Сердце рыцаря - Джиллиан Брэдшоу

Он негромко рассмеялся.

– Я не тот человек, которого нужно вознаграждать, – сообщил он ей. – Я тоже из хорошей семьи, леди Мари. Я владею поместьем Таленсак и землями у Компера и Пемпона. Мое имя Тиарнан.

– О! – воскликнула Мари. – Вы рыцарь?

Он кивнул – она ощутила это движение по мышцам его спины, хотя темнота сделала кивок невидимым.

– О! – снова повторила она, чувствуя, как у нее разгораются щеки. – Мне очень жаль.

– Почему?

– Я... я приняла вас за лесничего. Я предложила вам деньги.

– Конечно. И будь я лесничим, я с удовольствием их взял бы. А что еще вы должны были подумать, встретив мужчину – пешего и одетого в простую зеленую куртку? В охотничьей одежде все выглядят одинаково. Так же как послушница или служанка, за кого я вас и принял, выглядит, как благородная монахиня... Ну вот. Мы пришли.

Она почувствовала вонь от свиней и запах горящих дров. Яростно залаяла собака. Охотник... Тиарнан... остановился и застыл на месте.

– Салюд! – громко крикнул он, и спустя мгновение они услышали ответный крик.

А потом впереди открылась дверь, из которой вырвался свет.

– Где мы? – спросила Мари.

– У дома свинопасов, неподалеку от развилки Дола, – ответил Тиарнан, направляясь к дому.

Мужчина стоял в дверях, держа в одной руке горящую ветку, выполнявшую роль факела, а другой придерживая за ошейник собаку. Из темноты снова вынырнуло лицо Тиарнана: он бросил ей быстрый взгляд и полуулыбку.

– Это братья аббатства Бонн-Фонтейн, леди Мари, – казал он ей. – Ночь, проведенная здесь, не повредит вашей репутации.

Глава 2

Ален де Фужер стащил с головы шлем, пригладил пальцами намокшие от пота русые волосы и повернулся в седле, чтобы кинуть взглядом окрестности. Поля расстилались под полуденным солнцем, холм Сен-Мишель высился у них за спиной синим силуэтом: до него было двенадцать миль, но виден он был яснее колокольни соседней церкви. Они доехали до края прибрежной равнины и находились приблизительно на половине уйти к аббатству Бонн-Фонтейн. Им так и не удалось найти следы женщины, которую они искали.

Ален устремил умоляющий взгляд на своего кузена Тьера.

– Где она? – вопросил он плачущим голосом, который мало подходил благородному рыцарю.

Тьер пожал плечами. За последние полтора дня Ален задал этот вопрос не меньше тридцати раз, и Тьеру это надоело.

Ален застонал.

– Должно быть, она сошла с дороги, – сказал он. – Если бы она шла по дороге, мы бы ее догнали.

Тьер снова пожал плечами. Эта фраза тоже повторялась – не так часто, как первая, но только потому, что до прошлого полудня Ален ее не произносил. До тех пор, пока они галопом не домчались до монастыря Святого Михаила, где потрясенная и возмущенная настоятельница вышвырнула их вон. До этого времени он надеялся, что Мари чуть их опередила. Самому Тьеру уже на половине пути стало ясно, что этого быть не могло. У нее не было лошади, и ни у одной знатной дамы не хватило бы сил уйти так далеко пешком. Совершенно ясно, что она сошла с дороги. И если она вошла в лес, то одному Богу известно, что с ней стало. Если бы их отрядом командовал Тьер, то он бы...

Но эта мысль была пустой. В какой бы отряд Тьер ни вошел, им всегда командовал Ален или его старший брат. Лорд Жюльде Фужер оскорбился бы, если бы его сыновьями распоряжался всего лишь сын его сестры.

– Возможно, братия Бонн-Фонтейна что-нибудь о ней узнала, – предположил Гийомар. Когда обнаружилось бегство Мари, аббат отправил людей искать ее по округе. – Может быть, они уже ее нашли!

Ален бросил на него благодарный взгляд.

– Молю Бога, чтобы это было так! – горячо проговорил он и перекрестился.

Тьер хмыкнул. Ведь именно Гийомар запер дверь Мари в Бонн-Фонтейне, и Ален винил его в ее бегстве. Ален никогда ни в чем не винил самого себя, а Гийомара винить было легче, чем Тьера, потому что Гийомар не был родственником. Лорд Жюль может уволить его со службы, а куда ему тогда идти? Всю дорогу до монастыря Святого Михаила и половину дороги обратно Гийомар смиренно говорил Алену то, что Ален желал услышать. И вот теперь, похоже, Ален настолько нуждается в утешении, что ради него готов простить своего подчиненного. От своего кузена он никакого утешения не получал. Тьеру было совершенно ясно, что девица нашла бы способ вырваться на свободу, кто бы ни поворачивал ключ в замке. Им следовало установить дежурство, спать у ее порога... даже заковать ее. Но они не сочли нужным это сделать. Они все виноваты, но Ален – больше всех. Он командовал отрядом. Может, Жюль де Фужер и выместит раздражение на Гийомаре, но герцог Хоэл будет считать ответственным Алена. И совершенно справедливо!

Тьер повернулся и злорадно сказал:

– Если братья из Бонн-Фонтейна нашли леди Мари, то какой они ее нашли? Живой или мертвой?

Ален поморщился и вытер лицо. Он неловко нацепил шлем на голову и начал возиться с застежкой под подбородком. Дальше они поехали молча, и Тьер пожалел о своих словах. Не потому, что они ранили Алена, а потому, что он высказал вслух мысль, которая приходила в голову всем троим, но оставалась невысказанной. Узнав об исчезновении Мари, обеспокоенный аббат сообщил им, что разбойник Эон из Монконтура находится поблизости: не прошло и трех дней, как на развилке у Дола был ограблен бедный священник. Мари Пантьевр вполне могут найти в лесу мертвой, и это станет позором для всех троих. Если нехорошо обманом увезти послушницу из монастыря при попустительстве настоятельницы, то гораздо хуже потерять ее по дороге, так что она отыщется в лесу ограбленной, изнасилованной и убитой.

Настоятельница монастыря Святого Михаила уже обвинила их во всем. Ну конечно: леди Констанции не меньше других хотелось бы избежать обвинений. Она притворилась, будто раньше не знала, кто они такие, будто поверила, что они приехали от герцога Роберта, и поступила так, как ей полагалось. Однако обвинение все равно ляжет и на нее. Добрая молва – вещь скользкая, и человеку ее удержать нелегко, а вот обвинения липнут как мед. Они пристанут ко всем ним.

Тьер представил себе Мари при свете свечей, сидящей на кровати в келье Бонн-Фонтейна, перед тем как они ее заперли: бледную от усталости, но полную решимости. Хорошенькая девица, и к тому же отважная. Он ощутил странный укол в сердце – смесь жалости и вины.

– Молю Бога, чтобы их известия были хорошими, – проговорил он внезапно так же горячо, как Гийомар. – Если эту девицу найдут живой, я куплю святому Михаилу сто свечей для его храма в Доле.

С этими словами он перекрестился. Потом он, бывало, замечал, что святой Михаил, будучи архангелом, действует быстро. Вдали показался всадник. Он пустил коня рысью, и скоро они увидели, что это монах. Все трое замерли в ожидании, инстинктивно пытаясь продлить мгновения надежды. Монах остановил своего коня перед ними.