Записки Александра Михайловича Тургенева. 1772 - 1863. - Александр Тургенев

По возвращении государя из Казани, благоверная супруга его пересказала императору слышанное ею в пути от Архарова.

Чрез 24 часа было повелено Архарову отправиться на безвыездное его житье в селе Разбегаевке, Тамбовской губернии, которое ему принадлежало.

Чрез 7 месяцев, брат Николая, Иван Петрович Архаров, генерал от инфантерии и второй в Москве военный губернатор, неожиданно был подвергнут опале царской.

Первый военный губернатор в Москве, генерал-фельдмаршал граф Иван Петрович Салтыков, получил с фельд-егерем высочайшее его величества повеление, лаконически и ясно изложенное: „генерала Архарова II, исключеннаго из службы, отправить в 24 часа из Москвы в Тамбовскую деревню, где находится брат его".

Ивану Петровичу также выезд из села Разбегаевки был запрещен.

X.

В 1799 году император повелел собраться ста тысячам войск в окрестности Москвы и в начале мая месяца прибыл в столицу для смотра собравшагося войска. Большая часть из призванных полков должны были пройти 800, 700 верст до сборнаго места; ни одного не было, которому не довелось измерить 500 верст; сия потеха стоила миллионы не казне, как у нас привыкли говорить, но жителям, где проходило войско; по назначении маршрута, дневок и ночлегов, полки выступили с мест их пребывания в марте месяце; кто хотя немного знает Poccию, тот конечно ведает, что на земле святой Руси в марте и апреле месяцах по дорогам проезда нет и потому вековая пословица на Руси существует, что в марте воды и в апреле травы не бывает! В марте нет воды, значит реки еще не вскрылись, сплава нет, а переправляться чрез реки по льду опасно, лед уже не держит; в апреле нет травы, потому что вся почва земли превратится от постояннаго таяния снегов в раствор теста. Неоспоримым сему удостоверением служат несчастные случаи во время неурожаев хлеба; в одной губернии народ мрет от голода, а в другой губернии, на разстоянии 200, 300 верст, не знают что делать с избытком хлеба: нет требователя, нет потребителя на хлеб, у всех его большой избыток (1848 г.). Покажется невероятным, но это действительно есть правда, что земледелец имеет 3, 4 скирда хлеба, т. е. 200, 300 четвертей зерном, от 10 до 26 коров, сотню или около того овец, а не имеет денег на покупку соли; не может проехать по дороге до места, где продается соль. Представьте же себе бедствие злополучных обывателей, согнанных со всех мест тысячами, устроять дорогу для прохода войск. Были случаи, в которых было необходимо разбирать артиллерию, т. е. снимать пушки с лафетов, снимать колеса и все принадлежности, орудия переносить на руках; руки, действующая в сих случаях, были руки обывателей. Сколько их (обывателей) погибло, изуродовано при этом—осталось покрыто неизвестностию, потому что обыватель не солдат и его не считают (1799 г.) на Руси человеком.

Наконец, собралось войско в окружности Москвы благополучно.

Это благополучно должно разуметь, что каждый полк, каждая рота артиллерии пришла в назначенное место в определенный срок по маршруту. Я был тогда инспекторским адъютантом фельдмаршала и всей Российской кавалерии генерал-инспектора графа Ивана Петровича Салтыкова II,—так сказать, должность моя по службе поставила меня в довольно близком разстоянии от Павла Петровича, а неожиданный случай приблизил меня еще более к нему.

Бригад-маиор (Иван Алексеевич Образцов) при государе вдруг занемог недугом, который ныне именуют холера, не азиятская морбус, а холера спорадическая.

Приказано фельдмаршалу: „граф Иван Петрович, мой бригад-маиор заболел, не может отправлять службы, дайте мне, сударь, на время одного из ваших адъютантов для исправления этой должности при мне, да который у вас из них порасторопнее, поживее; вы знаете, сударь, должность бригад-маиopa не маловажная".

Граф представил меня, государь изволил долго смотреть на меня с особенным вниманием; мне казалось, его величество искал в памяти, где он видел мою фигуру, а я был гусь уже ощипанный. Много счастия и чести было для поручика кирасирскаго полка, но признаюсь, это счастие и честь охватили меня как мороз по голому телу, — я помнил еще живо событие в военной зале! Но да будет воля Божия! чему быть, то будет!

Я обратился к начальнику военно-походной канцелярии, генерал-адъютанту графу Ливену, и просил его сиятельство вразумить меня—в чем состоит исправление возложенной на меня должности.

Граф Ливен, конечно, сам не знал в чем состоит должность бригад-маиора,—отвечал:

— „Вы должны подносить государю императору суточные рапорты о состоянии войска",—но от кого я буду получать рапорты и каким порядком, о сем ничего не объяснил, и в заключение своей ермолифии его сиятельство изволил мне сказать: „вы там увидите"!

Выслушав разрешение от графа Ливена на мой вопрос я видел себя стоящим на краю бездны, потому что я не знал моей должности и чрез это неведение ежеминутно подвергался гневу государя! но милосердый Бог сохранил меня. Восемь дней продолжались маневры, я никакой должности не исправлял, государь ничего повелевать или поручать мне не соизволял, рапортов суточных о состоянии войска я не имел счастия подносить его величеству, потому что мне никто во все время никакого сведения о войске не доставлял.

Совершилось уже 50 лет тому, как я был удостоен высокой чести исправлять должность бригад-маиopa при особе его величества государя императора, и до сего часа не видаю—в чем состояли обязанности бригад-маиopa.

XI.

Павел Петрович не любил держать в лагере солдат, войска были всегда размещены на квартирах в домах жителей. Как собралось около Москвы 100 тысяч войска, то во всех окрестных селениях Московскаго уезда жители были принуждены оставить дома свои, жить под открытым небом или скрываться в лесах,—все было набито солдатами. По выходе войска, по окончании маневров, хозяева, возвратясь в дома свои, нашли их совершенно раззоренными, расхищенными, как то бывало во времена набегов нагайских татар.

Накануне маневров Павел Петрович сказал:

— „Граф Иван Петрович, после вахт-парада поедем рекогносцировать неприятеля, да чтобы нас не узнали—свиты не надо, вот вы, адъютант один, гусара два, три, да рейткнехт— и довольно".

Фельдмаршал приказал мне и шефу московских гусарских эскадронов, князю Филиппу Семеновичу Жевахову, быть готовыми на отважное предприятие—рекогносцировать неприятеля. После вахт-парада отправились на Сокольническое поле, на котором в старине нашей православные цари русские потешались пуском на птиц ясных соколов.

Свиту составляли: фельдмаршал, я, адъютант его и исправляющий должность при государе бригад-маиopa, шеф гусарскаго эскадрона князь Жевахов, один гусар и один рейткнехт. На Сокольническое поле выехали по переулкам, по Лефортовской слободе и между огородами, не будучи замеченными, и на Сокольничьем поле разъезжали.

Надобно знать, что обширное Сокольничье поле окаймлено громадными селами: Преображенским, Семеновским и Измайловским. Колыбель российской победоносной армии—Преображенское, где Петр Первый с любимцем своим, Лефортом, образовал первых русских солдат, по образцу войск в Европе, и ввел военную подчиненность (дисциплину); ныне в сих стрелецких слободах ничего уже не знают о Петре, Лефорте и потешных его солдатах; место стрельцов заняли ткачи; тридцать тысяч человек, вместо ружья, играют за станом челноком; но что удержалось от Петрова времени в сих слободах? раскол или, как называют, староверы. Стрельцы, первобытные жители слобод Преображенской, Семеновской, Измайловской, были староверы и ныне в сих слободах все жители не следуют уставам православной русской церкви, а выполняют обряды богослужения по преданиям староверческим; они не принадлежат все одной секте, нет! их много и все между собою разногласны, но с церковью враждуют и препираются единодушно.

Павел Петрович уже более часа гарцовал на широком раздолье поля Сокольничья, не будучи подозреяным со стороны неприятеля; но проезжающий полем житель слободы Преображенской узнал фельдмаршала гр. Салтыкова и поскакал, во всю конную прыть, в село: староверы любили фельдмаршала гр. Ивана Петровича. Он не допускал алчных попов притеснять староверов.

Многие говорили о графе, что он простой, недальняго ума человек, плохой генерал; это говорили приверженцы гр. П. А. Румянцева, но гр. Иван Петрович Салтыков доказал военныя способности, находясь под начальством того же Румянцева: фельдмаршал Румянцов оставил гр. Салтыкова с десятитысячным отрядом прикрывать отступление всей армии на Будждаке от натиска войск турецких под предводительством храбраго сераскира; гр. И. П. Салтыков отражал храбро нападения многотысячной турецкой армии и, дав тем время российской армии придти спокойно на назначенную позицию, совершил отступление, не потеряв колеса от фуры. Отступление гр. Салтыкова сравнивали тогда с отступлением греческаго полководца. Граф отлично храбро сражался в семилетнюю войну с прусаками, слыл храбрым кавалерийским генералом,—от него и Цитен, и Шверин пятились. О способностях фельдмаршала по части правительственной я могу сказать более: я был соглядатаем его искусства управлять народом; граф знал характер народа русскаго, умел говорить с ним. В Москве 80 тысяч старообрядцев, т. е. староверов, не хотели именовать государя благочестивейшим; тогда (1799 г.) в России считали восемь миллионов староверов; не умей гр. Салтыков кротким обхождением убедить московских староверов—какия бедственныя могли произойти от сего следствия, а когда у восьми миллионов народа закружится голова, тогда потребно 16 миллионов народа, чтобы уничтожить это головокружение. Кстати должно здесь упомянуть о том, что все староверы в России зажиточные люди, многие между ними миллионеры; все вообще лучшие и исправные плательщики государственных податей и несравненно с прочими более образованы и трезвы.