину, которая набрала воды и теперь проходила мимо него, направляясь в какое-то убогое строение. Был там один человек, он сказал: «Вот Хигаки-но го». Я-дайни ужаснулся, сильно опечалился, но все же решил завязать с ней отношения, она же застыдилась и не вышла к нему, а так сказала:

Мубатама-ноВага курогами ваСирагава-ноМидзу ва куму мадэНариникэру кана

С тутовыми ягодами схожиеЧерные волосы мои нынеТакими сделались,Что из Белой реки СирагаваЧерпаю воду[344] —

так сложила, и он, опечаленный, снял с себя одно из одеяний и послал ей.

127

Та же Хигаки-но го, в управе Дайни[345], когда предложено было воспеть осенние красные листья клена, сложила:

Сика-но нэ ваИкура бакари-ноКурэнави дзоФуридзуру кара-ниЯма-но сомураму

В крике оленяСколько жеАлого?Когда он кричит,Горы окрашиваются [красным][346].

128

Говорили люди, что Хигаки-но го умело слагает танка. И вот как-то собрались любители изящного, стали сочинять окончания к стихам, к каким трудно конец сложить, и прочитали так:

Ватацуми-ноНака-ни дзо татэруСа-во сика ва

В просторе моряСтоящийОлень... —

и предложили ей докончить, тогда она:

Аки-но ямабэ яСоко-ни миюраму

Осенние горыНа дне отражаются[347] —

так закончила она танка.

129

Дама, жившая в Цукуси, послала возлюбленному в столицу:

Хито-во мацуЯдо ва кураку дзоНариникэруТигириси цуки-ноУти-ни миэнэба

Жилище,Где возлюбленного жду, как темноВ нем стало!Клявшейся луныВ нем не видно[348] —

так гласило послание.

130

И это написала та дама из Цукуси:

Акикадзэ-ноКокоро я цуракиХанасусукиФукикуру ката-воМадзу сомукураму

Осеннего ветраСердце жестоко, видно,Трава сусукиТуда, куда ветер дует,Не спешит склониться[349].

131

Во времена прежнего императора было как-то дано августейшее повеление в первый день четвертой луны слагать стихи о том, что соловей не поет, и Кимутада:

Хару ва тадаКинофу бакари-воУгухису-ноКагирэру гото моНакану кэфу кана

Весна лишьВчера [кончилась],Но соловей,[Видно, решив], что только весной надо петь,Сегодня не поет![350] —

так он сложил.

132

Во времена того же императора это было. Призвал он как-то к себе Мицунэ, и вечером, когда месяц был особенно красив, предавались они всяческим развлечениям. Император соизволил сказать: «Если месяц назвать натянутым луком, что это может значить? Объясни суть этого в стихах», и Мицунэ, стоя внизу лестницы:

Тэру цуки-воЮми хари то си моИфу кото ваЯмабэ-во саситэИрэба нарикэри

Когда светящий месяц«Натянутым луком»Называют – значит это,Что в горные гряды онСтреляет[351].

Получив в награду расшитое одеяние оутиги, он снова произнес: