Ключик к мечте - Екатерина Неволина

Екатерина Неволина

Ключик к мечте

Глава 1

Краткий экскурс в мир моды

Есть люди, просто повернутые на тряпках. Например, моя сестра. Она на четыре с половиной года старше и уже учится в университете, но не пытайтесь говорить с ней нормально. Иногда ее просто невозможно понять. Она так и сыпет разными словами: тренчкот[1], деним[2]и тому подобная фигня. От ее наставлений («Джинсы должны быть узкими, силуэт — четким, а каблук — высоким») раскалывается голова. Но веселее всего слушать, как она с томно-небрежным видом, словно бойфрендов, перечисляет имена ведущих дизайнеров и марки модных домов («Обожаю Луи Вюиттона!», «Александр Маккуин — такой лапочка!»), а затем мы вместе идем куда-нибудь в Н&M[3]. Неслабый контраст, согласитесь. Хотя лично меня Н&M вполне устраивает. Да я и не тряпичница. Что мне надо? Нормальные джинсы — не те, которые так обтягивают задницу, что, садясь, каждый раз беспокоишься, выдержат ли штаны это испытание или обогатятся непредусмотренным дизайнером разрезом для вентиляции в самом неподходящем месте. Пара футболок. Ну ладно, штуки три-четыре, на смену. Одна с длинным рукавом, остальные с коротким. Но, знаете, только без этих дебильных Hello Kitty, радужных божьих коровок и крылатых сердечек. Лучше всего одноцветные или в полоску. Кроссовки — одна пара, но чтобы удобные. Мои старые подойдут идеально, хотя драгоценная сестрица при виде их морщит свой курносый и веснушчатый (да-да! Именно веснушчатый, что бы она ни думала по этому поводу!) носик. Затем ветровка, теплая куртка ну и какой-нибудь сарафан и сандалии на лето. И удобно, и без выпендрежа.

«Эльвира, ну как ты можешь?!» — говорит моя драгоценная сестра, хлопая длинными густыми, будто у коровы, ресницами.

Вот так и могу! И по-другому — тоже. Я вообще по-всякому могу.

Кстати, меня зовут Эль. Вообще-то Эльвира, но я терпеть не могу это имя. Мама почти не поддается дрессировке, поэтому дома меня обожают называть Эльвирой, Элей или Элечкой. А вот в школе с этим порядок. Сомучеников я быстро приучила, и они обращаются ко мне только Эль. Учителя — чаще всего по фамилии. Фамилия у меня нормальная — Зимина. Простая и четкая, это не какая-нибудь Пеночкина или Наливайко.

Но вернемся к моей сестре. У нее и самой имечко не намного лучше моего — Эмилия! Закачаешься! Эмилия и Эльвира — две сестрички-птички. Между прочим, родителей, сделавших нам такой подарочек, зовут совершенно нормально — Мария и Игорь.

— Мама, ну скажи мне серьезно, зачем вы дали нам такие имена? — спрашивала я.

А она, мило смущаясь, отвечала:

— А что, разве не красиво?

Ну как с ней разговаривать?! Мама — безнадежный романтик и самый большой чудик в нашей семье. Эмилия (все зовут ее Милой, кроме, понятно, меня в тех случаях, когда я хочу ее подразнить) во многом пошла в нее, хотя у нее романтичность проявляется своеобразно.

Внешность сестра тоже унаследовала от мамы: огромные зеленые глазищи, опушенные мохнатыми ресницами, милое личико сердечком, густые каштановые волосы, к тому же немного вьющиеся, ну и фигура в порядке. Еще бы ей не быть в порядке, если по этому поводу у Милы тоже пунктик — бесконечные диеты, массаж, тренажерный зал (хотя, постойте, тренажерный зал она, кажется, посещает не ради фигуры, а для того, чтобы покрасоваться перед мальчиками)…

Она ходит только на каблучках, носит коротюсенькие юбки и джинсы в облипочку, а вещей у нее столько, что они едва помещаются в шкаф. Шкаф у нас с ней один на двоих. Заглянув туда, можно увидеть странную картину: розовые, голубые, оптимистично-оранжевые, белые, покрытые стразиками тряпки заполняют все пространство, и только в самом углу, на последних трех вешалках, гордо висят пара черных футболок (одна без рисунка, другая — с черепом и терновником), пара джинсов и черный балахон с капюшоном. Мои вещи кажутся здесь незваными гостями, прибалдевшими от безумного блеска хозяев.

Ну да ладно, хватит пока об этом. Вы ведь наверняка уже догадались, что мы с сестрой похожи примерно как Дон Кихот и Санчо Панса. Увы, это заметно и внешне. Я пошла в отца. Не слишком высокая, крепкого телосложения (что проявляется в пяти-шести лишних килограммах), глаза у меня не заманчиво-зеленые, а обычные — карие, волосы какого-то невыразительного коричнево-пегого оттенка, к тому же очень жесткие и непослушные. У меня полно дурных привычек. В задумчивости я грызу ногти или наматываю волосы на палец, что, как хором восклицают мама и Мила, тоже сказывается на моей внешности самым губительным образом. Вот теперь картинка получилась законченной. Думаю, описывать меня дальше нет необходимости, а то кто-нибудь особо чувствительный еще, не дай бог, в обморок рухнет.

Я сижу на уроке алгебры, как, впрочем, и на прочих уроках, одна. Совсем не потому, что никто не желает сидеть со мной, а потому, что так хочется мне. Я не собираюсь подлаживаться ни под кого. Честно сказать, наш класс — полный отстой. Парни — безмозглые дебилы, девицы в основном только и умеют глупо хихикать и неумело строить глазки, их хитрости шиты белыми нитками. Смешно наблюдать, как мои одноклассницы делают вид, будто не замечают парней, а сами крутят перед ними попами, разговаривают эдакими томно-загадочными голосами, пытаясь заинтересовать их. До чего же меня это бесит!

— Зимина, покажи мне, пожалуйста, тетрадку с домашним заданием, — доносится до меня голос нашей математички, которую все в школе ласково зовут Кровосоской или Пиявицей. И ведь не просто так, заметим, зовут, а имея серьезные основания.

Математика — не мой конек. В этом у нас сильна золотая девочка Милочка.

— Зимина, ты меня слышишь?! — теряет терпение Пиявица.

Разумеется, слышу. Но лучше бы мне на время оглохнуть. Потому что домашнего задания у меня нет. Я его просто не сделала. Можно было бы списать перед уроком, как благоразумная половина класса, да вот беда — я к этой половине не отношусь и в жизни не стану унижаться, умоляя дать списать домашку.

Я медленно встаю, чтобы оставить себе время на раздумье.

— Вам тетрадку с домашним заданием? — повторяю я, словно не расслышав.

— Да, именно так. — По хищному прищуру Пиявицы видно, что она давным-давно поняла, что я не подготовилась к уроку, и теперь блаженствует в предчувствии грядущей экзекуции.

Чеканя шаг, я подхожу к парте нашей отличницы Танечки Воробьевой, глядящей на меня расширившимися от испуга наивно-голубыми глазами, беру ее тетрадку и торжественно бухаю на стол Пиявице.

— Что это? — Похоже, наша Кровососка опешила. Даже зловеще-выжидательное выражение исчезло с лица, как во время сильного ливня тают следы на песке.

— Вы хотели увидеть тетрадку с домашним заданием. Вот она. В этой тетрадке оно есть. В моей — нет. Я его не сделала, — говорю я, глядя на математичку почти с ненавистью.

Та явно растеряна. Затем огромные щеки нездорово багровеют.

— Зимина! — рявкает она так, что в классе тоненько дребезжат стекла. — Хватит устраивать цирк! Ну-ка неси дневник!

Я заранее знала, чем все закончится. Честно сказать, не нужно быть великой предсказательницей, чтобы предвидеть финал. «Пара» в дневнике и очередное воззвание к родителям. Пламенное воззвание, правда, пропадет втуне. Моя милая мама так погружена в свою воображаемую книжную жизнь, что не утруждает себя просмотром моего дневника, папе до фонаря, а давать отчет Эмилии я тем более не собираюсь. А мне… «парой» больше, «парой» меньше — какая разница, все равно в конце четверти выведут ту же тройку — так зачем мучиться?!

— Ну ты, Эль, даешь! — подошел ко мне на перемене Сережка Ковалев.

К слову, он почти единственный, кто еще лезет ко мне общаться. Остальные уже давно перестали — кто опасается моего острого язычка, кто не желает снисходить до меня со своих королевских высот, как, к примеру, первая красавица класса Ксюша Пеночкина и ее закадычная подруга-подлиза Настенька Наливайко. Убойная, скажу вам, парочка!

— Что я даю? — устало переспросила я Ковалева.

Мне, по правде говоря, было совсем не весело, и больше всего на свете хотелось надвинуть массивные наушники плеера, отгородившись стеной от всего мира. И чтобы меня никто не трогал. Просто оставили в покое — разве я о многом прошу?..

— Прикольно ты сегодня Кровососку отшила. Она аж побагровела! — восхищался Ковалев, преданно заглядывая в глаза.

Мне не нужна его щенячья преданность. Мне вообще никто не нужен.

— Слушай, отвали, а? — попросила я по-хорошему. — Между прочим, математичка — пожилая женщина. А что, если бы у нее сердце сдало? Ты бы тоже пришел меня поздравлять, говоря «прикольно»?.. Ну что молчишь? Отвечай!

Ковалев под моим инквизиторским взглядом побледнел и попятился.