Петру Гроза - Феодосий Константинович Видрашку

подбирать для юноши беллетристику. Он рекомендовал ему книги, в которых страница за страницей открывался мир великой русской литературы: Толстой, Достоевский, Пушкин, Гоголь, Чехов, Короленко, Андреев. «Я понял, — признавался позже Каллимаки, — что мир бьется в сетях нескончаемых бед, что «слоновая башня», в которой я жил, была лишь жалким подобием крепости, попыткой изоляции и что фата-моргана моего детства и первых лет отрочества рассыпалась в прах при столкновении с реальностью, начинавшейся за нашим высоким забором. Горькая действительность нашего общества была совсем иной… Потом я прочитал «Мать» Максима Горького, стал искать и покупать брошюры политического характера. Так я узнал о народниках, о героической Софье Перовской, о Вере Фигнер, о декабристах и о группе Александра Ульянова… Как-то подсознательно у меня зародилась мысль, что жить в пуховых подушках, есть самые изысканные блюда, приготовленные обученными поварами, ездить в позолоченных каретах, гулять и развлекаться и стараться не видеть того, что вокруг тебя происходит, — преступление прежде всего перед самим собой. Я начал понимать глубокий смысл происходившего в 1907 году крестьянского восстания, жертвенность безымянных крестьян… Тогда, в пятнадцатилетием возрасте, я решил, что уйду от своих, пойду защищать угнетенных, как это сделали русские декабристы, Софья Перовская, Александр Ульянов и сотни таких, как они. Так я стал левым румынским революционером».

В 1918 году Скарлат Каллимаки снова едет в Россию и позже восторженно расскажет Грозе: перед ним часто встают как наяву лица демонстрантов первого советского Мая на Невском проспекте в Петрограде. Они выражали несокрушимую решимость защитить в самых тяжелых боях молодую свою республику. Он понял тогда, что зародилась новая сила, которая перевернула страницу великой книги истории.

Гроза и Каллимаки вспоминали и свои поездки по странам Западной Европы, мучительные поиски ответов на вопросы «что же делать?», «как же будет дальше?». Они приходили к общему неутешительному выводу: Европа, истерзанная войной, не может дать никакого ответа.

— Вы увидите — мир пойдет по пути русских, — уверенно и неоднократно повторял Каллимаки, — другого пути нет.

Петру Гроза был знаком с Россией только по книгам и потому подробно расспрашивал Каллимаки, что тот увидел там, как там живут люди. И повторял не раз:

— Я обязательно поеду в Россию!

А пока события повседневной жизни возвращали их к горькой реальности «Великой Румынии». Прежде всего к судьбам крестьянства — с ним они были связаны самым тесным образом.

После крестьянского восстания 1907 года, начавшегося с событий в селе с выразительным названием Флэмынзь («Голодуха») и завершившегося зверской расправой армии, было применено все — от нагаек до пушек, не раз вставал вопрос о необходимости аграрной реформы. В правительстве, на совести которого была кровь 11 тысяч крестьян, убитых в 1907 году, разговоры об аграрной реформе шли еще перед первой империалистической войной. Но события августа 1914 года дали «отсрочку» этим разговорам. Хотя Румыния вступила в войну только через два года, у ее правителей были другие, кроме аграрной реформы, заботы.

После окончания войны оставшиеся в живых крестьяне вернулись домой, по дорогам страны брели сотни тысяч искалеченных, вдов, сирот. Они требовали земли. Гроза сейчас не раз слышал в селах, как декламируют стихотворение Георге Кошбука «Мы хотим земли!». Это стихотворение он знал наизусть, много раз читал его с подмостков перед крестьянами во время хождения в народ со своей просветительной группой:

Без крова, голоден, раздет,

Стою, оплеван, пред тобой,

И плеть ты поднял надо мной,

Исчадье ада, мироед!..

И будьте вы Христом самим,

Мы все пути вам преградим

И скрыться даже не дадим

Во тьме земли! [15]

Правящие классы понимали, что под влиянием революционных преобразований в России может повториться с новой силой 1907 год, и они пошли на подготовку и осуществление аграрной реформы. Нужно помешать мужикам взяться за «спрятанный нож».

В 1921 году парламенту представляются на утверждение три закона об аграрной реформе, составленные министром земледелия крупным помещиком К. Гарофлидом.

Землевладельцы засыпали министерство Гарофлида многочисленными меморандумами, заявлениями, бесконечными предложениями, которые не могли не быть учтены. Отсюда половинчатость реформы, сохранение еще на долгое время феодальных пережитков в румынской деревне. Земля передавалась крестьянам в пользование и лишь после уплаты 20 процентов стоимости надела переходила в их собственность. Закон содержал многочисленные оговорки, дававшие возможность произвольно устанавливать размеры помещичьих владений.

Шесть миллионов гектаров земли, отсеченных у помещиков, распределялись очень долгое время, и крестьяне не были избавлены от прежней эксплуатации.

Для практического проведения в жизнь аграрной реформы создавалась целая иерархия исполнительных органов. Верховной инстанцией по всем делам, связанным с осуществлением реформы, стал Высший аграрный комитет при министерстве земледелия, состоявший из одних помещиков. Гроза также был членом этого комитета.

В январе 1922 года правительство народной партии пало, а сам Авереску, как скажет позднее о нем Гроза, показал, что не является политическим деятелем, способным осуществить хоть что-либо, оправдать хоть какие-нибудь надежды народа. Его популярность развеялась.

Но борьба вокруг «казана с мясом» продолжалась с особым ожесточением. Среди министров и высших правительственных чиновников господствовало ничем не прикрытое стремление обогатиться.

В Высшем аграрном комитете Петру Гроза вступал в яростные споры с помещиками, пытаясь вырывать решения,