Рэмбо под солнцем Кевира - Конрад Граф

— Я попрошу, чтобы вам приносили книги и газеты.

Дверь захлопнулась, и снова раздался противный скрежет засова.

— Ну и что ты скажешь, Фуад? Садись, пожалуйста, удобнее и рассказывай, — Абдолла-хан усадил своего помощника в кресло и сел напротив. — И что же это такое — Том Пери?

Кабинет Абдоллы-хана был невелик, и в нем не было ничего лишнего — стол с телефоном, два кресла, лавка вдоль стены. Пол покрывал недорогой выцветший ковер. Абдолла-хан не хотел, чтобы даже обстановка в его кабинете привлекала внимание.

— Ничего особенного, саркар, — сказал Фуад, глядя своему господину прямо в глаза. — Воспитанный интеллигентный молодой человек. Он очень огорчен, что все так получилось. Вы правы, саркар, я тоже убедился, что Том Пери не имеет никакого отношения к шпионскому гнезду. Он случайно оказался в посольстве.

— Я был изначально уверен в этом, — кивнул Абдолла-хан. — Это чистый бизнесмен, которого совершенно не интересует политика. И что же он думает о своем будущем?

— Он уверен, что все уладится, саркар. Что все недоразумения между нашими странами исчезнут, и мы снова, как и прежде, станем друзьями, — Фуад подумал и добавил: — Мне показалось, что он готов с отцом вложить в исламскую революцию любые средства, чтобы доказать свое лояльное отношение к ней.

Абдолла-хан закрыл глаза. Лицо его оставалось бесстрастным и непроницаемым. Но Фуад хорошо знал своего господина и прекрасно понимал: то, что он сейчас сказал, было главным: Ральф Пери готов выкупить сына за любые деньги. А теперь Абдоллахан, проглотив эту новость, медленно, не торопясь, переваривал ее.

— Как ты думаешь, Фуад, — спросил он наконец, глядя в глаза своему собеседнику, — исламская революция может принять от американского империалиста помощь?

— Если это будет угодно Аллаху, саркар, — Фуад наклонил голову.

— Ты прав, Фуад, все в руках Аллаха. Но я подумал вот о чем. Ведь заложников иногда убивают — чтобы поторопить события. Будет очень жаль, если это произойдет с Томом Пери. Революция от этого только потеряет. Ты согласен со мной, Фуад?

Фуад не поднял глаз.

— Мое мнение ничего не значит, саркар. Но мне было бы очень обидно, если бы Том Пери упустил возможность помочь исламской революции.

Абдолла-хан поднялся, опустив руку на плечо Фуада.

— Благодарю тебя, Фуад. Мы подумаем обо всем этом, и да поможет нам Аллах.

Глава 3

Рэмбо и Али вышли из вокзала города Кум на улицу, и их сразу подхватил могучий поток тысяч паломников. У Рэмбо в глазах зарябило от яркого и красочного разноцветья: кремовые чалмы из Джушегана, войлочные шапки из Бафка, велюровые шляпы из Тегерана, зеленые и желтые тюбетейки из Рафсанджана, фиолетовые ермолки из Мешхеда, кепки из Резайе, черные и серебристые папахи из Себзевара, голубые фески из Санандаджа, клетчатые деревенские платки — все это перекатывалось волнами и устремлялось туда — к центру. Здесь невозможно было заблудиться — все улицы города, переулки и закоулки, постройки и даже двери и стены были ориентированы на Священную площадь, на которой высились минареты и горели в лучах заходящего солнца купола Золотой мечети, где и находилась гробница сестры имама Резы — Фатимы.

Рэмбо и Али издалека полюбовались воротами мечети, напоминающими каменные кружева, и за Священной площадью, в окружении десятков лавок и лавчонок, увидели огромное здание гостиницы. На ее западной стороне, над входом висела вывеска: "Уповая на Аллаха", а чуть ниже — другая: "Гостиница Бахар". Два паломника вошли в дверь и сразу же попали в живительную атмосферу оазиса. Духота и суета города остались там, снаружи, а здесь царило спокойствие, во всем чувствовались размеренность и основательность.

Услужливая и внимательная администрация в мгновение ока отвела богатым гостям из Каира двухместный номер "на неопределенное время" и, пожелав им спокойного отдыха, оставила в покое. Рэмбо тут же, привалившись к двери, сел на пушистый, наверное, в три пальца толщиной ковер и посмотрел на Али.

— Я думаю, — сказал он, — нам не следует здесь задерживаться. Когда сторожевую собаку берут из конуры и кладут с собой на диван, она теряет нюх и превращается в домашнюю кошку.

— Камаль, — засмеялся Али, — если бы ты не показал им свой толстый кошелек, они наверняка предложили бы тебе собачью конуру.

На это Рэмбо ничего не возразил. Никак он не мог привыкнуть к толстому кошельку!

— Пожалуй, это так, — согласился он вставая. Пойду искупаюсь.

— Я закажу обед в номер, — предупредил Али. — Майор Кэнби был прав: незачем лишний раз болтаться среди паломников. Что тебе заказать?

— Гуся с яблоками, — буркнул Рэмбо и скрылся в ванной.

Городской парк, расположенный почти рядом с гостиницей, был когда-то кладбищем. Со временем деревьев здесь стало больше, чем могил. Но, кажется, лавок и магазинов, которые окружали парк, было еще больше, чем деревьев. Здесь можно было купить такие уникальные вещи, которые не найдешь ни в одном музее мира: обломок кафеля от несуществующего мавзолея Чингис-хана, древнюю монету шаха Аббаса, отчеканенную в единственном экземпляре, кусок материи от походного плаща великого царя Кира, сандалию, утерянную праведным халифом Омаром, и многое-многое другое, что или представляло историческую ценность, или свидетельствовало о высоком искусстве предков.

Тут же, чуть в стороне, гудел, точно шмелиный рой, базар. В его узких проходах смешивались все запахи — кардамона и розовой воды, сэдра и хны, влажной земли и свежей зелени, кипящей лапши и жареной баранины. И только тяжелый кислый дух, которым тянуло порой из рядов валяльщиков войлока, портил общее впечатление.

В мастерской Ага-Махди валяли войлочные шапки. Сам хозяин, потерявший несколько лет назад глаз, с годами стал бояться ослепнуть совсем и переложил работу на двух своих помощников. Ага-Махди не был разговорчивым собеседником и все свое время проводил в задней комнате за пиалой крепкого душистого чая.

Сегодня он еще не успел заварить чай, как к нему вошел один из помощников.

— К вам гость, баба, — сказал он и, помолчав, добавил: — Говорит, что старый знакомый.

— Как его зовут? — спросил Ага-Махди недовольно.

Он не любил гостей, а старых знакомых у него уже не осталось: одни умерли, другие разъехались, третьи пропали, а многих он и сам бы не хотел видеть.

— Он говорит, что вы его узнаете сами, баба.

Ага-Махди засопел, но ничего не оставалось делать, — не отказать же человеку в гостеприимстве!

— Ладно, — сказал он ворчливо, — зови. И принеси мне еще одну пиалу.

Помощник вышел и сразу же возвратился с гостем и пиалой в руке. Он поставил пиалу на кошму перед хозяином и плотно прикрыл за собой дверь с другой стороны.

— Мир дому твоему, Ага-Махди. Да продлит Аллах твои годы. Ты совсем перестал видеть, что не узнаешь меня?

На Ага-Махди смотрели из-под черных сросшихся бровей темные, чуть навыкате, глаза. Голова валяльщика затряслась, и он чуть не опрокинул медный чайник, пытаясь быстро подняться на ноги.

— Велик Аллах и милосерден! Господин…

— Просто Али.

Али помог войлочнику сесть и опустился рядом с ним.

— Значит, узнал, — улыбнулся Али. — А мне так бы не хотелось, чтобы ты потерял память. Ведь это очень плохо, когда человек теряет память. Верно, Махди?

— Верно… Али. Это плохо… Это хуже, чем потерять глаз.

— Хуже, Махди, намного хуже. Но, слава Аллаху, я рад, что ты ничего не забыл.

Разве мог Ага-Махди забыть, как шакалы из САВАКа выворачивали ему суставы, а потом, отчаявшись вытрясти из него золото, взяли да и выкололи ему глаз. Да еще и смеялись при этом. Лишиться бы ему тогда и другого глаза, если бы не подоспевший Али Мохаммед Барати. Он был тогда большим человеком в САВАКе, и он сохранил Махди второй глаз, а может, даже спас от смерти. Он убедил Махди, что чем заниматься рискованной контрабандой золота в Пакистан, гораздо выгоднее и безопаснее работать на САВАК. И он даже не спросил о золоте, из-за которого эти шакалы лишили его глаза. "Если оно у тебя действительно есть, — сказал он тогда, — пусть остается у тебя. Золото всегда может пригодиться" И оно пригодилось Махди. На него он купил себе мастерскую, нанял двух работников, а на его счету в сберегательной кассе было достаточно денег, чтобы не беспокоиться за свою старость. И счет этот постоянно увеличивался с тех пор, как он стал не пробираться в Пакистан горными тропами, а ездить в первоклассных вагонах с заграничным паспортом. У него и сейчас по ту сторону границы достаточно друзей, которые могли бы… Они многое могли — его друзья. Али знал об этом лучше других, и он вспомнил о нем, конечно же, не потому, что шел мимо.

Ага-Махди налил гостю чая и пододвинул поближе блюдо со сладостями.