Киндрэт (Тетралогия) - Наталья Турчанинова

— Чему я тебя учила?! Ты что, не можешь запомнить элементарные правила, идиот?!

— Но, Констанс, — всхлипнул юный неудачник, навытяжку стоящий перед ней. — Это получилось случайно. Я не хотел!

— Посмотрите на него! Он не хотел! Из-за таких неуклюжих тупиц, как ты, мы скоро будем питаться крысами! Да ты и крысу поймать не сумеешь [6]!

Представив Арчи в роли крысолова, я невольно улыбнулся, и Констанс немедленно набросилась на меня:

— А ты куда смотрел?!

— Спокойно! Я бы попросил сбавить обороты! Меня эта история с «Хамелеоном» вообще не касается!

— Она касается тебя, она касается меня, убийство смертного касается всех. Сегодня мы собираемся предъявить обвинение асиманам в неоправданно жестоком обращении с людьми, а мой собственный «птенец» в то же самое время убивает человека!

— Успокойся. — Я потянул страдающего Арчи за рукав, усаживая на стул. — Инцидент исчерпан. Кристоф великолепно…

— Ты что, не понимаешь?! — Констанс нависла надо мной, заслоняя свет своим великолепным телом. — Сколько раз можно повторять?! Нельзя вмешивать посторонних в личные дела Клана!

Я стремительно вскочил, заставив ее отшатнуться.

— Определись, дорогая! Что для тебя важнее — репутация или невмешательство «посторонних»?

Она немного успокоилась — поняла бессмысленность своих нападок на меня. Кивком велела Арчи удалиться, и тот мгновенно смылся. До нас долетел лишь громкий топот по ступеням.

— Я не верю кадаверциану, — произнесла Констанс — Знаю, он лоялен к нам, но… Я не могу доверять Мастеру Смерти.

— Ты просто не понимаешь его магии.

— А ты понимаешь?

— Нет, но я его чувствую.

— Кстати, по поводу твоей чувствительности…

Она не договорила. Послышались легкие шаги, и в атриум вошла Фелиция. Прекрасная гречанка.

Наверное, именно потому, что Первой Старейшиной нашего клана всегда была она — женщин-даханавар иногда величали Мормоликаи. Именно так в Древней Элладе называли девушек, своей нечеловеческой красотой по ночам заманивающих юношей и пьющих их молодую кровь.

Фелиция Александрийская была невысока (классические метр шестьдесят пять — рост Венеры Милосской). Сложена по античным канонам. С широко расставленными светлыми глазами, пепельными волосами и прямой переносицей. Думаю, скульптор — знаток эллинского искусства — задрожал бы от восторга, увидев ее в жемчужно-сером хитоне, и немедленно попросил разоблачиться, чтобы запечатлеть в мраморе совершенное тело.

Однажды я подумал об этом слишком громко. Первая Леди, одарив меня своей сдержанной улыбкой, как бы невзначай взглянула на статую Афродиты работы Праксителя, и я заметил в двух богинях — живой и мраморной — явное сходство…

— Дарэл, — произнесла Фелиция, глядя на меня снизу вверх, и я очнулся от воспоминания. — Сегодня ты сопровождаешь меня на Совет к Ревенанту.

— Могу я взять свою машину?

— Поступай, как считаешь нужным, — любезно ото звалась Гранд Леди.

Мотора под капотом моего «понтиака» почти не было слышно, и ничто не мешало звучащей из динамиков песне плавными изгибами ленивой реки течь по полутемному салону.

For we were dancingIn the midnight sunour love became too wild.I loved you like a child… [7]

Завораживающая. Красивая песня. При всем презрении большинства моих братьев к роду человеческому ни один из них не способен создать подобной, до боли осязаемой музыки. Я тихонько напел давно ставшую знакомой мелодию. Пожалуй, танцы под солнцем — не важно каким, обычным или полуночным, — это мечта, которая теперь никогда не осуществится. С тех пор как меня увидела Флора, солнце перестало считать своим ребенком…

Ну вот. Не прошло и минуты, как романтическое настроение сменилось глухой тоской. Неужели Констанс была права и я старею?

Выключив магнитолу, я сильнее вжал педаль газа.

Скорость для подобной дороги была приличной, но я не опасался вылететь с трассы. В такое время шоссе уже пустынны, а потенциальных самоубийц, любящих прокатиться с ветерком, не так много на этом свете. Несколько минут я жил только ветром и скоростью. Ясная ночь пела вокруг мелодию осени, обволакивая машину, и подталкивала меня к безрассудству. Быстрее. Еще быстрее…

Когда появился нужный указатель, говорящий о съезде с Рублевского шоссе на дорогу к частным коттеджам, я сбросил газ и стал примерным водителем.

По дороге к особняку Ревенанта я обогнал всего лишь одну машину — длинный черный «роллс-ройс». Ощутил за тонированными стеклами своих братьев и, оказавшись впереди, позволил себе несколько больше допустимого приличиями. Прочитал мысли пассажиров. Котировки валют, падение цен на нефть, продажа территории под застройку нового жилищного комплекса. Вне всякого сомнения — размышления уважаемого Вьесчи.

Еще десять минут — и «понтиак» остановился у высоких кованых ворот. Охраны здесь было много. Конечно же, все люди. Двое плечистых ребят в штатском подошли к машине. Я опустил стекло и вежливо улыбнулся:

— Добрый вечер, господа. Я на совещание.

— Ваше имя?

— Дарэл Эриксон.

Один из них сверился с бумагами, которые держал в руках, нашел мое имя в списке приглашенных и кивнул:

— Документы, пожалуйста.

Я протянул водительские права. Секьюрити внимательно изучил фотографию, сверился с вежливо улыбающимся оригиналом.

— Все в порядке. Вы знаете дорогу?

— Да.

— Доброй ночи, господин Эриксон.

Я кивнул, подарил им еще одну улыбку и направил «понтиак» через парк к особняку. Парень был очень любезен. Из этого можно сделать лишь один вывод: тхорнисхи еще не прибыли. Обычно после общения с Миклошем люди перестают быть вежливыми.

Аллея, по которой я вел машину, была ярко освещена, фонари в стиле конца девятнадцатого века походили на огромных светлячков. И сам того не желая, я вспомнил, как восьмилетним ребенком заблудился в лесу. Темно. Страшно и холодно. Нет сил, чтобы плакать. И вдруг сотни светящихся звездочек замерцали среди елей. Яркие зеленые огоньки хаотично плыли в ночи, превращая ее из угрюмой старухи в веселую девушку. Они заставили забыть о страхе и времени и дождаться того прекрасного мига, когда первые лучи солнца засияли сквозь деревья. И помогли мне найти дорогу.

Спустя годы я вновь вернулся в лес своего детства. И была ночь, которая давно уже стала привычной и родной. И были яркие образы светляков. Но теперь мне каждый раз приходилось уходить гораздо раньше, чем небо на востоке вспыхнет рассветом…