Враги - Дмитрий Шидловский

— Не бери в голову, — махнул рукой Набольсин, — подарим совместный. С тебя гривенник.

— А сам на рубль потратишься? — уточнил Алексей.

— Не твоя печаль, — хохотнул Набольсин. — Мы же не купцы, чтобы деньгами считаться. Сейчас у меня больше денег, я и плачу. Потом, когда будет наоборот, заплатишь ты.

— Спасибо, — кивнул Алексей. — Я этого не забуду.

— Ты сейчас куда? — осведомился Набольсин, направляясь к выходу из тира.

— У меня еще одно дело, — махнул рукой Алексей. — Встретимся у Юхо.

— Ну, давай, до встречи, — улыбнулся Набольсин и вышел.

Из курсантов в тире остался один Алексей. Костин рассматривал стволы и спусковые механизмы револьверов, стоя к нему спиной и, казалось, не замечая его присутствия. Вздохнув для храбрости, Алексей направился к мичману. Он хотел обратиться к нему как положено по уставу, но буквально за секунду до того, как он произнес заготовленную фразу, Костин, не оборачиваясь, буркнул:

— Тебе чего?

Замешкавшись на миг, Алексей все же перевел дух и как можно более ровным голосом произнес:

— Научите меня стрелять, господин мичман.

Возникла пауза. Медленно повернувшись вполоборота к курсанту, мичман, склонив голову, внимательно посмотрел ему в глаза:

— Тебе зачем?

— Хочу научиться стрелять, — почему-то смутившись, отозвался Алексей.

Теперь мичман полностью развернулся к нему:

— По какой специальности ты проходишь обучение?

— Палубная артиллерия, господин мичман, — отчеканил Алексей.

— Ну и зачем тебе, человеку который готовится командовать двенадцатидюймовыми орудиями, стрельба из револьвера и винтовки? — скривился Костин. — Общие знания ты получаешь, как и все, но хочешь большего. Зачем?

— Я будущий офицер и хочу владеть всеми видами оружия, — пояснил Алексей.

Костин снова пристально посмотрел ему в глаза, после чего отвернулся и подошел к стоящему у стены шкафчику. Открыв его, извлек бутылку виски и стакан. Выдернув пробку зубами, наполнил стакан до половины, закрыл бутылку, вернул ее в шкафчик, крякнув, выпил виски, шумно втянул носом воздух и, не поворачиваясь к собеседнику, произнес:

— Нет, ты думаешь о другом. Ты знаешь, в кого собрался стрелять, но не хочешь говорить. Не говори, мне безразлично. Скажи, что ты хочешь от меня?

Он вернул стакан в шкафчик, закрыл его, повернулся и вновь подошел вплотную к Алексею, глядя ему прямо в глаза. От этого пронизывающего взгляда холод пробежал по спине у юноши. Сбиваясь, объяснил:

— То, чему нас учат, — стрельба в тире. В боевых условиях это непригодно. Я хочу научиться, как вы, мгновенно выхватывая оружие, быстро перемещаясь, стрелять по движущимся мишеням.

— Без основы у тебя это все равно не получится, — пожал плечами Костин. — А основа — это вот такая пальба в тире из основных позиций по осточертевшим белым кругам с черным центром. Скучно, юноша.

— Я хочу научиться стрелять, — насупился Алексей. — Если надо, я часами буду палить по этим самым мишеням. Но я хочу…

— Стреляй, — перебил мичман, отходя в сторону. — Я не помешаю. Приходи в любое время и пали в свое удовольствие.

Алексей остановился в замешательстве.

— Но вы мне поможете?

— Зачем? — хмыкнул Костин. — Дурное дело не хитрое. Наводи и пали.

Алексей еще больше смутился. Мысли беспорядочно роились в голове. Наконец, собравшись с духом, он произнес ровным голосом:

— То, чем вы владеете, нечто большее, чем «наводи и пали». Я хочу научиться этому.

Мичман расхохотался.

— Так вот оно что! — процедил он, когда его внезапное веселье столь же неожиданно прекратилось. — Ты хочешь, чтобы старый стрелок раскрыл тебе секреты своего мастерства. Умный мальчик. Узнаешь, как надо, и сразу станешь лучшим. — Он вдруг стал совершенно серьезным. — Нет никаких секретов. Надо много работать, сжечь гору пороха, потратить кучу патронов. Вот и все.

— Так я готов оглохнуть от пальбы, — почти прокричал Алексей. — Я готов проводить здесь все свободное время. Но мне нужны вы, чтобы показать, как правильно, а как неправильно.

— Глохнуть от стрельбы не надо, — сочувственно и даже как будто игриво произнес мичман. — Слух для стрелка — первое дело. Полагаться только на глаза — недопустимая роскошь. Когда перестрелка ведется в джунглях или поселке, как только враг появляется в зоне видимости, туда уже должна лететь пуля. Иначе ты труп. Понял?

— Понял, — растерянно произнес Алексей.

— Ни черта ты не понял… но поймешь, — проворчал Костин. — Ладно, возьми первый секрет стрелка.

Он гулко хлопнул себя ладонью по мощной груди. Алексей непонимающе смотрел на него.

— Чего вылупился? — прорычал Костин. — Повторяй.

Алексей несильно хлопнул себя ладонью по грудной клетке.

— Понял? — склонил голову набок мичман.

— Нет, — признался Алексей.

— Смотри еще раз. — Костин снова гулко хлопнул себя по груди. — Опять не понял? Дыхание, дурак. Когда ты зажат, когда дышишь неровно, меткого выстрела быть не может, да и с реакцией всегда запоздаешь. Это первое. А ну, грудь колесом, глубокий вдох, и хлопни себя так, чтобы грудная клетка как барабан гудела.

Расправив плечи и сделав глубокий вдох, Алексей с силой хлопнул себя по груди.

— Уже лучше, — удовлетворенно кивнул Костин. — Сейчас пойдешь на огневой рубеж. И постоянно помни о дыхании. Пока твоя задача — держать корпус прямо, дышать свободно, не зажиматься. Если сможешь, сразу увидишь, насколько точнее будут выстрелы.

— Ну вот, а вы говорите, секретов нет, — ухмыльнулся Алексей.

— Хрен это китовый, а не секрет, — со свойственной ему простотой бросил Костин. — Этот секрет, если не дурак, ты должен был раскрыть и без меня на первом месяце занятий. То же относится и к другим «таинствам». Ну, не тушуйся, все расскажу, ничего не скрою. Ты только одно пойми: и в тире, и на поле боя, и когда пьяный бандит к кобуре тянется, никакие секреты тебя не спасут. Спасет тебя только одна простая вещь, которую все знают, но никто не понимает. Я, парень, вижу, ты умный, интеллигент, интеллектуал. Так вот, выброси к чертям собачьим всю свою интеллектуальность. Мозги в бою тебе не в помощь. Ум, он часто ошибается и всегда запаздывает. Если хочешь, чтобы с дыркой в башке хоронили твоего врага, а не тебя, на рассудок не полагайся, полагайся на это. — Он ткнул заскорузлым пальцем в грудь Алексея. — Только там ты четко знаешь, в какой миг надо спустить курок, а в какой стрелять нельзя ни в коем случае. Только там ты поймешь, когда увидишь десять противников, кто из них опасный стрелок, а кто дерьмо собачье, что и с пяти шагов в слона промахнется. Только там ты почувствуешь, за каким валуном засада, а какая позиция безопасна. Слушай свою интуицию, парень, мозги отключи. Мозги нужны, очень нужны. Они могут вытащить тебя, но могут и погубить. В пиковой ситуации всегда полагайся на интуицию, она не подведет. Только так в любой передряге останешься цел. Только так будешь стрелять без промахов, куда надо и когда надо. Но над этим надо работать. Много, упорно. Надо научиться затыкать это трепло, что сидит у тебя в голове, что все время лезет со своими никчемными советами, и прислушиваться только к своей интуиции… — Он вдруг сделал шаг назад и резко поменял тон. — Хватит болтать. Курсант Татищев, на огневой рубеж шагом ма-а-а-р-рш!

Октябрьский ветер гнал опавшие листья по кривой улочке Литейной слободы. Кутаясь в короткое пальтишко, Павел подошел к одному из примостившихся на окраине слободы домиков и постучал условным стуком. Два частых удара, потом еще три с интервалом в секунду. Через полминуты дверь открылась, впуская его в прихожую небольшой квартирки, расположенной на первом этаже. Когда Павел вошел, открывший ему Йохан Круг, рабочий Невского завода, осторожно выглянул на улицу, проверяя, не привел ли гость шпиков. Однако ни единой живой души в пределах видимости не усматривалось.

Павел тем временем прошел в комнату. Тот факт, что рабочие в здешнем Петербурге жили в отдельных квартирах, сильно удивлял его поначалу. Воспитанный на фильмах советской поры, он был убежден, что труженики ютились в бараках и подвальных помещениях, по нескольку семей в одной комнате, разделенной занавесочками или тонкими дощатыми перегородками. Однако, к его удивлению, такой быт оказался свойственен лишь для разнорабочих и сезонных рабочих, приходивших в город на заработки из деревень. Петербургский же пролетариат проживал в уютных квартирах, иногда с отдельным выходом на улицу, как у Круга, в двух-трехэтажных домиках и флигельках. Некоторые рабочие, имевшие большой стаж или выбившиеся в мастера, даже обзаводились собственными домами или снимали многокомнатные квартиры в более престижных районах. Кроме того, люди, постоянно работавшие на петербургских заводах и фабриках, могли позволить себе неплохой стол и вполне приличную одежду. В общем, уровень жизни петербургского пролетариата был существенно выше того, который ожидал увидеть Павел, и уж точно выше того, который он представлял себе по литературным произведениям и фильмам о двадцатых–тридцатых годах. А уж, как полагал Павел, в описании быта первых лет советской власти пропаганда вряд ли сильно ухудшала положение дел. Получалось, что революция существенно понизит уровень жизни трудящихся. Впрочем, поразмыслив, Павел пришел к выводу, что это неизбежный момент обострения классовой борьбы.