Наследники Фауста - Елена Клещенко

— Когда? — спросила я. Дядюшка понял:

— Сейчас же. Чего ждать?

Сердце мое стукнуло о самые ребра.

— Сейчас? А как же… — Тысяча пустяков, составляющих тихую жизнь сироты Марии, промелькнули перед моим мысленным взором, и на любой из них было бы глупо ссылаться, испрашивая промедления. — Как же тетушка Лизбет, она ведь будет искать меня?

— Ох, поздненько ты вспомнила о тетушке! — Дядюшка укоризненно покачал головой. — Погляди, за окном темнеет. Давным-давно пробило десять, моя милая Мария. Счастье, что я не потерял осмотрительности за приятной беседой. Тетушка забыла о тебе. До завтрашнего заката она не припомнит, что ты не пришла ночевать, даже если твое имя упомянут в разговоре. Взгляни-ка.

Он снова встряхнул магический кристалл. Преодолевая головокружение, я заглянула в мерцающий омут. Тетушка Лизбет задвигала засовы на двери; лицо ее, озаренное свечой, носило своеобычное выражение брюзгливой скуки, несколько смягченное в этот час радостью по случаю того, что день прожит.

— Подумай сама, так ли она глядела бы, если бы думала о том, что ты пропала? Бешенство пополам с торжеством, вот что мы бы увидели… А сделал я это опять-таки ради тебя. Чары будут действовать в течение суток; если, паче чаяния, прежняя жизнь покажется тебе милее новой, все можно будет вернуть назад. Тогда подумаем, как быть с ларцом и как тебе расстаться с доброй женщиной без особого шуму. А паренек еще долго не проснется, его пьяная душа может и не заметить, что побывала в женском теле… Все ли я предусмотрел, Мария?

— Что я должна делать? — мой голос прозвучал не совсем верно, словно слезы подступили к горлу.

— Всего ничего — поцеловать его в губы!

Замешательство от этих развязных слов, вероятно, отразилось на моем лице, потому что Дядюшка насмешливо закивал:

— Ох, ох, беда с вами, юная девица! Кто же просит у вас поцелуя страсти? Когда оживляют вытащенного из воды, в этом нет ничего любовного — так и тут. Нужно крепко прижаться губами, чтобы ни щелочки не нашел дух… Ну же! — он подхватил спящего Генриха и ловко посадил. — Придерживай голову, так будет ловчей. Все получится само…

Я придвинулась ближе. Пальцы запутались в кудрях, влажных от жаркого сна. Горячие губы пахли вином, которого уже не принимала кровь. «Не бойся, деточка, все хорошо…» Голова кружилась сильней и сильней, но я продолжала вдыхать тошнотворный винный запах…

Глава 6

…Передо мной снова было зеркало, но отражение мне не повиновалось, не желало открыть глаза, поднять склоненную голову. Девушка падала, сраженная сном, и пришлось схватить ее за плечи.

— Положи ее, — прокаркал голос сзади. Жесткие пальцы направили мою руку. — Вот так. Осторожней… Да. Недурна собой и плоть от плоти моего милого друга, но всего лишь девица… Как ты об этом думаешь, Генрих?

— Что? Ох… — собственный голос, кажется, испугал студента, он откашлялся и обернулся. — Так… уже… это случилось?

— Я же тебе говорил, — улыбаясь, Дядюшка дружески потрепал юношу по спине. — Чистая работа! Рад приветствовать сына Иоганна! — Студент рассеянно пожал протянутую руку и в продолжение дальнейшей речи не мог отвести взгляда от своей — своей ли? — руки. — Генрих Хиршпрунг, для приятелей просто Генрих — привыкай к этим именам, имя, как и тело со всеми его членами, — пустяк, который иногда становится важным. Мне же будет приятно звать тебя Генрихом — так, видишь ли, твоя мать называла твоего отца, и позднее… Будь добр, придвинь стул поближе!

От чересчур резкого рывка дубовый стул скакнул по полу и едва не врезался им в колени. Дядюшка захохотал.

— Легче, легче, дружище, уж не настолько ты пьян, чтоб не соразмерять свою силу! Привыкай и к тому, что отныне твоим рукам тяжелое покажется легким. Так заведено, что парни намного сильнее девиц, и это мудро, — иначе весь род человеческий, чего доброго, пресекся бы… Ну да ладно, об этом после. Есть хочешь, сынок?

— Хочу, — ответил Генрих и засмеялся. Хмель по-прежнему кружил голову и заставлял сердце стучать сильнее. «Ну да, я же выпила… Или это он выпил?»

— У вина ведь тоже есть дух, — непонятно пояснил Дядюшка и сделал приглашающий жест. — Отведай пока паштету, а потом спустимся вниз. Ты как следует выспался, и тебе не повредит веселая компания. Здесь ты никого не удивишь даже самым странным поведением, твою девичью робость спишут на хмель, а ты тем временем присмотришься и обвыкнешься… Нет, нет, не скромничай! Отрезай побольше! Вот так. Потом я провожу тебя к дому, где ты остановился, а утром, когда пробьет семь, пойдешь к господину Майеру. Полагаю, почтенный доктор будет весьма удивлен твоими успехами. Вечером я снова жду тебя здесь, дабы ты мне сказал, удался ли опыт… Уже наелся? Ну ничего, проголодаешься — там подадут. Что ж, Генрих-Мария, пойдем! Где моя гитара?

Он вытащил из-за ложа странный инструмент, немного похожий на лютню, но больше и с коробом в виде арабской цифры 8; задетые струны издали густой басовитый звон.

— Я привез ее из Саламанки, — сказал Дядюшка. — Подобная штука там не в диковинку. По моему убеждению, для веселья она подходит больше, чем лютня. А что веселье там уже началось, я тебе, парень, смело могу обещать.

Дядюшка не ошибся. Зал был полон; пар из мисок, чад от факелов и горелого мяса собрался в плотное облако, а голоса звучали куда более громко, чем это бывает днем, и спотыкающийся лютневый перебор был еле слышен. За длинным столом, пожалуй, не нашлось бы места, если бы некто, судя по худобе и следам обильных возлияний на юном еще лице, — школяр, не чающий более докторской степени, не встал и не прокричал:

— Эгей, господин Шварц! Доброго вечера! Пожалуйте к нам! А Генрих все с вами? Эй, Генрих, как здоровьичко?

— Хорошо, благодарю вас, — вежливо ответил Генрих-Мария. — Как ваше?

— Га-га-га! Ну, паренек, ты отмочил! — развеселился вопрошавший. — Присаживайтесь, господин Шварц, давеча вы нас угощали, теперь мы вас…

— Эй, Франц, полегче, — перебил хлебосола юноша более степенного вида. — Кто это — «мы»? Уж не ты ли?

— Хватит спорить, хватит спорить, — Дядюшка не дал Францу обидеться. — Поскольку я здесь человек новый и, можно сказать, гость честной компании, да вдобавок и дела мои в вашем славном городе идут успешней некуда, я хотел бы еще раз угостить всех присутствующих…

Последние слова потонули в восторженных воплях и улюлюканьи. «У-у-у! О-о-о! Vivat господин Шварц!» Сидевший напротив сорвал с головы шапку и подбросил ее к потолку, другой вспрыгнул на скамью, отколол несколько весьма рискованных коленец и рухнул бы на стол, прямо в дымящееся блюдо, когда бы его не подхватили добрые друзья. Генрих ошеломленно водил глазами, обозревая буйное сборище. Сосед слева толкнул его локтем в бок и прошептал: «Ну и приятель у тебя! Где он берет свои гульдены, не разнюхал?» Генрих только мотнул головой.