Письма к Андрею - Евгений Гришковец

После того как богатый человек не пришёл на выступление любимого исполнителя в театр или концертный зал, а исполнитель сам явился к нему домой или на дачу за деньги, прежнее почтительное отношение к артисту, как правило, утрачивается или сильно ослабевает, как бы дорого это выступление ни стоило. Причём чем больше запросил за такое своё выступление артист, тем меньше к нему почтения. Но именно в этой утрате почтения и кроется успокоение.

В случае покупки выступления артиста на частной вечеринке богатый человек в очередной раз убеждается, что за деньги человек может всё. Если же за маленькие деньги не согласился, а за большие согласился, то это ещё убедительнее доказывает всевластие денег.

Искусство противоречит этому всевластию. Покупка же человека, занимающегося искусством, всевластие доказывает.

И пусть не тешат себя иллюзиями ни те ни другие. Одним нужны деньги, другим спокойствие и убеждённость в своей правоте. Остальное – мишура и демагогия.

Не потому ли так называемое современное искусство столь обласкано богатыми меценатами и покупателями. Оно прямо-таки льнёт к деньгам, идёт на их запах, борется за гранты разных частных фондов, рвётся в модные галереи и на биеннале.

То самое современное искусство, которое вроде бы демонстрирует кажущуюся независимость и чуть ли не маргинальность. Оно же каждую секунду готово на компромисс и чуть ли не услужливость.

«Современный художник» видит себя над обществом. Он занимается своими выдумками и изобретениями, утверждая свои поступки как искусство. На самом деле он демонстрирует только себя и свою волю. Фигура художника в «современном искусстве» всегда важнее его поделок. Он делает всё, чтобы привлечь внимание не к искусству, а к своей персоне. Он настаивает на своей элитарности. Ему комфортно только в узком кругу неких специалистов по «современному искусству», критиков и агентов по продвижению к покупателям его изделий. Вся эта милая компания так и вьётся вокруг богатых и скучающих от пресыщенности людей.

Современное искусство и его представители дают богатому человеку ощущение связи с передовыми веяниями искусства и иллюзию наполненности жизни. Представители «современного искусства» очень ловко умеют это делать. Но главное, они дают своим заказчикам и меценатам уверенность в том, что они, художники и их искусство, целиком и полностью от них, богатых своих покровителей, зависят. Взамен представители «современного искусства» получают то, что нужно им, то есть деньги.

Несмотря на свой гордый и независимый образ, «современные художники» на самом деле готовы на всё ради денег. Они готовы даже на то, чтобы делать дизайн интерьеров. Они готовы подобрать плитку и зеркала для сортира богатого человека.

Мне не раз приходилось быть свидетелем того, с каким нескрываемым презрением и даже брезгливостью деятели «современного искусства» высказывались о своих богатых покупателях и заказчиках. Они говорили о них так, как жулики, которым удалось ловко кому-то что-то «втюхать». А никто не относится с большим презрением, чем жулики, к тем, на чьём доверии, невежестве и на чьём тщеславии им удалось «заработать».

Богатые люди, оплачивая деятельность диковинной компании, которая именует себя «современным искусством», относятся к ним также с презрением, всерьёз не воспринимая. Отношение к ним со стороны богатых людей подобно отношению к забавным и экзотическим домашним питомцам, которыми чаще всего тешатся их жёны или взятые под покровительство женщины. Чем бы, что называется, дитя не тешилось.

В таком взаимном отношении друг к другу деятелей «современного искусства» и богатых заказчиков ничего нового нет. Прислуга всегда испытывает презрение и зависть к своим работодателям. А богатый человек, всегда такое к себе отношение подозревая, относится к «слабым мира сего» из сферы обслуживания с высокомерной снисходительностью. Но они не могут друг без друга.

Как, должно быть, забавляется Энди Уорхолл, наблюдая из своих нынешних пределов очередную покупку своих раскрасок за всё растущую и растущую цену. Но как, должно быть, при этом веселятся находящиеся рядом с ним бывшие владельцы этих его весёлых картинок.

Письмо седьмое Короткое

Как много раз мне приходилось вступать в дискуссию или жаркие споры со своими современниками или близкого мне возраста людьми, а также с теми, кто меня существенно младше, на тему сегодняшней музыки, театра, кино. Мне часто приходится слышать от них, что ничего стоящего или хоть сколько-нибудь интересного в данный момент в мире не делается, не пишется, не создаётся. Мои сверстники, достигшие больших социальных успехов или же далёкие от них, с удивительным упорством слушают музыку своих школьных лет и студенческой юности. Они считают ту музыку величайшей и непревзойдённой. Они готовы вновь и вновь её покупать, ездить на концерты уже очень пенсионного возраста музыкантов, а если им хватает средств, даже заказывать их выступления у себя на торжествах. Они знают те песни наизусть, они помнят составы групп поимённо и названия альбомов по годам. Они, если бы умели, сыграли партии любых инструментов. Также они держатся за любимое старое кино, растащив его на цитаты и любимые сцены.

Всё, что делается теперь, может вызвать у них не более чем снисходительную и максимум одобрительную улыбку. Всё, что они слушают или смотрят из «свежего», только убеждает их в том, что раньше было лучше. Они с этим убеждением не расстаются, они через эту призму начинают просмотр любого нового фильма, знакомство с любым сегодняшним произведением.

Я долго не мог понять, почему так происходит. Откуда берётся эта глухота и слепота? А всё очень просто!

В юности все эти люди имели много душевных сил и тратили их щедро на любовь к музыке и кино. Они чувствовали эту музыку и кино как СВОЮ музыку и СВОЁ кино. В их жизни находилось много места для этого.

Потом они прожили очень непростые жизни. Они много трудились, принимали сложные решения… Проще говоря, они были заняты. Переживания, связанные с искусством, любовь к музыке занимали всё меньше и меньше места в их трудных жизнях, пока и вовсе не отошли на периферию. Но память о прекрасных чувствах юности, связанная с музыкой и кино, не исчезла. Вот они и придают тем своим переживаниям столь большое значение, обожествляя вместе с той музыкой, кино и само время своей молодости, время, когда они могли многое открыто и непосредственно воспринимать и любить.

Конкретные и, по их мнению, явно важные, рациональные дела, душевная усталость от этих дел лишают людей возможности слышать и видеть новое. Очень трудно опытному, прожившему насыщенную разными событиями жизнь человеку, признать за художником, который его ровесник или даже младше, право задеть его сокровенные душевные струны. У человека с большим и трудным жизненным опытом не возникает доверия к автору, который, по его мнению, имеет меньший жизненный путь, и соответственно меньше о жизни знает.

Гораздо проще и комфортнее пребывать в уверенности, что лучшее уже сделано и оценено по достоинству ещё в так называемое «своё» время.

Встреча же с подлинным искусством нового времени чревато не только сильными переживаниями, но и неизбежно приведёт к масштабной переоценке многих ценностей и времён. Это крайне неудобно и нерационально.

Куда приятнее, а главное, совершенно безопасно, прослушать в компании старых и верных друзей, под старый, верный алкоголь записи групп, любимых с юности всей компанией. Или пересмотреть тоже всей компанией любимые фрагменты заученной наизусть киносаги. Этим утверждается не только безошибочность ориентиров, но и верность избранного образа жизни, а также и неких идеалов. Прожитое неприятно и опасно подвергать сомнениям.

С подлинным искусством так не получится. Даже созданное давно… Даже прочтённое или просмотренное многие годы назад оно может обнаружить непознанные в нём и в человеке глубины. Что уж говорить о неизвестном, новом, свежем, рождающимся сегодня искусстве?.. Оно может ранить особенно сильно.

Каждый защищается как может.

Письмо о кино

Кино – самое новое из искусств. По сравнению с театром, литературой, музыкой, живописью, кино – просто младенец. При этом кино триумфально и сокрушительно победило в борьбе за человеческое внимание и время. Люди всего мира добровольно отдали своё время просмотру кино, забрав его у процесса чтения, а также у театра, музыки… Но у чтения прежде всего. Беда ли это? Да, это беда! И беда большая. Это беда не потому, что процесс просмотра кинофильма менее важен, глубок, полезен и культурен, чем чтение книги. Нет! Совсем нет! Есть масса книг, чтение которых позорнее и разрушительнее для сознания, чем просмотр самой низкопробной комедии.

Беда заключается в том, что кино как самостоятельное искусство ещё не успело сформироваться и осознать себя таковым. Подлинных произведений искусства, настоящих шедевров кинематографа ничтожно мало по сравнению с тем колоссальным количеством гениальных произведений, накопленных человечеством в области литературы, наряду с целыми пластами книжного мусора и отбросов. Литература, в отличие от кинематографа, может предложить бездонные запасы шедевров разных эпох, стран, жанров и направлений. Кино же может похвастаться несколькими десятками славных имён и несколькими сотнями названий кинокартин, в которых были большие или меньшие достижения на пути движения кино к становлению самостоятельным искусством и к нахождению неповторимого, феноменального своего языка и материала, отдельного от литературы, драмы, музыки и прочих.