Продажный ангел - Степан Станиславович Сказин

встретились с черными глазами Юлдуз. На лицо мужчины вдруг будто набежала тень.

— Ой, это долгая история, олененок.

Юлдуз положила маленькую ладошку Станиславу на грудь. И заметила, с чисто женским кокетством:

— А мы никуда и не торопимся, милый.

15. История Станислава

В той самой однушке Станислава растила мама.

— Папашка-то мой, — грустно ухмыльнулся мужчина, — умчался за горизонт раньше, чем я появился на свет. Мама моя была добрейшая женщина…

Мама холила и лелеяла ненаглядного сыночка — как поливают комнатный цветок. Никогда не ругала, всегда жалела. Тем более, что мальчик рос болезненным и пугливым.

«Золотко, тебя сегодня не мутит?.. А что тебе на завтрак приготовить?.. Твои любимые сырники?..»

Время от времени в гости наезжал дядя — с неуклюжими попытками заменить Стасу отца. Огрызался на племянничка:

«Не пацан, а девчонка какая-то!.. Тебе не достает настоящего мужского воспитания!.. Вот стукнет тебе четырнадцать — пойдешь в кадеты!..»

«Помилосердствуй, братик, — робко возражала мать. — Наш Стасик такой слабенький, такой тихоня…»

«А ты мужика растишь или тряпку? — багровел дядя. — Гляди: гомиком еще станет!.

Станислав — в самом деле — был совсем не такой, как другие мальчики. Не играл в машинки. Не гонялся за котами и голубями. Даже не просиживал за компьютером свои фиолетовые шортики. Единственное, к чему он тянулся — как жеребенок к свежим побегам — было рисование.

Стас рано полюбил акварель, гуашь, фломастеры, карандаши, белую бумагу. Дядя — суровый, как багдадский халиф — и тот признавал:

«Неплохие картинки получаются у мелкого».

— Что до мамы, то она была в восторге от моего художественного баловства, — обнимая Юлдуз, поделился Станислав.

Свою угрозу сдать племянника в кадетский корпус дядя не выполнил. Возможно, понял: хилого пацанчика там вмиг замордуют. Но когда Станиславу исполнилось семнадцать — дядюшка погнал племянничка на юридический факультет университета.

«Настоящего мужчины из тебя не выйдет. Но хоть будешь бумажки в офисе перекладывать. Хоть этим заработаешь».

«Да, лопушок, — согласилась и мама. — Юрист — отличная профессия. Без куска хлеба с маслом не останешься. А закончишь ВУЗ — женишься на миленькой девушке. Я так рада буду понянчиться с внуками!..»

Под двойным прессом жестких дядиных манипуляций и мягких маминых уговоров — парень сдался.

— Я пополнил, Юлдуз, ряды безликих студентиков-юриков.

Лекционную скуку Станислав едва выносил. Штудировать римское право, вникать в уголовный кодекс было для бедняги хуже, чем жевать горькие коренья. В одном только новоиспеченный студент находил радость: пока профессор замогильным голосом вещает про презумпцию невиновности — потихоньку набрасывать в белом блокноте фантастические пейзажи, силуэты животных, профили девушек.

Так протекло полтора года.

— Моя мама внезапно умерла. И тогда у меня… поплыла крыша.

Станислав был привязан к матери, как теленок-сосунок к корове. Мамина смерть разом надломила парня. Он перестал спать по ночам, потерял аппетит — и только плакал, плакал. Дошло до того, что Стас бросил учебу и загремел на скрипучую койку в психиатрическую больницу.

— Мне поставили диагноз: хроническая депрессия.

После выхода из клиники Станислав зажил, как лунатик. Просто принимал назначенные доктором таблетки. Хлебал пустой бульончик. Смотрел в окно. Даже свой блокнот с рисунками забыл в ящике стола.

— От мамы я получил в наследство эту квартиру и два немаленьких вклада в разных банках. Трогать вклады не приходилось: едой, лекарствами меня обеспечивал дядя. Он приезжал ко мне каждые две недели.

«Соберись, размазня!.. — требовал дядюшка. — Ты должен восстановиться в университете и дойти до диплома. Не вечно же я буду класть тебе кашку в рот!.. Что будешь делать, когда и я умру?..»

«Да. Соберусь. Восстановлюсь. Дойду», — китайским болванчиком кивал Станислав.

А сам так и не вставал с кровати.

Он сам себя корил за расхлябанность. Надо бы как-то шевелиться. Позаботиться о своем будущем. Наконец — снова взяться за карандаши и бумагу. Так и проходили дни Станислава — в лени и самоедстве.

Все изменилось вскоре после двадцатого дня рождения парня.

Станислав — в кои-то веки — выбрался на прогулку. Вдоволь побродив по кленовой аллее под ласковым сентябрьским солнцем — завернул в бистро. Запить сосиску в тесте молочным кофейком. И…

За стойкой Стас увидел нежную девушку-тюрчанку. Смуглая красавица была похожа на хрупкий лотос и на тонконогую грациозную лань одновременно. У юноши захватило дух. Сердце застучало громче. Станиславу захотелось радостно смеяться.

Да, смеяться!.. Впервые после похорон матери он почувствовал себя живым и счастливым. Счастливым уже потому, что мог просто смотреть на девушку, стоящую за кассой бистро — на это лучезарное видение.

Набравшись храбрости — Станислав подошел к милой тюрчанке и сказал:

«Девушка!.. Вы такая красивая!.. Можно я вас нарисую?..»

Кудесница не испугалась. В глазах у нее зажглось по яркому солнышку.

«А вы художник?..»

«Да, я умею немного рисовать… Меня — кстати — Станислав зовут».

«А я — Диларам. Диля».

«Диля… У меня с собой — ни карандаша, ни бумаги. Но я быстро сгоняю домой. И…»

Диля обворожительно улыбнулась.

«Хорошо, Стас».

Парень вмиг смотался домой — и вернулся с блокнотом и ручкой.

Диля — сияя — помахала из-за стойки:

«Привет, художник!..»

Станислав сел за столик — и принялся рисовать. С небывалым вдохновением. Хотя Станислав давно не брался ни за карандаш, ни за кисть — пальцы у парня не дрожали. За двадцать минут рисунок был готов.

С белого листа блокнота смотрела очаровательная девушка — вылитая Диля.

Станислав показал рисунок Диле.

«Вот».

Девушка была восхищена:

«Ты просто волшебник!..»

Станислав аккуратно вырвал листок из блокнота.

«Я дарю этот рисунок тебе».

Диля расцвела, как роза.

«Ой, Стас!.. Не знаю, как и благодарить тебя!..»

Сам удивляясь своей дерзости — Станислав выпалил:

«А ты сходи со мною в кафешку».

…После нескольких