В вокзальной суете - Изабелла Худолей

Но я забежала далеко вперед. Тогда же, когда я билась

подранком в надежде хоть на возмездие, люди, пережившие подобное, говорили мне, что страшным запоздалым ударом по свежей ране будут обращения к погибшей в письмах ничего не ведающих друзей. Поэтому я известила всех, кого вспомнила. Вполне сознательно я не написала только приятельнице, которая вот уже третий год дорабатывала где‑то во Франции под Парижем. Ее Марина, ровесница моей, оставалась дома под присмотром бабушки и моим. Мы не писали матери даже тогда, когда девочка серьезно болела и лежала у нас в клинике.

Анатолию я написала в числе других. Он мне ответил, где писал, по его мнению, в порядке утешения, что скоро и ему придется платить по счетам. Старший, оставленный им сын, ровесник Маньки, уже имеет осложненный путь. Хоть бы не пришлось платить такую цену! Меня- покоробило такое сравнение: чем же похожи ситуации?! Он оставил детей, бросил сыновей нй беспутную мать. Я же отдавала своей все, не расставалась с ней никогда. Все‑то все, но только то, что оставалось от хирургии… А заговорил он о своих детях неспроста. Видно, больная тема. На том и успокоилась в тот раз.

И вот уже спустя несколько лет, в письме от 23.08.78. г. между делом, как бы походя, он позволяет себе менторствовать, поучать меня без всяких провокаций с моей стороны, сообщать мне свое драгоценное мнение об этой трагедии. «…До сих пор придерживаюсь мнения, что в этой грустной истории ты не смогла проявить своих лучших качеств и возможностей. Прости мне этот суровый выговор.»

Не простила. Никогда не прощу. Ему — тем более. И не только за его грех перед своими собственными детьми, а за то, что сказал это человек, так хорошо знавший меня. Значит, это не просто ошибка, оговорка. Это удар по больному месту. Даже Бог не прощает такого, а карает. А я совсем даже не всепрощающий, а земная, истерзанная душа.

Если я чего и боялась в то время, то где — То вторым, третьим планом сознания я боялась ожесточиться. Если этого не произошло, то в том повинны теперь мои единственные дети, которых я лечила. Когда мне становилось невмоготу, я заходила в палату новорожденных, брала на руки этот тепленький сверточек, и где- то внутри отпускало, появлялись спасительные слезы. Теперь я знала, сердце на клочки не разорвется…

ГЛАВА V

В вокзальной суете, в людской неразберихемелькнули вдруг знакомые черты.Грим пережитых лет лежал покровом тихим,меня не обманув. То был, конечно, ты.Ты уходил опять, толпа тебя сносилавсе дальше от меня, до первого угла…Как будто бы несла неведомая сила,что в юности тогда нас так же развела.Мне б с ходу закричать и вслед тебе податься,нет, не вернуть, а только раз взглянуть,но я стою, стою, не в силах оторваться,и вовсе не хочу я прошлое вернуть…

В основе этого стихотворения, а потом и романса лежит подлинный факт. В весьма зрелом возрасте я решила предпринять одну очень опасную авантюру. Намерения были благими. Я надеялась, что серия операций на костях позволит мне вновь обрести ноги, а вместе с ними еще несколько лет хирургии. Как опытный врач, я понимала, что риск велик и он прежде всего анестезиологический. Инфаркт, тяжелая гипертония — это еще не все мои приобретения быстротекущей жизни. Однако мой собственный решительный настрой пересилил уговоры коллег, близких. На всякий случай привела в порядок могилы близких. У Марины и мамы по плите серо — зеленого уральского гранита. У отца, бабушки в Павловской — глыба розового карельского. Имущественных дел, за отсутствием такового, не предвиделось, наследников — тоже. В таком тревожно — упрямом состоянии духа подъезжала я к Питеру, где предполагалась эта серия операций. И вот в вокзальной суете мне привидилась моя мечта в виде прошедшего мимо вагона молодого человека. Рванулась я за ним, да вовремя остановилась. Не мог быть Анатолий таким молодым, он ведь даже старше меня. То юность моя промелькнула мимо вагонного окна. Позже, по приезде домой, написала я романс на эти стихи. Вначале в низком регистре, простужена была сильно. Потом все выше и выше. Концертмейстер предложила менять тональность по мере того, как нарастает напряжение в ходе

исполнения. Получилось. И вот, когда я на пределе своих вокальных возможностей почти кричу: «Но я стою, стою не в силах оторваться», потом внезапно, как бы обессилев, замолкаю, на уши давит гробовая тишина в зале. Мне сказала одна девушка, что последующим моим словам «и вовсе не хочу я прошлое вернуть» она не верит. Может быть, так оно и есть. Каждый верит в то, к чему он стремится, и видит то, что хочет увидеть.

Вестей от Анатолия я не имела с 1978 года. Знала, что он служил в Германии, а потом — вроде бы в Москве. Человек он широких интересов, но о роде его деятельности теперь я не подозревала. Объявился он по телефону в апреле 93–го. Наша кафедра принимала тогда гостей из многих бывших республик. У нас в городе собрался тогда большой студенческий форум по детской хирургии. Специальность эта сравнительно молодая и малочисленная по числу занятых в ней людей. Все заведующие кафедрами страны знают друг друга в лицо, по имени и дорожат такими ежегодными встречами. Это действительно роскошь — такое человеческое общение. Вот они и съехались почти отовсюду, невзирая на границы.

Мне хотелось, чтобы мои близкие друзья — хирурги из районов края обязательно побывали на этой конференции. А чтобы их пребывание было не только полезным, но и приятным, я разместила их в своей квартире. В обед мы шли ко мне, где с помощью мужа я заранее готовила обеденный стол. К нам обязательно присоединялся кто‑то из моих иногородних или местных приятелей. Короче, компания коллег и единомышленников собиралась хорошая. Во время такого обеда и раздался телефонный звонок Анатолия. Я долго не могла понять, кто это и что ему от меня надо, а когда поняла, быстро взяла себя в руки и под радостный шум моих сотрапезников сообщила, что мой дом всегда открыт для друзей. В этом можно убедиться сейчас, сегодня, завтра и так далее. Он сказал, что такой возможности у него нет, но в сентябре он обязательно это сделает. Обязательность Анатолия, как мне было известно, величина весьма непостоянная, так что я отнеслась к этому звонку и обещанию, как они того заслуживали — несерьезно.

В начале октября позвонила подружка из Павловской и сообщила, что Анатолий с большой группой из военного ансамбля

песни и пляски имени Александрова в качестве его руководителя с гастролями в районе. Я поблагодарила ее, но с места не двинулась. Через несколько дней позвонил он и просил приехать в Павловскую. У нас с мужем были там дела и поэтому мы решили совместить их с этой поездкой. Сама поездка оказалась непростой. У кого не бывает такого ощущения: делаешь дело, а кажется, что даже сама природа возражает, противится тебе. Каких только препятствий не возникало перед этой встречей! Но она все‑таки состоялась.

Печальное это чувство, когда всматриваешься в лицо, видишь мысленным взором одно, а суровая реальность подсовывает тебе другое. Может быть, очки виноваты? Так кинем их куда подальше! А в зеркале, что напротив, неумолимо проглядывает моя собственная физиономия. Знаю, что, если кину очки и я, ничего хорошего не произойдет, скорее даже наоборот. Обнажатся морщины у глаз, которых за очками не видно.

И тут же отрезвляюще:

— Дядя, возьмите свои очки. А ты, бабушка, тоже надень очки и веди себя прилично.

Ну, что тут скажешь, чем возразишь этой моралистке четырех лет отроду? Как объяснить этой не совсем родной внучке, что ее бабушка, которая любит ее, «как сто братьев любить не могут», безоглядно растранжирила свое природное богатство, которого было много и, казалось, конца ему не будет. А люди, природой обделенные, еще и сейчас сохранили подобие молодости. И если смотреть на них без очков, то они выглядят почти как молодые. Внучка не примет во внимание бабушкины широкие интересы как оправдание безалаберному отношению к своему здоровью и внешности. Внучка строга, но справедлива. Как бабушка когда‑то… Поезд, тем не менее, давно ушел, и встреть я этого пожилого человека на улице в чужом городе — ничего бы в моей душе не дрогнуло, не откликнулось. В вокзальной суете был другой…

На следующий день, когда мы всей семьей заехали к нему в гостиницу, я обратила внимание, что вполне штатские мужчины из ансамбля с любопытством на меня посматривают. Я не ошиблась в своих предположениях — они имели исчерпывающую информацию, почти конспект этой повести, рассказанный в

лицах хорошим языком, по г/ути на концерты и с концертов. А поскольку концертов было много, то роман был с продолжениями.

Позже я узнала, что во время пребывания ансамбля в станице Атаманской, на родине Анатолия, они ходили па кладбище к свежей могиле его матери. Она умерла всего полтора года назад. Старушка так хотела живьем послушать их пение, да за старостью и немощью уже не смогла. Они стали полукругом возле ее могилы и во всю мощь их красивых сильных голосов потекла, понеслась над станицей «Молитва» Рахманинова…