Подкидыш ада - Геннадий Прашкевич

Большое блюдо из золота валялось в траве.

Оно тускло поблескивало, и, вскрикнув, чиклеро жадно обнял его.

Так обнимают жену после долгого путешествия – с нежностью, забыв все обиды.

Но в черных глазах горел огонек безумия. Ведь рядом с тяжелым блюдом торчал из земли золотой меч с рукоятью, густо обсыпанной алмазами. Даже в сумерках непрекращающегося дождя, в нежных пузырях парного тумана обмытые ливнями камни на рукояти волшебно мерцали, пускали алые и зеленые искры, поражающие холодом и ясностью. Чувствовалось, что этот свет исходит из невиданной глубины. Никто бы в трезвом уме не кинулся в схватку с таким мечом, но чиклеро грозно вцепился в украшенную камнями рукоять. Даже Аххарги-ю решил, что возникнут сложности.

Разумеется, теперь уже не для контрабандера.

Свобода другу милому обеспечена. Мало ли что некие электромагнитные сигналы все еще пробивают защитное поле адаптора. «Еще, еще… Где ты этому научился?..» Этого мало для истинного разума. Это не подтверждение, даже не показатель. Суетные существа Земли пока что не догадываются о самых главных свойствах Вселенной. Какая Красота? Даже друг с другом они находятся в противоречивых отношениях. Прав, много раз прав друг милый: к этим двуногим следует относиться только как к предмету торга.

Аххарги-ю радовался пониманию.

Он необыкновенно остро ощущал близость сущности – теп.

Глазами маленького ефиопа он смотрел на чиклеро, безумно приплясывающего под пальмой. Серые тени ливня безостановочно гуляли над залитой водой поляной, то ослабевая, то вновь усиливаясь. В руке безумца поблескивал меч, в другой руке, как щит, мерцало тяжелое золотое блюдо. Чиклеро знал, что большое богатство снимает тяжесть с грешников. Господь многое отпускает, если делишься со священниками. Чиклеро торжествовал. Большое богатство – спасительная вещь! Только оно дает чудесную возможность, забыв старое имя, благоденствовать в какой-нибудь далекой стране, расположенной далеко от моря. В стране, жители которой даже не догадываются о существовании морских грабителей. Если сосед богат и гостеприимен, зачем рыться в его прошлом?

Чиклеро хотел в такую страну.

Он невнятно, но грозно вскрикивал.

Он видел теперь, что одноногий не врал, заманивая их в джунгли.

Он верил теперь, что где-то рядом есть мертвый город, в котором много золотого оружия; в котором в темных нишах веками стоят языческие идолы из чистого золота; в котором подвалы доверху засыпаны драгоценными камнями. Но он никуда больше не хотел идти. Одноногому пришлось ударить чиклеро, чтобы тот немного пришел в себя.

А дождь лил и лил.

Он лил мерно, лил неутомимо.

В мокрой траве нашлась глиняная разбитая трубка.

Рядом валялась пустая бутылка толстого зеленоватого стекла, красиво затканная изнутри мохнатой плесенью. Когда ирландец ткнул ее носком сапога, донышко отвалилось, наружу хлынула целая армия бледных сердитых насекомых.

Обнаружились и вбитые в землю колья.

Одни повалились, совсем сгнили. На немногих устоявших болтались клочья истлевшей парусины. Покоробленный деревянный ящик, заляпанный бурыми листьями, показался Джону Гоуту крепким, но развалился в труху при первом прикосновении. В днище изъеденной ржой жестяной кружки зияли три удлиненных дыры, как от удара ножом. Это всем показалось странным: зачем портить вещь, которая всегда может пригодиться.

Дождь еще усилился, когда ефиоп нашел мелкий алмаз.

Конечно, камешек не шел ни в какое сравнение с алмазом, припрятанным одноногим, но ефиоп обрадовался: «Абеа?»

И улыбнулся так широко, что чуть не вывихнул челюсть.

Аххарги-ю внимательно присматривался к не совсем ясной для него суете двуногих существ. Почему-то общеизвестная форма углерода их сильно возбуждала. Он никак не мог понять – почему? В пищу чистый углерод не годится, хотя широко распространен на Земле. Он в воздухе, в воде, в горных породах. Приятен вид почти идеально построенного трехмерного полимера, но что в этом такого особенного?

Аххарги-ю не понимал.

Ему не нравились человеческие тела.

Гноящиеся поры на исцарапанной коже, мокрые грязные волосы, облепляющие голову, легко устающие мышцы, царапины, ноющие синяки. Если бы не сущность – ю, питающая чужую мускулатуру, все давно погибли бы в джунглях, особенно одноногий. Они живы пока что благодаря мне. Чтобы никто не умер, ефиоп дважды в день незаметно касается людей маленькой розовой ладошкой.

Аххарги-ю улыбался.

В своих планах он совсем не принимал во внимание чиклеро и индейца.

А ирландец привлекал его только тем, что носил с собой магнитную стрелку.

Все трое – чиклеро, ирландец, Джон Гоут – жили смутно, как многие другие животные. В их сумеречном сознании время от времени проносились видения Господа и Святой Девы, но это не имело никакого отношения к Высшему Существу. Вполне можно осознать тот простой факт, что тебе плохо, что тебе хочется хорошего, что тебя тянет к чудесному удовольствию обильной еды, например, но это еще не разум. Животное плачет, испытывая боль, оно хохочет, как сумасшедшее, в погоне за самкой, но никогда не ужасается приятно при виде свинцовых, несущихся над джунглями туч, тяжко напитанных водой и убийственно трепещущим электричеством. Смерть не восхищает его. Ни одно животное Земли не бросается счастливо в водную бездну или под зеленый пучок разрядов, разрывающих жирную тьму.

Я спасу контрабандера.

Я вытащу друга милого из темниц уединенного коричневого карлика.

Шумная триба Козловых никогда больше не вернется на Землю, с улыбкой решил про себя Аххарги-ю. Их темное сознание – приговор для них. Мы продадим этих суетных существ вкупе с сохатыми и казенной кобыленкой в те звездные миры, в которых всегда нравятся существа с такими низкими толстыми лбами. А одноногого выставим отдельным лотом, потому что существа столь низкого сознания крайне редко научаются подменять потерянные органы таким странным образом.

Тростники.

Мокрые веера пальм.

Длинные листья отставали в стремительном движении от несущихся по небу туч.

Незаметно исчез, растворился в дождях чиклеро. Может, запомнил путь к поляне, на которой лежали золотой меч и тяжелое блюдо. Аххарги-ю, томясь близостью потерянной сущности, счастливо обозревал залитый темным, ни на секунду не приостанавливающимся ливнем горизонт Он видел на много миль кругом. Он видел вздувающуюся бурую реку. И мутные потоки, заливающие гнилые леса И мокрых зверей, бегущих в сторону гор. И птиц, нахохлившихся на ветках.

Редко в небе вдруг раздувало звездные угольки, дождь тут же их гасил.

Маленький ефиоп и Джон Гоут, наклонившиеся над найденным камнем, казались Аххарги-ю мелкими и незаметными. Скоро я передам сообщение контрабандеру, и нКва, сплясав танец свободы, получит право заполнить все удобные места уединенного коричневого карлика чудесными живыми спорами. Они будут оставаться неоплодотворенными до окончательной реабилитации.