Ключик к мечте - Екатерина Неволина

! Я чувствовала раздражение, словно меня нагло обманули. Инфантильный — любимое мамино слово — это о нем. Теперь неудивительно, почему у такого красавчика не было девушки. Неудивительно, почему его тянет ко мне.

Я гордилась, думая, что поймала его, как паук глупую муху, а теперь вдруг вышло, что это еще вопрос, кто кого поймал. Эта мысль оказалась неожиданной и привела меня в раздражение.

— Зимина! Зимина, я к тебе обращаюсь!

Я неохотно подняла глаза. Кровососка нависала над моей партой всей массой своего двойного подбородка. Глаза, совсем крохотные, терялись в необозримой дали, заслоненные нездорово-лиловыми холмами щек. Вот уж воистину «широка страна моя родная».

— Да, Наталья Кузьминична? — Я улыбнулась ей в тридцать два зуба, демонстрируя готовность к вооруженному диалогу.

— Ты где находишься, Зимина? — спросила она громоподобно.

Я с делано растерянным видом огляделась и рискнула высказать свое предположение:

— Может быть, в классе? На уроке алгебры? У вас другое мнение?

Сомученики поддержали меня приглушенным ржанием. Ну табун лошадей — никак не иначе!

— Зимина, мало того, что ты не учишься, так еще ведешь себя отвратительно! Ничего смешного! — обернулась она к классу. — Первый, кто засмеется, — отправится к доске!

Эти трусы, разумеется, замолчали. Я — другое дело. Меня какой-то двойкой не напугать.

— А может, это вы никак не можете меня ничему научить? — выдвинула я следующую мысль.

Класс затих. Видно, что на это стадо больше подействовала моя храбрость, чем угроза Пиявицы.

— Как тебе не стыдно, Зимина, а ведь…

Меня начала бить крупная злая дрожь. Ну вот, теперь она вспомнит мою идеальную сестрицу, как же тут избежать сравнения! Вот уж стоит пожалеть бедненькую Кровососку за то, что ей досталась вовсе не паинька Мила, а я — такая, какая я есть: упрямая, имеющая обо всем собственное мнение.

— А ведь у тебя очень хорошие способности и цепкий ум, — неожиданно закончила она.

И я замерла, глупо раскрыв рот, словно выброшенная на берег рыба. Она меня уела!

Кровососка, наверное, поняла это, потому что оставила обескровленную добычу и, не говоря ни слова, переключилась на остальных.

Мне было обидно и вместе с тем приятно до того, что я даже забыла о полученной от Макса эсэмэске и вспомнила, что не ответила, только когда он перезвонил мне.

— Привет, что-то случилось? — выпалил он в трубку.

Голос у него все-таки приятный и такой взрослый. Если подумать, мне все-таки лестно, что Макс — мой парень. Надо бы показать его в школе… Заодно пусть и Ковалев оценит, какого уровня ребята вокруг меня вертятся. А то вон опять пялится. После той репетиции поцелуя его пару дней не было в школе, а теперь опять появился и смотрит на меня, как голодный на гамбургер! Вот скажите, кому приятно чувствовать себя гамбургером?!

Я чуть не расхохоталась, глядя в глупое лицо Ковалева, и нарочно проговорила погромче и поласковее:

— Не волнуйся, мой зайчик, просто математичка отвлекла. Она у нас такой монстр! — и с удовольствием понаблюдала, как Ковалев поспешил исчезнуть из поля зрения. Парни — они вообще простые, как дважды два, и даже проще.

— Математичка? У тебя с алгеброй проблемы? Хочешь, я с тобой позанимаюсь?

Ой, какой же добренький! Думает, мне больше делать нечего, как алгеброй заниматься?!

— Не учи жить, лучше реши домашку, — предложила я.

— Эль, тебе бы надо самой заниматься. Представь, что меня рядом не будет. Нет, конечно, я буду рядом, — поспешно исправился он, — но ты должна уметь делать все сама.

Я отчетливо зевнула в трубку.

— Эх, что же с тобой делать… — вздохнул он.

— Для начала не тащи меня в дурацкое кафе-мороженое, — предложила я. — Неужели ты нормальных клубов не знаешь? Или… погоди! — Мысль, озарившая меня, оказалась неожиданной, но приятной, словно случайно найденная осенью последняя, самая сочная и сладкая ягода малины. — Я согласна на кафе. Но пусть это будет «Ойкумена»!

В трубке замолчали.

— Макс? — окликнула я.

— Эль, — он замолчал, собираясь с мыслями. — Но почему? Зачем именно «Ойкумена»?

Конечно, испугался! Испугался идти со мной в то самое кафе — туда, куда ходит Милкина компания!

— Боишься?! — Я горько усмехнулась.

Инфантильный — это еще мягко сказано.

— Зачем тебе это надо? — спросил Макс так тихо, что я едва расслышала.

— Сколько веревочке ни виться, — процитировала я нашу мудрую матушку, — на конец будет. Ты что, боишься, что Мила узнает, что ты со мной? А ведь она обязательно узнает. Не лучше ли, чтобы это произошло раньше? — спросила я.

Какие-то малявки пялились на меня, подслушивая разговор. Ну и пусть. Между прочим, превосходный урок. Быстрее пройдут школу жизни.

— Хорошо. Ты права.

Он решился!

— Тогда в три в «Ойкумене»! — Я улыбнулась и показала малявкам язык.

Макс ждал меня у входа и курил. Спокойный, уверенный, взрослый. Возможно, чувство, посетившее меня днем, было наваждением, и Макс действительно моя судьба. Может статься, мы предназначены друг другу, проживем вместе всю жизнь и умрем в один день в объятиях друг друга. А может, и нет.

— Эль!

Он поцеловал меня в щеку, обдавая древесно-пряным ароматом своей туалетной воды, и я вдруг почувствовала, что он смущается. Не увидела, а именно почувствовала каким-то звериным чутьем, которое иногда просыпалось во мне.

В животе словно щекотали легким перышком, мне было весело и приятно. Я резко повернула голову, чтобы вместо щеки под губами Макса оказались мои губы.

Он растерялся. Я по-прежнему на раз удивляла его.

Взяв Макса за руку, я потянула его в стеклянные двери. Вся эта ситуация действительно нравилась мне. Она добавляла перчинку — ту самую пикантность, которой так не хватало нашим отношениям.

Окинув беглым взглядом зал, я убедилась, что ни Милы, ни ее подруг здесь нет. Придут? Вот интрига! Вот игра! Сердце стучало в предвкушении.

Макс повел меня к диванчику в дальнем конце зала. Наивный! Еще верит в возможность отступления! Ну ничего, можно принять его игру, позволить ему поверить, будто я у него на крючке, а уж потом, когда придет черед, устроим собственное шоу, и такое, что никому мало не покажется.

Принесли меню в больших кожаных папках.

Макс был напряжен, словно натянутая тетива лука, и мне вдруг захотелось его позлить.

Надувая щечки и посасывая кончик пальца, я принялась изучать меню на глазах у официантки, то и дело пугая ее идиотическими восклицаниями:

— Ой, а у вас есть молочный коктейльчик! Обожаю коктейли! А можно мороженое с шоколадным мишкой! Такой кавай! У нас в школе все девчонки по такому тащатся!

Официантка, уже не скрывая любопытства, таращилась на нас. Наверняка она видела Макса с Милой и прочей компанией и теперь недоумевала, как он мог поменять мою красотку-сестрицу на такую непрезентабельную личность, как я, а еще несовершеннолетнюю, а еще тупую, как пробка!

— Зая, купи мне чупа-чупс! — сладко пела я, складывая дудочкой губки, уже чувствуя, что переигрываю, но не в силах остановиться.

В конце концов Максу это надоело.

Он за руку выдернул меня из-за стола и, выведя в коридор, припер к стенке.

— Слушай, Эль, не знаю, что на тебя нашло, но если собираешься продолжать свой спектакль, скажи сразу. Меня достало, и я проваливаю!

Таким он нравился мне гораздо больше. Вот теперь я почувствовала, что он действительно старше меня.

— Макс, — я потянула его за рукав мягкого темно-серого джемпера, — ну прости. Я действительно не знаю, что на меня нашло. Поехала крыша, сбрендила, с кем не бывает, а?! — Я просительно заглянула ему в глаза.

Его взгляд, такой колючий, сразу потеплел.

— Глупая! Глупая и маленькая, — сказал он, прижимая мою голову к своему плечу.

Я вдохнула его запах и почувствовала тепло — мягкое и обволакивающее. Что это на меня нашло? Я таяла, как оставленное на солнце мороженое.

И тут, подняв глаза, вдруг увидела Наташку. Она стояла с глазами большими и круглыми, как пятирублевые монеты, и пялилась на нас с Максом.

— Он встречается с твоей сестрой!

Голос доносился из другой вселенной, едва различимый сквозь гул метеоритных потоков, проносящихся мимо меня, совсем неподалеку от моего уха.

— Что ты молчишь? Понимаешь, он встречается с твоей сестрой

! Я сама их сегодня видела. Представляешь, притащились в «Ойкумену»! Да они над тобой смеются!

В полоску на обоях вписано ровно шестнадцать розочек. У каждой розочки пять листиков, задорно торчащих в разные стороны. Шестнадцать на пять — будет восемьдесят. Восемьдесят листиков в одной полоске. Если учесть, что полосок на одной стене ровно восемь…