Бегущая под дождем - Анатолий Чупринский

— Когда я стану женой Эйе, никогда не буду ему возражать и спорить! — Подумала и добавила. — И он будет носить меня на руках каждый день.

Над ее головой на темном небе висели огромные, как яблоки звезды. Оглушительно верещали цикады. И негромко переговаривались у дальних ворот охранники. И еще она подумала, скорей бы вырасти. А то Эйе окончательно состарится. Тогда жизнь потеряет всякий смысл. От таких мыслей Неф стало очень грустно на душе и она собралась даже заплакать, но передумала, потому что уже совсем пришла к своему маленькому дому. И ей очень захотелось спать. Засыпая, Неф успела подумать, завтра утром надо проведать своего друга лягушонка, проживающего в большой луже за павильоном.

Во сне Нефертити всегда летала…

3

Жители Москвы и ее окрестностей давно уже в своих снах никуда не летают. Спят тревожно и очень нервно. Большинство не обходится без снотворных. Вообще, столица город шумный и очень бестолковый. Равнодушный и откровенно хамский. Это каждому приезжему становится ясно с первой минуты. Достаточно выйти на перрон любого вокзала или спуститься с трапа самолета на бетон аэродрома. В толпе у приезжего возникает ощущение, каждый встречный и поперечный норовит толкнуть именно его. Как в американском футболе. Оттеснить в сторону, отпихнуть, освободить лично для себя жизненное пространство. На человечество в целом и на каждого его представителя в отдельности, откровенно наплевать.

Наталья Кочеткова лежала в зачуханной районной больнице. Но в отдельном боксе. Худая, бледная, с обострившимися чертами лица. В свои двадцать четыре она выглядела на все тридцать. Больница ни у кого не вызывает положительных эмоций. По коридору парами гуляют женщины. Старенькие застиранные домашние халаты. Яркие пестрые расцветки, но все они какие-то одинаково унылые. И глаза у женщин тоже одинаковые. Огромные и бездонные. В глубине каждой пары глаз пульсирует страх и одновременно равнодушие ко всему на свете.

Тем кто лежит в общих палатах полегче. Читают, в сотый пересказывают друг другу свои беды. Кто-нибудь из наиболее бесшабашных, чаще всего не впервые попавших сюда, рассказывает анекдоты. Героями, ясное дело, являются мужики. Сплошь алкаши, дураки, сволочи и мерзавцы. Уж тут-то бедные женщины отводят душу, не стесняются в выражениях. По иронии судьбы через дорогу находится роддом. Странными взглядами обмениваются женщины из окон этих зданий. Их не передать никакими словами.

Надя Соломатина появилась у постели Натальи сразу после завтрака. Вошла энергичной походкой в крохотную комнату с единственной кроватью и отсалютовала вскинутой рукой со сжатым кулачком. На ней болтался белый халат непомерно большого размера, в котором она выглядела совсем ребенком. Худенькой беззащитной девочкой.

— Но пассаран! — поздоровалась Надя, привычно вскинув к плечу худенькую руку со сжатым кулачком. Традиционное приветствие всех воспитанников и выпускников «Журавлика». Каждый из них при встречах и расставаниях непременно делал именно этот жест.

— Но пассаран!

Наталья тоже вскинула на подушку руку со сжатым кулаком. Потом закинула ее за голову. Надя бросила на старшую подругу быстрый любопытный взгляд, подошла к тумбочке и выложила из полиэтиленового пакета связку яблок, три апельсина и сок «Наш сад» в квадратной упаковке.

— Откуда деньги взяла? — вяло поинтересовалась Наталья.

— Из закромов Родины! — отрапортовала Надя. — Тебе необходимы витамины.

— Заберешь все с собой. Я ничего не хочу.

— И не думай, и не мечтай! — резко мотнула головой Надя. И оглянувшись на дверь, присела на единственный в боксе стул.

— У тебя отдельная палата. Отпад! Как у Хилари Клинтон.

Наталья только головой покачала. Надя всегда сражала окружающих наповал своими оценками и сравнениями. Такое только ей одной могло прийти в голову. Хилари Клинтон! Спасибо, не Маргарет Тетчер.

— Интересно, сколько раз Хилари делала аборт от Била? Как думаешь?

— Думаю, не твоего ума дело.

— Она-то наверное не в такой палате лежала. Телевизор, холодильник, слуги, охранники, все к ее услугам. Только пальчиком шевельни. Хотя, у тебя тоже ничего, — спохватившись, добавила Надя. — И вид из окна чудесный.

— Хороших подруг надо иметь. У меня везде подруги, — ответила Наталья, — Твоя беда, что ты дикарка. Постоянно со всеми конфликтуешь. С людьми надо дружить.

Странные отношения связывали этих двух девушек. И дело было вовсе не в разнице в десять лет. Когда они познакомились, четырнадцать было Наталье. Она увидела сидящую на ступеньках у двери в главный корпус крохотную девочку. Та была как собачка привязана за шею веревкой к дверной ручке. Очевидно, чтоб не сбежала. Девочка и не собиралась никуда убегать. Она, склонив голову на колени, безмятежно спала. Немытая, непричесанная, одетая в обноски и лохмотья. Какая-то дикая пародия на «Аленушку» с картины Васнецова. В сердце юной Натальи в ту секунду вонзилась тупая ржавая игла. Так с тех пор и не вышла оттуда.

Наталья отвязала немытую «Аленушку» от двери и поволокла непосредственно в кабинет ЛорВаси Гонзалес. В кармане девочки была найдена записка из которой следовало. Ее мать, проводница поездов дальнего следования в данный момент и имеет «средствов» на содержание ребенка. Как только «средства» появятся, она, Глафира Петровна Разоренова заберет ее обратно. Ни возраста девочки и ее имени в записке указано не было.

С согласия Гонзалес Наталья взяла над девочкой шефство. Стала для нее матерью, няней, старшей сестрой, воспитательницей, подругой, всем на свете. Имя ей дали Надежда. Наталья научила эту, по выражению ЛорВаси, «Маугли, подмосковного разлива», всему, что знала и умела сама. Чистить зубы, умываться, застилать постель, есть ложкой и вилкой, а не руками. Когда пришло время, она же учила ее читать и писать.

Надя осторожно пересела на кровать, в ноги к подруге. Заботливо поправила одеяло и, оглянувшись на дверь, тяжело вздохнула.

— Что нового в «Журавлике»?

— Отстой! — раздраженно передернула плечами Надя. И поморщилась.

— Погоди! — нахмурилась Наталья. — Кто тебя отпустил? ЛорВася в курсе? Ты хоть кому-то сообщила, что поехала ко мне?

Надя не ответила, опять передернула плечами.

— Значит, так! — жестко сказала Наталья. — Сейчас посидим, поболтаем и все! Тут же едешь обратно, поняла?

— Поняла, поняла.

— И чтоб без фокусов! Я вечером позвоню и проверю. Дай слово, что сегодня же уедешь обратно.

— Даю, даю слово! Могу даже два.

Надя обиженно сжала губы в тонкую ниточку и уставилась поверх головы Натальи в окно. Хотя за ним ничего интересного не было. Сплошь зелень кустов.